В том, что это было его лицо я не сомневался, но вот тело… теперь оно было похоже на комок слипшихся водорослей внутри которого что-то ворочалось, хлюпало и причмокивало. Будто оно ело Садока А.Л., пока тот смотрел на меня своими бледными глазами, а рот его шевелился как у рыбы с болезненно вырванными жабрами.
— Садок? — произнес я, стараясь быть как можно приветливей.
— Дх'а, — отозвался тот, вращая белыми глазами.
— Рад вас снова встретить, — сказал я.
— Мнх'е нх'адо закончить, — проскрипел Садок А.Л. — самое интх'ересное в моей истории, там дх'алыие… про тх'ебя.
— Про меня? — удивился я, чувствуя, что теряю контроль над окончательно замерзшими конечностями.
— Дх'а, про тебя. Про то, что пх'отом назвх'али инстмутский инцидх'ент. Моя Алинх'а не умерла. Я не смх'ог помешать, не смог ее убх'ить. Ее принх'если в жертву. И озеро… озеро лишилось днх'а, стало частью вх'еликого подземного моря. Которым правит Дх'агон. Он поднх'ялся из глубин и взх'ял ее… а зх'атем…
Удивительным образом мне удалось запомнить эту странную речь Садока А.Л. почти до самого конца. Или мне показалось, что это был ее конец, потому что сам я почти утратил сознание, когда услышал его слова, они добили меня окончательно. Слова, после которых, он, кажется, умер, или был окончательно съеден. Так, в стенах этой странной церкви, посреди зловонного мрака, поднимавшегося от земли словно дым, и струившегося вокруг гигантских статуй, ронявших тяжелые скользкие тени между полосами синего света из оскалившихся витражей, я услышал то, что совсем не хотел услышать, и узнал то, что мне не нужно было знать. Садок А.Л. открыл свою выморочную пасть, задрал полупрозрачный язык, словно собака ногу, и произнес, шипя и харкая:
— А зх'атем… онх'а родила тх'ебя…
После этих слов я, кажется, умер. Точнее, хотел бы умереть, но, видимо, просто отключился, и увидел сон, в котором передо мной пронеслась история целого народа, существовавшего на Земле с незапамятных времен, намного дольше, чем люди. Его представители считают людей такими же пришельцами, как нынешние люди считают остальных инопланетян. Этот народ живет в море, в огромном подземном море, которое намного больше всех континентов и островов с океанами, в которых эти континенты плавают. Этот народ уже много раз успешно избавлялся от пришельцев задолго до появления людей и прочих инопланетных форм жизни. И собирается проделать это снова, теперь. Для реализации плана ему нужны метисы, такие, как я — наполовину люди, наполовину истинные земляне. Нас таких должно быть много, а само очищение начнется с Плещеева озера. Верховный повелитель этого народа выбрал это озеро в качестве своего главного калибра. Люди назвали тот день «Иннсмутским инцидентом». Дно озера опустилось, а рыбаки начали вытаскивать из него морскую рыбу. Ядовитую, как и воды самого озера. Как и водоросли, что растворяли их лески, крючки, сети и лодки, и сами их кости. В Переславле-Залесском закрылся последняя «Крошка-картошка», и город тут же пропал со всех туристических карт. Скрылась в безмолвной серости электронных пустошей и необитаемых зеленых многоугольников, словно ее и не было. И тогда из поселка Иннсмут сбежали все кроме наемных работников из средней Азии. После чего туман, покорный слуга Дагона и великого подводного народа, истинных первородцев планеты Земля, день за днем принялся менять их внешность, их культуры и мировоззрения. Превращая их в своих покорных, безмолвных, словно рыбы, слуг. Такими я их и увидел — азербайджанцев, узбеков, киргизов, армян, грузин, туркменов, таджиков — когда они показались мне пришельцами с огромными рыбьими ртами и глазами, отливавшими зеленой морской слизью. Во сне я узнал и многое другое, о чем не в праве писать. Мой сон был длинным и сложным, но закончился.
Из цветастых окон церкви било солнце, пыльные лучи падали на пустые скамейки и алтарь с изображением истинного бога Земли. Вокруг никого не было, и даже воздух, казалось, очистился от липкой памяти вчерашнего кошмара. Я встал и, проверив работоспособность своего тела, направился к выходу. За дверью меня встретил яркий теплый день, запах моря, и приветливый голос Робота, сообщившего мне время, прогноз погоды и заряд аккумулятора. Все было так, словно и не было вчера никаких ужасов и оживающей тьмы. Словно не приезжал на закате механик-спасатель, принявший меня за инфицированного трояном, эпидемия которого превратила цветущий Мухосаринск в депрессивный Постзомбийск. Я забрался в машину и направил автопилот на гостиницу. Мы поднялись над Иннсмутом и через пару минут я уже сидел у себя в номере, собираясь с мыслями. Первым делом, мне захотелось записать все, что со мной произошло, что я и сделал.
Теперь, прежде чем запостить свой странный рассказ в блоге, я должен уточнить, что мне в этой истории теперь все ясно. Мое загадочное одиночество и неприятие других форм жизни нашло свое объяснение. Паззл сложился, и, даже если из моего, местами путанного описания, вам не все понятно — так я же не писатель, не срываю огромные тиражи и не получаю гонорары. К тому же, вам не обязательно сейчас все понимать, потому что вы все равно скоро умрете. Все.
Вчера я попал в Иннсмут потому что по всей планете отключилась спутниковая связь. Небо закрыли, роботы опустили хозяев из закрытого полицией неба. Теперь я знаю почему. Все это часть великого плана, в котором у меня одна из ведущих ролей. И этот план — наш первый шаг к избавлению. Избавлению от пришельцев. От всех пришельцев на Землю.
От вас.
В’у-эн н’кгнат фха’гну н’аэм’н.
В’наа-глиз-зай в’наа-глиз-зн’а килт.
Ай’а ри’гзенгро, Ай’а Дагон.
Андрей Миллер
ЗАКОНЫ ГЕОМЕТРИИ
«Если вы возьмете десяток любых домов, которые были построены до 1700 года и впоследствии никуда не перевозились, то готов поклясться, что в подвалах восьми из них я отыщу что-нибудь пикантное: во всяком случае, такое, что заслуживало бы самого пристального внимания»
Из ненаписанного дневника
Я полагаю вполне допустимым предположить, что каждый из живущих или когда-либо живших хотя бы изредка (по меньшей мере несколько раз на протяжении жизни) погружался в размышления о том, где и при каких обстоятельствах он скончается. То могли быть как мрачные думы, исполненные суеверного ужаса перед смертью и тем, что ожидает нас после нее, так и лишенные всякого мистического волнения упражнения для пытливого ума.
Безусловно, и я сам не раз размышлял на эту тему, всякий раз находя сравнительно приемлемые варианты: по меньшей мере не внушавшие тоски или ужаса, а скорее даже некоторым образом тешившие самолюбие. Я определенно никогда не допускал мысли, что умру в тесноте захламленного помещения, напоминающего чердак, да еще расположенного в таком месте — причем пребывая в столь странном и отвратительном состоянии, которое давно уже стало мне привычным.
Тем не менее вынужден признать: я вполне отдаю себе отчет в том, что цепь невероятных событий, приведших к такой жалкой кончине, преимущественно состоит из мною же выкованных звеньев. И я был бы рад записать историю своей жизни, имей технически такую возможность. К сожалению, мне мешает не только отсутствие в этом проклятом месте пера, чернил и бумаги, но также более существенные факторы, которые стали бы для вас абсолютно очевидны, взгляни вы на меня сейчас.
Перед лицом смерти, затхлое дыхание которой уже явственно ощущается, могу лишь выразить робкую надежду: возможно, до сих пор столь яркие в моей памяти события (а ведь с тех пор прошло много лет) опишут другие их участники. Вне всяких сомнений, таковые авторы, если они найдутся, выразят в своих произведениях самое нелестное мнение обо мне. И это, если постараться взглянуть на ситуацию объективно, будет довольно справедливо.
Возможно, нынешняя моя внешность некоторым образом отражает заключенное в бренной телесной оболочке содержание?..
I
Пабло Руис был мужчиной уже немолодым, но весьма физическим крепким, и кулак его по-прежнему напоминал пушечное ядро. Когда этот кулак с размаху ударил по столешнице — вздрогнул, затрещал и задребезжал весь большой дом. Слуга ворвался в комнату сию же секунду, будто ошпаренный.
— Которая нынче дата?
— Ну… ммм… год тысяча шестьсот одиннадцатый от Рождества Христова, сеньор!
Пабло тяжело вздохнул.
— Я, конечно, в последнее время пью много. Но не настолько, чтобы забыть, который идет год! Я спрашивал о дне, дубина!
— Ах… десятый день августа, сеньор.
— Вот как… значит, кем бы ни были люди, столпившиеся за воротами — я их не ждал сегодня. Это незваные гости. Тебе известно мое отношение к незваным гостям?
— В полной мере, сеньор.
— Так спровадь их.
— Боюсь, сеньор, что не могу. Это люди из Логроньо.
— И что? Да будь они хоть из самого Мадрида!
— Я имел в виду, сеньор, что в Логроньо работает трибунал Святой Инквизиции, как вы знаете… и среди гостей есть человек, связанный с трибуналом.
Это уже становилось интересным, хотя и явно пахло неприятными вещами — но за свою долгую военную карьеру капитан Пабло Руис нанюхался всякого. Но инквизитор инквизитору рознь! В дни молодости капитана эти люди занимались реальными проблемами: скрытыми мусульманами и евреями, тогда еще весьма многочисленными. От иноверцев постоянно исходила угроза бунта, они помогали берберским пиратам — и Бог знает, какие еще грязные козни строили против великой и прекрасной Испании.
А вот творящееся в Логроньо… ведовские процессы, серьезно? Это что, немецкие земли или страна вшивых протестантов? Вздор! Ну, по крайней мере, сам капитан не был ни в чем обвинен. Ведь ворота до сих пор не вынесли.
— И какое отношение этот человек имеет к Инквизиции?
— Не могу знать, сеньор. Но с ним прибыл капитан Алонсо де Алава: смею полагать — это значит, что дело достаточно серьезное.
Тут хозяин дома вспылил. Он вскочил со стула и затряс пудовыми кулаками в воздухе, чем вынудил не на шутку перепугавшегося слугу отпрянуть.
— Приехал Алава, а ты мне не сообщил?! Я должен сам высматривать людей у ворот и спрашивать тебя, кто они такие???
— Но… сеньор! Вы же велели никого не пускать и ни о ком не докладывать! Еще третьего дня…
— Ах, да… и правда. Велел.
Капитан Руис вытер вспотевший лоб рукавом камизы. Память ни к черту — то ли нужно меньше пить, то ли дело в возрасте. Впрочем, именно из-за запоя он и велел полностью оградить себя от любых посетителей.
Уже очень скоро Пабло Руис разливал по стаканам пачаран, который готовила супруга — для крепкого агуардьенте час был слишком ранний, а пить вино капитан считал уместным с женщинами. Не в компании серьезных мужчин.
— Выходит, я снова потребовался Богу и королю Испании? Ох, грехи мои тяжкие…
Алонсо де Алаву хозяин дома не видел уже много лет — однако это был тот случай, когда годы не имеют никакой власти над отношениями между людьми. Бывают настоящие друзья, с которыми можно не общаться сколь угодно долго, но стоит встретиться вновь — и словно не было разлуки. Руис с Алавой еще четверть века тому назад сражались плечом к плечу в Нижних Землях. Они были среди солдат, с которыми случилось Чудо при Эмпеле, после которого сами злейшие враги католической веры говорили: «Кажется, Господь — испанец».
Капитан Алава внешне постарел меньше, чем Руис. Это был статный светлоглазый мужчина с аккуратной бородкой — в противоположность косматой растительности на лице Руиса. И совсем без седины. Даже в том, как Алава просто сидел на стуле, чувствовалось высокое достоинство. Настоящий идальго-де-сангре, сошел бы и за гранда!
— Все верно, мой добрый друг. В нашем нынешнем деле, посмею сказать, каждый человек на счету: а ты один стоишь полудюжины, и это не говоря о прославленных способностях командира, описать которые возможно лишь в самых восторженных выражениях. Я просто не мог не обратиться к тебе.
Инквизитор, как и положено при его должности, производил мрачное впечатление. Это был скромно одетый человек огромного роста, однако очень худой. Он брил голову так же тщательно, как лицо. Возраст определить казалось невозможным. Никаких подробностей о себе человек из трибунала не сообщил, лишь назвался: Иньиго. Отчего-то Руис сразу заподозрил, что имя может быть вымышленным. А еще почувствовал — Алава наверняка знает о церковнике немногим больше…
— Что за дело?
— Дело, угодное Господу. — заговорил Иньиго вкрадчивым голосом, от которого становилось слегка не по себе. — Милостью свыше удалось не только искоренить колдовство в Логроньо, но и получить массу сведений о бесовстве, охватившем горы на севере нашей благословенной страны. Сейчас многие служители Инквизиции, подобные мне, расследуют обстоятельства. По всем баскским землям, по всей французской границе. Лично меня особенно интересуют дела подле Сугаррамурди.
— Сугаррамурди?.. Слышал, там был большой ведовской процесс. В прошлом году.
— Большой, вы правы. Сотни арестованных, десятки осужденных… несколько костров.
— И что, этого не хватило?
Вопрос, конечно, риторический. Раз инквизитор с целым военным отрядом и в сопровождении Алавы вновь направился туда, да еще потребовалось участие Руиса — то ясно, что пары-тройки костров не хватило.
— Боюсь, ситуация тяжелая. По многочисленным свидетельствам, которым есть все основания доверять, одна из горных деревень неподалеку от Сугаррамурди охвачена… даже не обычной ведовской ересью. Рассказывают о бесовском культе, что существует в тех местах очень, очень давно. Говорят, будто в горах живет особый народ.
— Это какой? Беглые иудеи?
— Неуместная шутка, капитан.
— И правда, Пабло. Пересказ сеньора Иньиго вышел коротким и сухим, но можешь поверить: я лично слушал показания. Звучит очень недобро и, великому моему сожалению, столь же убедительно. Слишком много мелких деталей совпадает в речах людей, которые, в чем я всецело уверен, никаким образом не могли сговориться.
— Значит, культ существует давно. Насколько?
— Быть может, он даже старше христианских королевств.
Пабло Руис присвистнул и освежил скатаны. Свой опорожнил мгновенно, залпом, пролив немного на бороду.
— Если так, то его давно пора искоренить. Все начинается с безумцев в горах, поклоняющихся деревянным членам и еще Господь ведает, чему… а заканчивается Реформацией!
И при слове «Реформация» Пабло смачно плюнул на пол, пусть это и был пол его собственного дома. Алава улыбнулся. В этой улыбке было заметно некоторое смущение.
— Вот видите, сеньор Иньиго! Я говорил вам, что мой друг Пабло — самый ревностный католик в здешних местах. Этот человек понимает, чего хочет Господь, и всегда готов к решительным делам на благо нашего великого королевства.
— Именно такой человек, как капитан Руис, нашему небольшому отряду необходим.
— Тогда следует выступать на рассвете. — решительно заявил Пабло, будто уже сделался тут командиром. — А этим вечером мы хорошенько выпьем за будущий успех. И с тобой, Алонсо, за встречу. Я не пью вина в походе, а вернешься ли из него — никогда не знаешь наперед. Поэтому без выпивки, сеньоры, нам сегодня нельзя.
Как и следовало ожидать, инквизитор отказался от участия в лихой попойке, которую Пабло уже очень скоро организовал. Он уединился в комнате для гостей еще засветло. А на втором этаже капитанского дома гуляли полночи — отчего недовольство жены Руиса, и без того весьма расстроенной очередной авантюрой мужа, усилилось.
— Мало я за тобой шаталась по Нидерландам… хочешь вдовой на старости лет оставить, подлец?
Она картинно заламывала руки и сверкала черными глазами. Такая же знойная женщина, как двадцать лет назад! Кажется, именно в злости Мария остановилась особенно красивой.