Ленни фыркнул.
— Вас все ищут, милорд. Уорсингтон встретил королеву в замке, упомянул ваше имя. Мне кажется, вам нужно там быть.
— Он знает про Гелленхорта?
— Да.
Генри снова прикрыл глаза.
Он не успел приготовиться к тому, что она здесь. Больше всего на свете он сейчас хотел немедленно увидеть Джоан — и боялся этого.
Боялся того, что увидит.
— Милорд, если хотите, я передам, что вы ранены, что не можете явиться...
Генри вздохнул и взглянул на слугу.
— Я не ранен. У меня разбито колено и подвернута нога. Ничего особенного.
— Тогда позвольте, я помогу вам подняться.
***
Отчасти Генри повезло — от Рейнгарских ворот до замка было ближе всего. Не повезло ему в том, что дорога на замковый холм, поднимавшийся над городом, вела круто вверх и состояла по большей части из ступеней. После первой трети пути он готов был сдаться. После второй — возненавидел все и всех, кто заставлял его подниматься по этим ступеням, включая себя. Когда они дошли до площади перед входом в замок, Генри было уже все равно. Весь мир сосредоточился в безумной боли в ноге, настолько сильной, что он уже стал воспринимать ее, как отдельную, почти разумную часть себя.
От входа в замок к дверям в тронный зал вела лестница. Большая, пологая — она осталась с тех пор, когда короли считали необходимым въезжать к себе домой верхом. Генри глухо выругался и начал подниматься. Ленни шел рядом, готовый подхватить — но Генри казалось, что, стоит ему опереться, он потеряет всякую готовность идти вперед.
У входа в зал стоял караул, при виде Генри они поспешно распахнули высокие дубовые двери. Генри проковылял мимо — и остановился.
В зале было много людей. Некоторые, как Уорсингтон, в светской одежде — члены городского совета, крупные купцы. Однако большинство было в доспехах и белых плащах — лорды и рыцари без титула, как будто сошедшие с гравюры, излучающие силу, уверенность, победу...
Он увидел ее не сразу — белый плащ и кольчуга никак не выделяли ее в толпе. Королева стояла возле одного из высоких окон. Она обернулась, когда двери захлопнули за его спиной, и сделала несколько шагов навстречу Генри. Остановилась, сложив руки перед собой.
— Лорд Теннесси, — произнесла королева, и при звуке ее голоса все разговоры в зале мгновенно прекратились.
Королева Джоан спокойно смотрела на Генри.
И он понял, что они проиграли. Они с Сагром не справились. Не имело никакого значения, что к нему обращалась женщина, а не дракон, что ее глаза были ореховыми, а не желтыми. Они проиграли. Они потеряли Джоан.
— Моя королева, — Генри заставил себя ответить — потому что все вокруг ждали, что он ответит на ее приветствие. А затем медленно и осторожно, чтобы не упасть, он преклонил колено — вовремя сообразив, что ни в коем случае нельзя опускаться на правую ногу — и опустил голову, очень низко, пряча от всех лицо, чтобы никто не заметил ужаса и тоски, которые его при этом охватили.
Глаза и мысли
Первым желанием Генри, когда он проснулся, было бежать. Он лежал в кровати и смотрел на ненавистный каменный свод, и чем дольше Генри смотрел на него, тем сильнее становилось это желание. И тем очевиднее становилось, что бежать он никуда не может. Травмы ноги оказались серьезными, и Генри тихо застонал при мысли о том, что придется проводить день за днем в своей комнате.
Но это было не самым страшным.
Самым страшным было лицо королевы. Холодное, решительное, спокойное — и абсолютно чужое. Генри не имел ни малейшего представления о том, что за человек стоял перед ним — и только еле ощутимое присутствие дракона подсказывало, что королева действительно была той девушкой, которую он когда-то любил и которую столько времени искал.
Ну вот. Нашел.
Генри не знал, рад ли этому.
Он не занимал никакой должности при дворе, поэтому мог бы и уехать, если бы не нога — но воцарение нового монарха означало уйму формальностей, в которых лорд Теннесси обязан был принимать самое непосредственное участие. Проще было остаться в столице и дождаться Совета лордов и коронации.
Проще. Но совсем не просто.
***
Несмотря на запреты врача и Ленни уже полторы недели спустя Генри, опираясь на палку, ковылял по замку. Праздное шатание было немногим лучше сидения у себя в комнате — но так можно было хотя бы попытаться разобраться в том, что происходило при дворе. Уорсингтон, впрочем, снова стал его избегать — или же был просто слишком занят, — зато Бертрам отыскал сам. Генри смутно помнил, что тот служил в дознании еще при отце Джоан, но не был с ним лично знаком. Поэтому его особенно удивило, когда Бертрам, встретив его на галерее, радостно воскликнул:
— Теннесси! А я тебя искал.
Генри приподнял брови и вежливо поклонился. Бертрам ответил небрежным кивком.
— Королева назначила Высокий совет.
— Поздравляю, — ляпнул Генри, пытаясь понять, какое это может иметь к нему отношение, и одновременно удивляясь — если память ему не изменяла, Высокий совет выбирался на Большом совете, который еще не созывался.
— Хочешь узнать, кого она туда включила? — спросил Бертрам, одновременно протягивая Генри свиток. Тот отставил палку к перилам и развернул его. Начал читать список имен — Уорсингтон (первый лорд), Бертрам (дознание), Лексли (армия) …
А потом Генри дошел до последнего имени в списке. И тогда же понял, что имен в списке — тринадцать.
В Высоком совете всегда было двенадцать человек. И тринадцатый — монарх.
Монарх — а не лорд Теннесси.
Генри посмотрел на Бертрама поверх свитка. Тот ухмыльнулся.
— И что я делаю в этом списке? — пришлось постараться, чтобы голос звучал отстраненно.
— Числишься, — пожал плечами Бертрам. — Через две недели будет созван Большой совет, на котором королева представит Высокий. До тех пор можешь не нервничать и лечиться.
Генри протянул свиток Бертраму и взял палку.
— Благодарю за сведения, — бросил он и побрел прочь, проклиная ногу, из-за которой он не мог уйти как можно быстрее.
***
Большой Совет собирался очень редко — главным образом потому, что собрать представителей всех пятидесяти шести родов, присягавших непосредственно короне, было довольно проблематично. Поэтому Совет созывали, когда один монарх сменял другого, а также в чрезвычайных случаях вроде объявления войны. После восшествия на престол брата королевы Совет не собирался — хотя страна оказалась втянута в нешуточный конфликт, случилось это несколько неожиданно для всех, а решения принимались в разных местах и, чаще всего, «по факту». Но теперь все, вроде как, возвращалось на круги своя. Королева вернулась в столицу, разбитая армия имперцев отступала, преследуемая лордом Лексли, к которому по пути на юг присоединялись внезапно воодушевившиеся южные лорды. На призыв явиться на Большой Совет откликнулись почти все — даже те, кто в смутное время регентства Уорсингтона всерьез раздумывал о смене подданства. Более того, многие из них рассчитывали войти в Высокий совет — не зная о том, что королева все решила заранее.
Генри наблюдал за прибывающими в замок лордами, учтиво раскланиваясь со всеми, кто встречался ему во время шатания по коридорам. Народу становилось все больше — впрочем, библиотека по-прежнему пустовала в любое время дня и ночи. Генри, которому спустя пару дней осточертело любезно улыбаться, теперь большую часть времени проводил за чтением. Нога все меньше беспокоила его — если бы не нелепый список, он мог бы отправиться в Тенгейл сразу после Большого Совета.
Но список существовал.
И Большой совет об этом еще не знал.
Генри несколько раз хотел прийти к королеве и лично попросить избавить его от такой чести. Он не представлял себе, что будет делать в Совете — его имя числилось безо всяких пояснений, будто его задача состояла в том, чтобы просто там быть.
И Генри там быть не хотел. Он ненавидел двор, королевский замок, а заодно и весь город, спасение которого слишком дорого ему далось. И не испытывал никакого желания день за днем смотреть в ледяное лицо королевы.
Но именно поэтому заставить себя поговорить с ней лично было невозможно.
Он не знал, как с ней теперь говорить.
***
В назначенный день Генри уже без трости приковылял в Тронный зал и обнаружил там пеструю гудящую толпу. Пятьдесят три лорда — лорд Монтгомери и еще двое изменников, естественно, не явились. «Пятьдесят два», — поправил себя Генри, встречаясь взглядом с леди Денкрей, в девичестве — Гелленхорт. У Джеймса, насколько он знал, наследников не было.
Он медленно побрел к ней через зал, раскланиваясь и обмениваясь приветствиями с окружающими. Алисия оставила мужа и пошла ему на встречу.
— Леди Денкрей, — Генри склонил голову.
— Здравствуй, Генри, — ее грудной голос стал, кажется, еще ниже.
Он поднял взгляд. Алисия всегда была более округлой, чем ее брат — замужество и трое детей усилили это различие. Платье темно-вишневого бархата открывало ее полные плечи и подчеркивало высокую грудь, плотно охватывая широкую талию, завитые светлые локоны обрамляли спокойное лицо с мягкими правильными чертами.
— Я… — начал Генри — и запнулся. Сказать ей, что ему очень жаль? Глупо и грубо. Что она прекрасно выглядит? Безвкусная лесть. Даже если он действительно так думает.
— Не надо, Генри, — пришла ему на помощь Алисия. — Я знаю, как все произошло. Джим сам виноват. Как и отец тогда. Но это не отменяет того, что оба погибли по твоей вине.
— Я не хотел этого, — твердо сказал Генри, глядя прямо в ее карие глаза. — Ни тогда, ни сейчас.
— Я знаю, — она грустно улыбнулась. — Но это тоже ничего не меняет. И ни слова больше об этом, Генри.
Он кивнул и, после недолгой паузы, все-таки сказал:
— Ты чудесно выглядишь.
Она тихо рассмеялась и, ничего не ответив, вернулась к своему мужу. Генри плохо знал лорда Денкрея — они не были знакомы до замужества Алисии, а после тем более не пересекались, учитывая желание Генри держаться от Гелленхортов как можно дальше. Денкрей посмотрел на него, но взгляд этот был совершенно равнодушным.
«Надеюсь, они с Джимом не были близкими друзьями», — подумал Генри мрачно. — «Нового витка вендетты я не переживу. Причем, скорее всего, в прямом смысле этого слова».
Раздались звуки фанфар, и лорд Денкрей, как и все остальные, перевел свой взгляд на главный вход. Глашатай закричал:
— Джоан, королева Инландии, хранительница Нордейла, королева Верхнего Ина, княгиня Вирравии и Стет-энда!
Генри подошел чуть ближе, оказавшись во второй линии шеренги, которая выстроилась вдоль прохода от дверей к трону. Рост позволил ему заглянуть поверх головы лорда Ордея — и он увидел королеву.
Почему-то он думал, что она будет в платье. Генри помнил роскошное, красное с золотом одеяние королевы Иезавет, в котором видел ее как-то при дворе. И невольно представлял себе Джоан именно так.
На ней был строгий черный мужской костюм — камзол, штаны, высокие сапоги. Как и тогда, после победы, одежда королевы ничем не отличалась от одежды ее свиты — следом в зал вошли Уорсингтон, Бертрам, Эдвард Баррет и еще несколько человек — судя по беспристрастным лицам, подчиненных Бертрама. Королева стремительно прошла мимо лордов, склонивших головы в поклоне. Генри следил за ней исподлобья, и каждое ее безупречное, точное движение заставляло его внутренне вздрагивать. Она поднялась по ступеням к массивному, потемневшему от времени деревянному трону, но садиться не стала. Повернулась к толпе лордов, которая уже успела сомкнуться за ее спиной.
— Согласно традиции, — начала королева, — сейчас вы должны были бы выбрать Высокий совет. Но вы не будете этого делать.
По залу пронесся легкий ропот. Лицо королевы не дрогнуло.
— Мне все равно, кто из вас хочет быть в Совете и кого считает наиболее достойным, — продолжала королева. — Мне плевать на традицию. Я назначила совет сама. Из тех людей, которых считаю наиболее подходящими. Озвучьте имена, — бросила она глашатаю, которому Бертрам передал список.
— Это возмутительно! — крикнул лорд Рэккети в первом ряду. — Наше законное право — избрать Совет!
Зал откликнулся сердитыми возгласами одобрения.
— Законное право, — повторила королева, слегка усмехнувшись — тонкие губы зло изогнулись. — Лорд Рэккети, вам никто не рассказывал, что наличие прав подразумевает некоторые обязанности?
Она медленно спустилась к лордам. У Генри возникло нехорошее предчувствие, и он инстинктивно шагнул вперед, в первую линию.
Королева подошла к Рэккети. Он был выше Генри и значительно шире в плечах, и королева казалась маленькой и хрупкой в сравнении, даже несмотря на свой рост. Внезапно она положила тонкую руку на плечо Рэккети, слегка нажала — и тот упал, рухнул на колени перед ней.
— Права, — повторила королева, подходя к Рошпорту, стоявшему рядом с Рэккети. Тот, по всей видимости, понял, что его ждет, и предусмотрительно опустился на одно колено сам.
— Священные права вассала, — она шла вдоль первого ряда, а лорды один за другим опускались перед ней. — Дарованные в обмен на верность королю. Где же вы были, верные вассалы, когда Крес захватил пол страны? Когда подошел к Риверейну? Когда мне пришлось с боем пробиваться к собственной столице?
Дойдя до дальнего конца зала, она развернулась — к этому моменту на коленях были все, кроме лордов, прибывших в столицу вместе с королевой. Они, верные и подтвердившие свою верность, держались особняком вместе с Уорсингтоном и Бертрамом и наблюдали за происходящим с отстраненным любопытством.
Генри стоял в толпе коленопреклоненных, как одинокое дерево посреди июльского луга. Он прозевал тот момент, когда рядом с ним все опустились — да и, сказать по правде, не смог бы преклонить колено, даже если бы очень захотел. А Генри не хотел. В конце концов, один раз он это уже проделал.
Королева медленно подошла к нему. Остановилась. Усмехнулась, но не зло, а будто признавая за ним право стоять перед ней. Он чувствовал силу и уверенность, исходившие от нее, заставлявшие остальных опускать голову.
А Генри вдруг отчетливо вспомнил девочку в сером платье. Девочку, которая заперла себя в башне, чтобы никому не навредить. Чтобы не стать драконом.
«Скажите, со мной все очень плохо?»
Он посмотрел ей в глаза, спокойные, ореховые, жесткие, внимательные — и в тот же момент они вспыхнули желтым. Мир поплыл, Генри заметил призрачные крылья и увидел…
…Как солнце, срываясь с горных вершин, летит в долину, и листья деревьев, пронзенные светом, замирают на мгновение, несмотря на утренний ветер…
…Как в зимнюю ночь северное сияние озаряет небо от края до края, не разрушая кристально чистой темноты, и звезды отмечают каждую отдельную точку бесконечности...
…Как ветер, разгоняясь над гладью океана, врезается в берег, раскрывая неподвижной суше иные пространства и реальности…
Он силой заставил себя вынырнуть из видения, сосредоточиться на реальности, хоть та и распадалась на части. Шагнул вперед, слишком резко — колено взорвалось болью, — но Генри не обратил на это внимания. Он схватил Джоан за руку и с силой сжал, глядя ей в глаза, заставляя их погаснуть, превращая призрачное сияние несуществующих пока крыльев в ясное спокойствие простого солнечного света…
Королева вздохнула, моргнула — ее глаза снова были ореховыми, а на Генри навалилась такая чудовищная слабость, что он чуть не упал. Королева мягко отняла свою руку и отошла, велела лордам подняться, она говорила тихо и спокойно, как будто ничего не произошло, и вокруг Генри снова вырос лес тел. Он не видел и не слышал ничего вокруг. Кто-то подошел к нему, кажется, Эд Баррет, и отвел в сторону, к одной из скамей, стоявших вдоль стены. Генри тяжело опустился, откинулся на холодную каменную стену, прикрыл глаза. В этот момент, кажется, глашатай прочитал его имя, тринадцатое в списке нового Совета — но Генри было совершенно все равно, как остальные лорды отреагировали на эту новость.