— Как ты тут оказался?
Она смотрела на посетителя так, будто он был облезлым котом, забредшим в порядочное заведение.
— Я здесь по делам, — не моргнув, ответил Тимур, и добавил: — Есть портвейн? «Три топора» или вроде того?
Кожистые складки рта расползлись в ухмылке.
— Вот оно что! Вот что за дела!
Голос продавщицы чавкал, как болото с кикиморами.
Она наклонилась, пошарила под прилавком. Извлекла пыльную бутылку с чернильно-черным содержимым без этикетки. Наличие этикетки не имело никакого значения для парней с окраин, но вот глиняная пробка Тимура озадачила.
Он высыпал на стол мелочь и пару мятых купюр. Цена за ординарный суррогат продавщицу устроила.
Она сгребла деньги и произнесла:
— Не заблудись, Орфейчик.
Выйдя из магазина, Тимур взглянул на часы. Циферблат «Электроники» был пуст. Он встряхнул запястьем, нажал на кнопочки — тщетно. Луна ехидно скалилась с небес, микрорайон по-прежнему безмолвствовал. Тимур поспешил по тропинке, читая таблички: дом 16, дом 14, дом 12…
Пройдя арку, он очутился в замкнутом кольце новостроек. Посредине располагалась детская площадка, пара турников, кривая горка. На краю песочницы сидела маленькая девочка в белых колготках и дутой куртке. Лицо ее пряталось в тени.
Тимур приблизился к девочке, мысленно рисуя ее обличье: без бровей и волос, с мокрой кожей и широкой полоской уродливого рта. Но луна осветила песочницу, и он разглядел миленькое личико, детские глаза, полные слез. Малышка лет девяти наматывала на пальчик проволоку и всхлипывала.
— Почему ты одна? — спросил Тимур осторожно. — Что случилось?
Девочка утерла слезы кулачком и посмотрела на незнакомца. В ее зеленых глазах он увидел проблеск надежды.
— Ты поможешь мне?
— Конечно. Разреши.
Тимур деликатно забрал у девочки проволоку. Она не противилась. Конец проволочного мотка крепился к изогнутой спице, уколоться ею было проще простого. Он отбросил опасный предмет в темноту:
— Это не игрушки. — сказал он, и присел на корточки рядом с песочницей. — Я помогу тебя.
Девочка улыбнулась робко.
— Мой песик сбежал. Его надо поймать.
Тимур подумал, что несколько минут назад слышал тихий собачий скулеж, доносящийся из кустов. Первый звук после кваканья продавщицы и жутковатого писка.
— Я найду песика, но ты пойдешь со мной.
— Он рыжий, — вздохнула девочка. — Мне его папа привез с того берега. Я хотела играть с ним. Я хотела, чтоб он был моим другом.
— Я буду твоим другом. — Тимур положил руку на плечо малышке. Она больше не плакала, а улыбалась, рассматривая свои пальчики.
— Папа дал мне железную ниточку, — доверительно пролепетала она. — Я хотела зашить песику ротик и глаза, и проколоть бара… барабанные перепонки. Но он убежал от меня…
Тимур отпрянул. Его поразили не столько слова девочки, сколько дьявольский блеск, загоревшийся в ее глазах. Настроение ребенка изменилось, как меняется картинка на стереооткрытке. Тимур передумал быть другом для нее.
— Ты поможешь вернуть песика? — девочка глядела снизу-вверх, ухмыляясь.
— Я не…
Писк, высокий, звенящий, выворачивающий наизнанку, прервал его. Одновременно вспыхнуло окно на пятом этаже дома, желтое окно. Невыносимо громкий звук летел из распахнувшейся форточки.
Девочка вскочила, радостно захлопала в ладоши:
— Это мой папа! — сказала она и помчалась к подъезду завизжавшей высотки. — Мне надо покормить папу!
Тимур заткнул уши и наблюдал, как девочка скрывается в недрах дома. Прошла целая вечность, прежде чем писк затих. Свечение погасло, и дом погрузился в сытую тьму.
«Я не отступлю», — сказал себе Тимур.
Конечная цель, дом № 5, отыскался в примыкающем дворе. Тимур вычислил нужную квартиру, но сперва откупорил бутылку и сделал глоток. Портвейн был сладким и дорогим на вкус. Ничего общего с «топорами» или «Агдамом». Густая жидкость разлилась по венам, добавила уверенности. Он сложил ладони рупором, позвал:
— Силена! Силена, это я!
Окно на втором этаже приоткрылось, и он услышал:
— Я сейчас!
Ее голос. Без сомнений, ее.
Она выпорхнула из подъезда спустя минуту. Та же одежда, тот же пьянящий запах. Бросилась в его объятия, поцеловала. Мягкие девичьи губы слились с его губами, и сердце Тимура ускорило бег.
— Я боялась, ты не придешь.
Она нежно коснулась шрама на его щеке. Он перехватил ее руку. Мизинец Силены, вернее, фаланга, оставшаяся от мизинца, была перебинтована.
— Кто это сделал? — прохрипел он.
Силена отвела взор.
— Ерунда…
— Ерунда? У тебя нет пальца!
— Я не должна была идти на дискотеку. — произнесла Силена печально. — Мама послала меня найти братика или сестричку. Я стала слишком старой, чтобы кормить маму. Мама пересыхает, ей нужны новые детки. Я глупая, я никого не привела, и мама узнала про танцы…
Пока она говорила, Тимур жарко целовал ее изуродованную кисть.
— Мама сказала, чтобы я сама выбрала наказание. Я попросила отрезать мизинец, чтобы быть как ты…. Теперь мы похожи, правда?
— Она тебе не мама, — прошептал Тимур. — Она… монстр!
— Не смей! — замотала головой Силена. — Не надо…
— Что это за место? Кто эти люди?
— Родители, — ответила Силена с преданностью и восхищением. — Последние праведники. Дети Отца Дагона и Матери Гидры. Те, кто вылизывают полную луну, чтобы она блестела. Кормящиеся из города Между.
Он заставил ее отпить из бутылки. Насильно влил в горло густую сладость. Она закашлялась:
— Тимка, мне нельзя.
— Теперь тебе все можно. Ты пойдешь со мной. Убежим отсюда, убежим из Речного, из всех Речных… Будем жить в деревне, далеко, вместе…
Она улыбалась непонимающе:
— Бросить маму? Предать ее? Тимка, о чем ты?.. Знакомый визг хлестнул по спящему двору.
Свихнувшаяся сирена выла из окон второго этажа. Силена затравленно оглянулась. Желтое мерцание призывало ее.
— Мама проголодалась! — крикнула она, заглушаемая надрывным требующим голодным ревом. — Уходи! Я совершила глупость! Я знала, ты не так поймешь…
Она кинулась к подъезду.
— Алла!
Девушка застыла у входа, как соляной столб.
— Алла Руднева!
Он подошел к ней, заставил повернуться. Поднес к ее лицу групповую фотографию.
— Это я, смотри! А это ты! Алла Руднева! Алла Руднева!
Сирена сводила с ума, вкручивалась в уши дрелью. Мешала думать. Но что-то промелькнуло в синих глазах Аллы-Силены.
Она нехотя оторвалась от снимка, отступила в темноту подъезда.
— Кормить, — отрывисто произнесла она. — М-маму… Он обхватил голову руками, умоляя, чтобы наступила тишина. Визг прекратился, оставив липкий шлейф эха. Свечение в окне погасло.
— Она моя! — сказал Тимур притихшему микрорайону. Сказал так, словно повернул гаубицу стволом в рожу Речному-3.
И вошел во чрево подъезда. Пробираясь сквозь тьму, перепрыгивая ступени, он достиг второго этажа и увидел приоткрытую дверь. Из щели лился желтый свет, не такой яркий и голодный, как прежде, но он помогал различать дорогу.
Тимур шагнул в квартиру, миновал коридор и оказался лицом к лицу с источником свечения. С мамой.
Она была в два раза крупнее тех, кого он встретил в Речном-3 сегодня. И имела еще меньше сходств с человеком. Лысый череп раскачивался взад-вперед, разбухшая туша едва умещалась на диване. Белые груди подрагивали и лоснились. Свет источала кожа, точнее, слизь, выделяющаяся из пор, а также желтые глаза, наполовину закатившиеся под веки. Рот твари был открыт, из него свисали языки, целая гроздь толстых мышц, они двигались, переплетались жгутами, липкие щупальца, покрытые крошечными сосочками.
Потрясенный, Тимур не сразу увидел Аллу. Она сидела на полу, привалившись к толстым ногам матери, ее голова была откинута на шишковатые колени, волосы, обычно зачесанные направо, сбились в другую сторону.
Под волосами зияла дыра. Кусок височной кости отсутствовал и в страшной прямоугольной полынье пульсировал голый мозг, серый и сырой.
Языки трогали его, деловито сновали по поверхности, облизывали, впитывали, выискивали что-то в бороздках, проникали вглубь. Но не убивали. Алла была жива, ее зрачки закатились, как и у жирного чудовища, воздух судорожно вырывался из легких.
— Хватит! — заорал Тимур во все горло и швырнул в кормящуюся тварь початой бутылкой. Стекло раскололось, портвейн залил гладкую морду. Языки резко втянулись в пасть. Желтые, полные ненависти, глаза, уставились на Тимура.
— Орфей, — прошипела тварь, отталкивая несчастную Аллу. С невероятной для ее пропорций ловкостью, мама соскочила с кровати. — Во имя Дагона и Матери Гидры, ты сдохнешь!
Короткие лапы в складках шкуры потянулись к Тимуру. Он опередил существо.
Нож, посланный отработанным движением, впился в переносицу монстра. Рукоять затрепетала между ядовитых, постепенно угасающих глазок. Тварь покачнулась и тяжело рухнула на пол.
Тимур перескочил через тушу:
— Алла!
Она разлепила веки, сонно посмотрела на него. Обнаженный, не отличимый от говяжьего, ее мозг покрылся испариной, как росой. Тимур пытался не думать об этом.
— Ты сможешь идти? — задал он глупый вопрос девушке с трепанированным черепом. Но она кивнула:
— Могу.
И сказала, схватив его за локоть:
— Лидия Тимофеевна…
Он посчитал, что она бредит, но в подъезде его осенило:
— Лидия Тимофеевна! Наш классный руководитель! Ты вспомнила!
Она слабо улыбнулась.
Поддерживая Аллу, Тимур вышел на улицу. Луна зорко следила за беглецами, не упускала из виду. Насмехалась. Тимур подумал: «Как там Силена назвала тварей? Те, кто вылизывают полную луну, как-то так. Дети Гидры…»
Он старался идти тихо, боясь потревожить микрорайон. Словно продирался через вольер с дремлющим хищным зверем.
Ноги спутницы заплетались, волосы прилипли к содержимому черепной коробки, голова безвольно падала на грудь. Во дворе, где Тимур встретил девочку, потерявшую песика, Алла окончательно лишилась сил. Он подхватил ее на руки. Понес хрупкое тело к темной арке.
Черные монолиты высоток внезапно потеряли очертания, поплыли. В них, как на засвеченной кинопленке, расползались светлые дыры, появлялись сквозные червоточины. Дома таяли, лишались форм. Плиты под ногами стали прозрачными, и Тимур увидел примятую сухую траву. Увидел реку прямо за испаряющимся зданием.
Боль ослепила Тимура. Невыносимая боль выкрутила щеку винтом. Он закричал, но Силена снова вонзила зубы в его лицо, в шрам, оставленный цепью паркового пацана давным-давно. Она жевала мясо остервенело, и даже когда он выпустил ее, она повисла, удерживаясь зубами за рвущуюся кровоточащую щеку. Он оттолкнул ее. Силена распласталась на асфальте, красные губы дрожали от ярости.
— Ты убил мою мать, — прошептала Силены. — Кто теперь захочет кормиться мной?
Тимур потянулся к девушке:
— Нет, Алла, нет!
Она завизжала. И дома ответили. Дома завизжали в унисон. Одновременно вспыхнули все окна. Речной-3 проснулся. Сотни прожорливых глоток исторгли крик, соединившийся в звуковом торнадо.
Из желтого света полезли бледные твари, родители, дети Дагона и Гидры. Они ползли по отвесным стенам, прыгали вниз, вертели головами. Они нюхали воздух. Выблевывали извивающиеся щупальца. Языки лакали землю, розовыми бородами стекали с подбородков.
— Убийца здесь! — крикнула Силена и указала на Тимура.
Он попятился. Прочь от дикого блеска ее синих глаз. Он побежал.
За спиной ревела озверевшая стая, зловонное дыхание погони обжигало затылок. И не было старого рыбака, который бы свистнул, отогнал бы речников.
Тимур перепрыгнул через ограду, пересек школьный двор, где детей учили… чему? Лучше не думать об этом.
Река плескалась за забором из рабицы. Он вскарабкался по сетке и очутился на пляже. Подошел вплотную к воде. Он увидел на противоположном берегу потрясающий мираж, коробки панельных высоток, его родной микрорайон. Он увидел собственный дом и отыскал свое окно. Маринка, вредная, шумная, глупая, конечно, спала. Но в маминой комнате горел свет. Что она делает так поздно? Собирает вещи, чтобы уехать из Речного? Тимур надеялся, собирает.
Он посмотрел через плечо. Стая уже взбиралась по забору, хлестали языки, пылали глаза.
У него в запасе было секунд десять.
Он потратил их на то, чтобы еще раз увидеть окно материнской спальни. Бесконечно далекий огонек.
И когда они навалились сзади, Тимур не зажмурился.
Александр Подольский
ТВАРИ ИЗ НИЖНЕГО ГОРОДА
Вниз взглянула рыбьим оком
Недовольная Луна —
Там, тумана поволокой
Город скрыт, в объятьях сна
Пребывает безмятежный,
Спят спокойно млад и стар.
Только нет уже надежды —
От прибрежных черных скал
Рыбы движутся отрядом,
Позабыв извечный страх,
Человек, не жди пощады —
Кровь сверкает на зубах.
Этой ночью вышли рыбы
Человечье мясо есть,
В эту ночь познают рыбы
Что такое злая месть.
«Человек хорош покойным» —
Приговор у рыб таков…
А пока что спит спокойно
Мирный город рыбаков.
Крысы мешали спать вторую ночь подряд. Пока молнии перечеркивали больное небо Нижнего города, а дождь затапливал подворотни, рядом копошились эти твари. Местное пойло не помогало отключиться, ведь шорохи в стенах и полу проникали даже в сон, обращаясь новыми кошмарами. Лампы вокруг устроенной в кресле постели горели до утра, и грызуны не показывались. Но я чувствовал их присутствие, как и они — мое. Потому что зверь всегда чует другого зверя.
По стеклу сползала мутная жижа, размазывая вид на трущобы. Озеро приближалось. С каждым годом оно увеличивало границы, пухло, пожирало берега, принося в жертву своему главному обитателю рыбацкие бараки. Накинув плащ, я открыл окно, выбрался на решетчатую площадку обрубленной пожарной лестницы и закурил. Дождевые капли заплясали вокруг башмаков, а струйка дыма едва не утонула в потоке воды.
Никаких высоток, никакой техники, никаких верениц газовых фонарей. Все это осталось в Верхнем городе. Здесь властвовал мрак. Заводские трубы выплевывали в небо облака копоти, и над уродливыми домишками нависали черные тучи, не давая выглянуть солнцу. Трущобы напоминали живой организм. Они росли вдоль береговой линии, к ночи расцветая огнями костров и пожаров. Тысячи прижатых друг к другу комнатушек, больше похожих на собачьи будки, сплетались в медленно уходящий под воду лабиринт. Где-то там и должен был прятаться убийца Анны.
Пятиэтажная ночлежка в этой части города выглядела настоящим небоскребом. Выплюнув потухшую сигарету, я поднялся на крышу. Флюгер порос ржавчиной, но стороны света на нем все еще узнавались. С юга тянулась единственная нормальная дорога в Верхний город, с которым меня больше ничего не связывало. Не считая пресвятых карточных долгов. Одинаковые здания топорщились из земли, будто перевернутые кружки на стойке грязного кабака. Бары, притоны, подпольные игровые клубы и сутенерские помойки — всего этого здесь было едва ли не больше, чем обычных жилых домов. Поймав новый порыв ветра, флюгер заскрипел костями и повернулся ко мне. На север.
— Куда пялишься? — спросил я уродца, что напоминал ежа. Хотя дураку понятно, чье изображение поставили на крыше.
Я тоже развернулся и взглянул на темно-синие волны вдалеке. Утренний туман поднимался из низины, где оживали трущобы. Озеро казалось бескрайним, словно и не было остального мира за кромкой воды. Вспомнились кошмары, что начались, как только я заселился в «Морок». Перед глазами встали рыбаки… Фанатики считали, что сказывалась близость к нему, не зря ведь Обитателя озера называли еще и Властителем мертвых снов. Если раньше подобная чушь жила только в мозгах рыбаков, то теперь и самые обычные люди верили в этот бред. Газетчики, психи, любители легкой наживы и народная молва превратили спящую на дне тварь в древнее божество. Служители культа Глааки были довольны.