— Ну что, мужики, ваше командование — давайте пристрелочные координаты, будем накрывать.
Посерьезневший Никитин собрал всех участников:
— Товарищи, мы выезжаем на задержание группы преступников, подозреваемых в краже крупной партии ткани. Число членов группы предположительно около пяти и более человек, вооружены. Один из членов группы при задержании устроил перестрелку и погиб. Преступники располагаются в отдельном доме в деревне Фили на окраине Москвы. Дом окружен дощатым высоким забором с крепкими воротами из толстых досок, забор почти сплошной, с небольшими щелями. На задах дома пустырь. Какие могут быть наши действия?
— На задах надо пару-тройку человек поставить, — предложил один милиционер.
— А с соседями как? — задал вопрос Гусь.
Павел переглянулся со мной. Я воспроизвел в памяти виденную картину:
— Мы через открытые ворота заглянули, с соседями такой же крепкий забор из досок.
— А на задворках еще сарай есть, — вспомнил Павел.
— К соседям могут, конечно, побечь, — сказал Гусь. — Но за сарай и на пустырь скорее.
— Ворота закрыты были. И калитка в них, кажется, тоже, — вспомнил я.
— Постучим, скажем "проверка документов", — высказался еще один участник рейда.
— Да, остаётся так. Ломать ворота мы долго будем, — согласился Павел.
— А если открывать не захотят? — спросил кто-то.
— Можно еще подождать, пока кто-нибудь из них не выйдет или войдет, и ворваться внутрь, — сказал я.
— Ну, это долго ждать придётся. А вдруг они на всю ночь закрылись, — возразили пара человек.
— Тогда остается действовать как предложено, — подытожил Никитин. — Выйдем, на бульвар, возьмём несколько извозчиков, и двинем. А там скажем, чтоб подождали.
Мы вывалились из здания и пошли вдоль бульвара. Шагая по улице, остановили несколько проезжающих простецких саней и, договорившись с извозчиками, разместились по немудрёным транспортным средствам. Иван Гусь подсел к нам с Павлом:
— Не лихач с залётными, но тоже хорошо, — одобрительно сказал он, устраиваясь в санях.
— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — вспомнил я пословицу.
— Эт точно. Не приучен я ноги бить. Пока вразвалочку дойду, уже утро будет. А вы ж замёрзнете, ожидаючи, — рассмеялся Иван, и даже сосредоточенный Павел слегка улыбнулся.
За нашими санями потянулись остальные. Мы доехали до замерзшей Москвы-реки, проехали по Бородинскому мосту, мимо Брянского вокзала, и скоро были в Филях. Оставив извозчиков ожидать нас на деревенской площади, в начинающихся сумерках дошли до нужного дома, отправив вперёди трёх человек на задний пустырь. Мы с Никитиным подошли в запертым воротам, остальные остались стоять на противоположной стороне деревенской улицы. Павел забарабанил в ворота. Долгое время никто не открывал. Затем кто-то не выходя из дома крикнул:
— Кто такие? Чего надо?
— Милиция! Проверка документов! — крикнул в ответ Павел. В ответ было молчание. Никитин продолжил барабанить. На очередном ударе из дома раздались выстрелы, одна из пуль прошила доску ворот рядом с нами, остальные либо ушли в молоко, либо попали в воротный столб. Я сразу же спрятался за столбом боком к нему, Павел, увидя мой маневр, повторил его за другим столбом.
— Откройте, милиция! Не оказывайте сопротивления! — прокричал Никитин. В ответ еще пара пуль пробила ворота. Мы переглянулись.
— Что делать теперь? — озадачился Никитин. Я помотал головой:
— Не знаю! Давай отступаем, — кивнул я в сторону остальных.
Мы отбежали к нашим, и все месте перебежали дальше по улице.
— Ну, что делать теперь? — повторил вопрос Никитин.
— Вызвать красногвардейцев, — предложил кто-то. — Они там хорошо укрыты. Ворота и калитку просто не выломать.
— А если самим штурмом взять? — предложил Иван Гусь.
— А давай их этим штурмом на испуг возьмём? — пришла мне в голову мысль. — Пусть они через зады уходить будут, из дома выскочат, там их и схватим.
— Хорошая придумка! — одобрил Иван.
— Надо бревно найти, в ворота долбить, — это у Павла смекалка сработала.
На этой же улице недалеко обнаружились лежащие штабелем брёвна разного размера. Взяв среди верхних потоньше, чтобы не так тяжело было, четверо поднесли его к воротам.
— Остальным надо лечь у забора и сквозь щели по окнам стрелять, чтобы выстрелить по нам не смогли, — сказал я, упав сам у забора рядом с подходящей щелью и направив на дом револьвер. — И разберите окна, кому какое. В каком порядке лежим, так и берём.
Павел и еще один оставшийся милиционер отыскали свои "амбразуры", нацелившись на окошки.
— Долби! — крикнул Никитин, лёжа у забора.
Четверо на таране принялись раскачивать брёвнышко, мерно ударяя им в ворота. На каком-то ударе входная дверь на крыльце сбоку дома приоткрылась и показался ствол. Я пальнул в дверь, человек за дверью отпрянул. Послышался звон стекла в одном из окон, кто-то из милиционеров выстрелил. Из окон дома послышалась стрельба, но били не прицельно, не высовывались. Наши для острастки постреливали по окнам. Я тоже выстрелил пару раз по неясным шевелениям в ближайшем окне. Брёвнышко било в ворота без видимого результата, бить оно так могло долго, ворота выглядели крепкими, и засов с той стороны не ломался. На задах дома была тишина, криков и выстрелов не слышно, от наших в засаде не было никаких вестей. Патовая ситуация.
После очередного удара наши брёвноносцы остановились перевести дух:
— Долбим дальше или что? — спросил самый щуплый. Никитин почесал затылок, не отрывая взгляд от дома:
— Да кто их знает… Там они или уже нет.
Люди посмотрели на меня.
— Ладно, бросайте это бревно, — решился я. — Разберите себе дыры в заборе, стреляйте по окнам и двери, чтобы никто нос не высунул и головы не поднял.
Как все приготовились к стрельбе, я скомандовал:
— Огонь!
По дому в разнобой посыпались выстрелы, а я убрал револьвер в карман, подпрыгнул, подтянувшись, и перевалился за ворота на ту сторону. Присев у калитки в воротах, слегка скрывшись за стоящими во дворе санями и наставив на дом наган, я стал одной рукой дёргать железный засов. Стрельба по дому продолжалась. Наконец засов поддался, сдвинулся с места и освободил створку, через которую сразу же бросились Гусь и Никитин. Вбежав во двор, они остановились, соображая куда дальше бежать. В этот момент из разбитого окна дома вылетел предмет. Гусь быстро среагировал первым, толкая Никитина в сторону. Я тоже узнал эту металлическую бутылку, виденную в фильмах про гражданскую. Рванув с места, я вломился в Павла с Иваном, добавив им скорости, и мы втроём повалились за стоящие сани на снежную грязь двора. Когда мы падали, бахнул взрыв.
Павел поднял измазанное землей со снегом лицо. Я вытер брызги со своего, похоже, только их размазав. Иван, смотревшийся не чище, хохотнул:
— Грязный, но целый!
Я поднял с земли какой-то небольшой деревянный чурбачок и с криком "Бомба! Ложись!" зашвырнул в окно, услышал стук и грохот падения. Я подскочил к окну и увидел в углу человека, прячущегося за поваленной лавкой. Выстрелив в стену поверх его, крикнул: "Лежать! Брось оружие!" Павел с Иваном взлетели на крыльцо и ворвались внутрь дома. Одновременно с задней стороны дома послышались крики и выстрелы. В это время во двор вбежали остальные из нашей группы, кто-то подскочил с оружием к окнам, кто-то вслед за Никитиным и Гусём с топотом ворвались в дом.
В доме обнаружилось троё человек, которых мы обезоружили и связали. Ещё троих задержала наша засадная группа на задах участка, позволив бежавшим выйти через заднюю калитку в заборе и выстрелами и окриками заставив тех бросить оружие и сдаться. Один из шести задержанных был хозяин дома, тот самый брат погибшего продавца украденной ткани. Сама ткань тоже нашлась, сваленная в кучу в углу одной из комнат. Недоставало только отвозившего ткань возчика и саней, на которых тот ездил. Ну, его личность и место жительство будем выяснять позже. Мы отправили одного милиционера за нашими подводами на деревенскую площадь и, когда те подъехали, начали перегрузку ткани в одну из них. Отправив первую подводу с тканью и сопровождением на третий Знаменский, попросили сопровождающего позвонить в милицию по телефону из ближайшего места и вызывать еще гужевого транспорта для перевозки задержанных. Сами тем временем загрузили тканью и отправили еще одни сани с милиционером в качестве охраны. Через час-два подъехали еще подводы с товарищами из уголовно-розыскной милиции, мы распределили задержанных по саням, назначили сопровождающих, и осталась даже одни лишнее сани, на которые оставались мы с Павлом и Иваном. Осмотрев дом и не найдя больше оружия или краденных предметов, мы выехали со двора, прикрыв за собой ворота.
Сани со скрипом скользили по снегу, фыркала лошадь. Мы ехали под ночным небом, вдыхая морозный воздух. Никитина "отпустило" напряжение, и он облегченно улыбался: у него это была первая серьёзная самостоятельная операция по задержанию, завершившаяся успешно, совсем без убитых и раненых, и не упустив сбежавшим ни одного преступника. Павел рассеяно с полуулыбкой смотрел вокруг, а я подтянув на ноги полу шинели, увидел в ней сквозной порез, наверное, осколком от гранаты пробило. Просунув в дырку палец, я сокрушенно вздохнул. Опять зашивать, у меня еще с прошлого раза пальцы исколоты, у шинельки-то сукно толстое, игла туго идёт. Иван со смехом толкнул локтем витавшего где-то Павла:
— Глянь, у Сашки в шинели опять дыра. Этак в привычку войдёт — каждую операцию по дырке!
Павел глянул на меня и рассмеялся. Глядя на гогочущих ребят, я тоже невольно заулыбался. Всё таки дыра в шинели такая мелочь. Хотя надо будет сегодня на Знаменском зашить, а то Лиза заметит и опять будет волноваться. А Иван тем временем продолжал:
— Слышь, Паш! Вот через три года мы весь бандитизм уничтожим и всё воровство искореним и повернём их на трудовую сознательную жизнь…
— Ну ты скажешь! — не согласился Никитин. — Три! Не успеем!
— Ну, пусть пять лет! — не стал спорить Гусь.
— Да, пять, оно похоже, — утвердительно кивнул Павел.
— Так вот, об чём говорю, — продолжил Иван, — через пять лет преступности не будет, и сдашь ты, Сашка, свою шинелку в музей. А на ней напишут: "шинель героя уголовно-розыскной милиции Александра Кузнецова". А шинель сама вся латаная-перелатаная, вся в разноцветных заплаточках…
— Иди ты… — смеясь, ткнул я локтем Ивана. А тот посерьезнел и сказал:
— И пойдешь ты, Сашка, тогда в мирную жизнь, мечту свою исполнять. Вот какая у тебя, брат, есть ещё своя мечта? После устроения социализма на земле и счастья всех трудящихся?
Я задумался. А есть ли у меня мечта? Жить с любимой девушкой? Воспитывать детей? Заниматься любимым делом? Или для мечты надо брать выше — сделать этот мир и жизнь людей в нём хоть на чуточку лучше?
— Не знаю, не думал еще… — честно признался я. — Ну, вообще, я науками хотел заняться… Нравится оно мне…
— А ты, Паш? — спросил Гусь у Никитина. Павел смущенно отвёл глаза:
— Я… это… книжки некоторые читал… Ну, разные… Мне давали… Там и про товарища Немо было, как он боролся за свободу индийского народа от эксплуататоров. Он и на лодке своей плавал под водой. И про разные страны было. А я вот нигде кроме Москвы не бывал, родился здесь в фабричном доме, и работать с детства начал. И хочется мне посмотреть всюду, края разные. У нас страна-то большая, где-то льды, говорят, не тают никогда, а где-то, слышал, всегда жарко и теплое море…
— Даа… море… — Иван понимающе кивнул. — А я вот, хоть и матрос, но вот не в море меня тянет. Заболел, братцы! Как у видел, так заболел! Давно было, еще на Балтике — смотрю я — аэроплан летает, высоко высоко… Как птичка снизу казался, вот с такусенькими крылышками. И так мне захотелось с ним полететь, в высоту, в простор… Влюбился я, братцы, в высоту, в небо… И с тех пор мечтаю лететь там свободно везде как птица. И смотреть сверху повсюду, и на жаркое море, и на льды…
— Фамилия твоя водоплавающая! — поддел я Ивана. — Тебе нужен не простой аэроплан, а чтоб на воду садился.
— А на Северный полюс?.. Я читал… — воодушевился Павел. — Представляешь, ты на своём аэроплане откроешь Северный полюс! А вокруг снега, снега…
— А что?! — улыбнулся Иван. — Вон Сашка пойдёт в свою науку и придумает нам такой аэроплан, чтоб и на воду садился, и до полюса долетел. И откроем с тобой! — и Иван весело пихнул меня — Так что, Сашка, готовься. Пять лет у тебе пока есть, пока мы все задание трудового народа исполняем. Но ты как шинелку в музей сдашь, так сразу и давай, придумывай!
Я, улыбаясь, кивнул. И вправду. А что? Может Иван Гусь сможет стать как Водопьянов, Чкалов, Байдуков или Беляков. Станет летчиком, установит рекорды. Ему столько же лет, сколько тем же Водопьянову и Белякову. До полета через Северный полюс и посадки самолёта на лёд вблизи него остаётся меньше двадцати лет.
— Наши через полюс пролетят и на льдины высадятся. Точно тебе говорю. Вот веришь? — я посмотрел на Ивана.
— Верю, Сашка. Верю… — Иван откинулся на санях спину. — Сейчас же всё возможно. Новая жизнь началась! Нам бы только разруху победить. И везде будет открыта дорога. Придумывай, летай!.. — Он широко распахнутыми глазами посмотрел на ночное чёрное небо и раскинул в стороны прямые руки, как будто крылья, или как будто хотел обнять этот бездонный небосвод, на котором яркими точками светили звёзды…
… Улыбчивый романтик, влюблённый в небо, Ваня Гусь убит в двадцатом под Перекопом…
Интересные ссылки. [14]
Глава 9
Приехали мы на третий Знаменский, сдали задержанных и рулоны найденной ткани. Павел засел писать отчет, а я, спросив у Ивана нитки с иголкой и устроившись у соседнего стола, зашивал небольшой разрез на шинели и посматривал, как Паша царапает пером по бумаге, сажая иногда кляксы. Писал чернилами и пером Никитин получше меня, сказывалась практика: и буквы ровнее, и клякс меньше, словом, как заканчивающий начальную школу против первоклассника. Что он там написал. не видел, но Розенталь, взяв отчет в руки и читая его, пару раз даже глянул на меня с непонятным выражением. Похвалив Никитина и всех участников с превосходно проделанной работой, комиссар в виду позднего вечера отпустил всех по домам.
Лизе дома я рассказал о новом знакомом, Иване Гусе, о сегодняшнем задержании и возврате ценного имущества артельщикам, пропустив гранату и дырки в шинелях: всё прошло просто и технично, поставили засаду, напугали штурмом, постреляли в стены и окна, те побежали, их схватили, потерь нет. Пусть лучше Лиза от меня общую картину узнает, а то завтра кто-нибудь из участников начнет рассказывать, и будут военные байки с рассказами охотника в одном флаконе, и по женскому телеграфу Лиза не только про гранату, но про орудия прямой наводкой может услышать. Лиза с большим интересом послушала, поохала в острых местах, порадовалась за нас и за меня в особенности, потом сама рассказала, что у них нового, что слышно. Я тоже с интересом слушал, кивал, посмеивался живому Лизиному рассказу, а сам с грустью представлял себе, что вот будь мы сейчас в моём прежнем двадцать первом веке, может, и не разговаривали бы мы так друг с другом, сидели бы каждый погрузившись в свою компьютерную панель, перебрасываясь словами на бытовые темы, или совсем молча, и привычки день за днём заглушали бы наши чувства и отдаляли бы нас друг от друга. А сейчас мы легли спать пораньше, и я с удовольствием ощущал под руками кожу любимой девушки, формы её тела, и в ночной темноте видел её красивый силуэт и отблеск звезд и лунного света в больших глазах, слышал её шепот, вздохи и стоны. Разве может компьютерная панель, даже голографическая, сравнится с этим…
На утреннем коротком совещании Розенталь отметил Никитина и меня, объяснив вкратце детали вчерашнего захвата. А дальше прошла новая сводка преступлений, раздача заданий, беготня по городу, вобщем, трудовые будни, к которым уже начинаю привыкать. С помощью Павла узнавал Москву восемнадцатого года, а в отсутствие линий метро и карты с навигатором в мобильном, пришлось запоминать улицы, пешие проходы и действующие трамвайные маршруты, которых из-за разрухи оставалось не так много, и часто трамвайное движение использовалось для перевозки грузов. Наловчился ездить на подножках трамваев, когда удавалось зацепиться, зачастую этот способ был единственной возможностью воспользоваться переполненным трамваем. Поначалу казалось дико и непривычно висеть снаружи, держась за поручни, воспринималось каким-то ребячливым аттракционом, это же опасно и неудобно. А потом привык, и такое передвижение стало восприниматься как обыденность, особенно глядя на людей солидной наружности, висящих на подножках трамвая рядом со мной.