— Это вы верно заметили, обстоятельства и впрямь весьма «неудобные»! — фыркнул генерал.
— Причем, то что экипажем правил сам Алексей Александрович ещё не самое неудобное обстоятельство.
— Вот как?
— Именно. Дело в том, что в экипаже была ещё одна «высокородная особа» и если в прессе всплывет и её участие, то нынешний скандал покажется сущим пустяком на его фоне.
— И кто же это?
— Графиня Богарнэ.
— Ох, ты ж ма..! — не удержался от возгласа Александр Романович. — Это точно?
— Совершенно.
— Н-да… Спасибо, голубчик. Надеюсь, вы понимаете, что эта информация не должна попасть в газеты.
— Разумеется. Но, слава Богу, об этом репортерам ещё ничего не известно. К тому же, я уже приватно поговорил с большинством редакторов и настоятельно рекомендовал им более не раздувать эту тему.
— Разумно.
— Есть, правда, одна странность.
— Какая?
— Шум начался с одной маленькой газетенки — «Петербургского вестника», и только потом за неё принялись другие издания.
— И что же в этом странного?
— Даже не знаю, как вам сказать. Никак не могу понять, откуда они об этом пронюхали?
— Ну, это как раз не сложно. Газета маленькая, людишки в ней служат голодные, стало быть, стараются — носом землю роют.
— Может быть, может быть, однако я, Ваше Превосходительство, ещё бы поискал в этом направлении.
— Не нужно. Я ценю ваше рвение, Константин Павлович, но, полагаю, нам нужно сосредоточиться на ином. Надобно как-то погасить скандал. Газетчиков вы припугнули, это хорошо, но и этой, как её, кажется Филипповой?
— Так точно.
— Вот-вот, надо бы и ей рот закрыть. Девица ещё молода, может быть её родителям четвертной дать, да наказать, чтобы за дочкой лучше следили?
— А вот с этим могут быть сложности.
— Что?
— Вчера произошло ещё одно досадное происшествие.
— Час от часу не легче. Да говорите уже, не томите!
— Отец этой самой Степаниды Филипповой вчера явился к дому, где проживает Его Императорское Высочество.
— Компенсации захотел? — хмыкнул генерал. — А вы говорите — сложности!
— После того, как остановился экипаж, — ледяным тоном продолжал Вельбицкий, — старику удалось пройти к великому князю…
— И? Голубчик, что же я из вас каждое слово будто клещами тяну!
— И как только Алексей Александрович понял, в чём состоит суть прошения, то едва не бросился на Филиппова с кулаками!
— Что?!
— Именно так, Ваше Превосходительство! Я сам не поверил, когда филёры доложили. Но и это полбеды. Отшвырнув несчастного, Его Императорское Высочество отдал приказ слугам и того крепко избили.
— Он хоть жив?
— Точно не знаю. Во всяком случае, домой его отвезли живым, но зная, как выглядят вестовые Его Высочества, я готов ожидать худшего.
— Н-да, — задумался генерал, потом встрепенулся и с надеждой посмотрел на подчиненного. — Константин Павлович, вы ведь прежде с покойным Мезенцовым служили?
— Точно так.
— И он, насколько я знаю, весьма ценил вашу хватку и, вместе с тем, осторожность в подобного рода деликатных делах.
— Николай Владимирович был очень добр ко мне.
— Вот и хорошо, вот и славно… Послушайте, голубчик. Это дело нужно замять. Я сейчас отправлюсь к Его Высочеству, а вы отправляйтесь-ка в эту слободку. И, так сказать, с двух сторон займемся этой нехорошей ситуацией. Скандал с одним членом правящего дома сам по себе неприятен, но с двумя, это уж совсем ни в какие ворота не лезет!
— Слушаюсь!
— И что бы всё тихо, но… по-хорошему. Без излишнего насилия!
— Надеюсь, Ваше Превосходительство, — вспыхнул штабс-капитан, — не принимает меня за …
— Ничего я не принимаю, — примирительно отозвался Дрельтен. — Однако время сейчас такое, что лучше обходиться без недомолвок. Вы, к примеру, князя Дмитрия Николаевича Кропоткина [58] знали?
— Лично, чести не имел, но наслышан.
— Так вот, Дмитрий Николаевич, добрейший души человек был. Но случился казус. В бытность Харьковским генерал-губернатором, не разобравшись велел арестанта накормить, когда тот — сукин сын, изволил объявить голодовку. Так его надзиратели так потчевали, что болезный едва Богу душу не отдал. И чем вы думаете дело кончилось?
— В князя стрелял студент и смертельно ранил.
— Значит, вы слышали эту историю?
— Так точно.
— Н-да, вот такие дела. А посему, голубчик, настоятельно прошу вас, будьте помягче!
— Слушаюсь!
— Кстати, а что вы там говорили о филёрах? Неужели вы осмелились приставить соглядатаев к ….?
— Только для охраны, Ваше Превосходительство!
— Да? Хм. Разумно.
Григорий Назимов был плохим студентом и, скорее всего, стал бы со временем плохим юристом. Лекции он частенько прогуливал, изучением права себя, мягко говоря, не утруждал и вообще, не видел в изучении юриспруденции особой перспективы. Неудачи на экзаменах, коя должна было непременно воспоследовать в связи с подобным отношением к делу, он также не боялся. Потому как шансы дожить до оных были совершенно не велики.
Нет, он погибнет молодым в яркой вспышке взрыва или скоротечной схватке с охранниками тирана, и грохот выстрелов станет ему салютом! При этом он вовсе не эгоистичен. И потому не возражает, если на его долю выпадет меньший подвиг. Стрельба не по царю, а по его клевретам или опричникам. Да Боже правый, будет счастлив даже если лишь заслонит своей грудью другого борца, того у которого хватит духа и удачи…
В какой-то момент, ему показалось, что таким человеком может стать Будищев. Сильный, смелый до дерзости, способный на поступок… Увы, бывший унтер-офицер лишь посмеялся над ними. Григорий сильно выпил тогда и не сумел сказать и пары красивых фраз, до которых студент всегда был большим охотником. Хотя, может это и к лучшему, а то бы мадемуазель Гедвига отчитала бы его так же как этого молокососа — Аркашу.
К слову, приятель Григория — Максим, попытавшийся тогда остановить и вернуть Дмитрия, был нещадно избит последним, что уж вообще ни в какие ворота не лезло. Назимов до сих пор не без основания считал мастерового настоящим силачом, поскольку не раз видел, как тот, забавы ради, может согнуть подкову или кочергу. Во всяком случае, не бывало ещё случая, чтобы с ним кто-нибудь сладил в кулачном бою или борьбе, до которой мастеровой был большим охотником. Но этот проклятый Будищев не просто одержал верх — он его уничтожил! Одной левой одолел, как мальчишку. Слава Богу, хоть не при барышнях, хотя, все, конечно, знали, чем кончилась их встреча в лесу.
Дверь комнаты с противным скрипом отворилась, прервав полет прихотливых мыслей студента, и на пороге комнаты появились его приятели Максим с Аркашей.
— Да вот же он! — обрадованно воскликнул гимназист. — Нашли!
— Я, кажется, никуда не исчезал, — с досадой в голосе отозвался студент.
— Тогда что носа не кажешь?
— Занят был.
— Наши о тебе справлялись. И Ипполит, и Искра…
— Кланяйся при встрече.
— А ты разве не пойдешь?
— Пойду, конечно, только сейчас у меня дела.
— Какие ещё дела?
— Послушайте, что за допрос?! — возмутился студент. — Я свободный человек и имею право на частную жизнь!
— Нет, брат. Ты в первую голову член нашей организации и твое мани-мени, — запутался в сложном для него слове Максим.
— Манкирование, — пришел ему на помощь Аркаша.
— Вот-вот, твое манкирование своими обязанностями очень плохо выглядит.
— Это кто так сказал, Ипполит?
— И он тоже. А ещё Искра.
— Ну, хорошо, я пойду с вами. Но что за срочность?
— Там узнаешь.
— Там, это у мадемуазель Берг?
— Не совсем.
— Отчего так?
— Боюсь, что она решила покинуть наше сообщество.
— С чего ты это взял?
— С того, что у ней теперь иные интересы.
— Какие ещё интересы?
— Я про её давнего знакомого — Будищева. Они теперь вместе…
Услышав эту новость, студент неожиданно вскочил, несколько раз прошелся по комнате туда и назад, а затем развернулся к приятелю и, недобро прищурившись, выдохнул:
— Врешь!
— К сожалению, сведения совершенно точные. Их видели заходящими в одну дешевую гостиницу с плохой репутацией.
— Хм, — задумался студент. — Это, вероятно, не слишком приятно для Крашенинникова, но вовсе не преступно. Насколько я знаю, они не венчаны.
— Коли они делали бы это открыто, так я с тобой согласился. Но ведь они таятся.
— И что с того?
— Это может быть опасно. Гедвига знает обо всех наших планах, а Будищев вполне может быть связан с жандармами. В общем, нам пора идти. По дороге договорим.
— Хорошо— хорошо, но это, право же, забавно.
— Что тебе забавно?
— Что этот ушлый гальванёр обставил не только Ипполита, но и тебя!
— О чём это ты? — насторожился мастеровой.
— Тебе ведь нравилась госпожа Берг, не так ли?
— Заткнись!
— Значит, я угадал.
Стеша с безжизненным лицом сидела на кровати, уставившись при этом в одну точку. Будь её лицо хоть немного живее, можно было подумать, что она видит там нечто крайне интересное, но милое прежде личико превратилось в безжизненную маску, так что не оставалось никаких сомнений — девушка была не в себе.
— Не беспокойтесь, Дмитрий, о ней здесь позаботятся, — мягко сказала Антонина Дмитриевна, обращаясь к Будищеву.
— Благодарю вас, Ваше Сиятельство, — тусклым голосом отвечал тот.
— Ну вот опять, — огорчилась старушка. — «Сиятельством» обозвал!
— Как же мне вас ещё называть, если вы графиня?
— Ну не знаю, может быть, тетушкой?
— Ma tante? [59]
— Боже, какой у тебя ужасный французский! К тому же, вряд ли ты знаешь ещё хоть пару слов на этом языке.
— А я старался. Специально узнал.
— Что же, твоё усердие похвально. Хочешь, я помогу тебе с учителями? Если ты хоть сколько-нибудь серьезно думаешь о своём будущем, то должен знать, что без знания языков не обойтись.
— Тогда уж лучше немецкий или английский.
— Почему?
— Я на них по паре слов знаю.
— Понятно, — старческие губы графини Блудовой тронула усмешка. — Скажи мне лучше одну вещь. Только честно!
— Да, тетушка.
— Что тебя связывает с этой девочкой?
— Я же вам говорил, что…
— Дмитрий, я ещё не выжила из ума, чтобы забыть твой рассказ. Но я тебя спрашиваю не об этом. Просто, когда ты смотришь на неё, у тебя такой взгляд… даже не знаю, как сказать. Виноватый, что ли?
— Вы правы. Я очень виноват перед Стешей.
— И в чем же? Надеюсь, вы с ней не…
— Ну что вы, Антонина Дмитриевна. Она же ещё совсем ребенок!
— Прости, я должна была спросить.
— Я понимаю. Ничего страшного. Но у меня ещё одна просьба к вам.
— Я слушаю.
— Может так случится, что мне придется уехать…
— Надолго?
— Я не знаю. Может всё и обойдется.
— Хорошо. Я пригляжу за девочкой.
— Спасибо.
— Пока ещё не за что.
— Простите тетушка, мне пора.
— Ступай.
Дмитрий бросил последний взгляд на палату, в которую поместили Стешу, и с тяжелым сердцем вышел прочь. После смерти отца девушка совсем сдала. Перестала следить за собой, убирать в доме, готовить. Просто сидела на скамье, безучастно смотря перед собой и односложно отвечая на вопросы. Сначала они с Сёмкой пытались как-то её расшевелить, чем-то заинтересовать, но все их усилия были до сих пор тщетны.
Наконец, Будищев не выдержал и решил обратиться к специалистам. А поскольку, никаких знакомых у него в этой области не было, он попросил помощи у графини Блудовой. Антонина Дмитриевна, конечно, удивилась такой просьбе, но всё же дала рекомендацию, по которой девицу Филиппову приняли в лечебное учреждение соответствующего профиля. По крайней мере, — думал Дмитрий, — за сиротой тут будет надлежащий уход. Хотя бы в первое время, а там посмотрим.
— Ну что? — с неприкрытой тревогой в голосе спросил Семен, когда его наставник вернулся домой.
— Нормально, — буркнул в ответ тот.
— Может, ей лучше с нами?
— Мы уже говорили об этом.
— Да, но…
— Ты сделал то, что я просил?
— Ага.
— И что можешь сказать?
— Да вроде всё как обычно. Вот только…
— Что, только?
— Тут такое дело, Дмитрий Николаевич, — помявшись, сказал мальчишка, в последнее время называющий его исключительно по имени отчеству. — Снова Максим со своими приятелями вокруг нас хороводят.
— В смысле?
— Ну, как не выйду, хоть одного да замечу.
— И что?
— Да ничего. Делают вид, будто случайно здесь, или вовсе хоронятся. Особенно гимназист со студентом. Им-то здесь и вовсе делать нечего.
— Ну и фиг с ними — конспираторами хреновыми, — беззаботно отмахнулся Будищев. — Ты лучше скажи, дома давно был?
— Третьего дня.
— Врешь!
— Вот тебе крест…
— Не богохульствуй! Я давеча мать твою с сестренками видел у лавки, так она жаловалась, что какой день глаз не кажешь.
— Я, это, занятый был.
— Интересно чем?
— Ну…
Пока ученик напряженно раздумывал, что бы такое соврать строгому наставнику, тот, недолго думая, бесцеремонно распахнул на нем курточку и вытащил из-за пазухи самодельный кинжал.
— Ох, ты же, — даже присвистнул Дмитрий, разглядывая устрашающих размеров клинок. — А я-то думал, куда все напильники подевались. Сам точил?
Ответом ему было лишь упрямое сопение мальчишки, явно не собиравшегося каяться в своем прегрешении.
— Рассказывай, что удумал, слесарь-оружейник недоделанный?!
— Чего это недоделанный? — даже обиделся юный «мастер на все руки».
— Да с того, — снисходительно принялся разъяснять ему Будищев. — Баланс у ножа никакой, наточен плохо. Зазубрины вон по лезвию. Нет, если ты кого замучить решил до смерти, то одобряю. Для пытки самое то, и выглядит страшно, и раньше времени не убьешь.
— Всё одно убью, — затравлено буркнул Сёмка и густо покраснел.
— Стесняюсь спросить, кого?
— Адмирала.
— О как! И которого же? Говорят, что их во флоте больше ста душ с орлами на погонах, или ты всех разом порешить собрался?
— Сам знаешь!
— Семён, ты совсем дурак?
— Уж лучше дураком быть, чем терпеть такое! — сорвался на крик мальчик. — Он Стешу задавил и Аким Степаныча велел до смерти забить, а тебе и горя нет! Ты про него все знаешь, а ничего не делаешь, а я уж видеть не могу его холеную рожу.
— Кому ещё говорил об этих планах?
— Никому.
— Уже хорошо. И как хотел действовать?
— Чего там действовать. Он как со своей мамзелью катается — никакой охраны с собой не берет. Даже кучера. Подбегу на ходу, да и пырну в бок!
— Ну, покажи.
— Чего показывать-то? — насторожился Сёмка.
— Ну, как пырять собираешься. Вон хоть в верстак воткни.
Мальчишка пожал плечами и, получив в руки оружие, попытался показать, как будет резать великого князя. Получилось не слишком хорошо. То есть, нож воткнулся, но неглубоко, а для второго удара вытащить его сразу не получилось.
— Револьвер купить не пробовал? — поинтересовался Дмитрий, понаблюдав за его мучениями. — Или денег не хватило?
— За «лефошу» пятнадцать рублей просят, — тяжко вздохнул парень. — Только кто же мне его продаст?
— А теперь слушай сюда, — голос Будищева из насмешливого разом стал серьезным и даже каким-то грустным. — Я тебя за этим павлином самодовольным следить посылал не для того, чтобы ты и меня и всю свою семью под монастырь подвел. Делай, что тебе велено, и никакой самодеятельности, понял? И вот если мы все как по нотам проведем, то и дело сделаем, и сами не попадемся.
— Так ты сам решил? — горячо зашептал, задохнувшийся от восторга Сёмка. — А я уж думал, что отступишься…
— Ша, пернатый! — умерил его пыл наставник. — Давай лучше в трактир сходим и перекусим, а то жрать хочется — сил нет.
— Это мы завсегда со всем удовольствием!
— Тогда собирайся.
— Нищему собраться — только подпоясаться!
Трактир, куда Будищев привел своего ученика, находился не далеко от их дома и был местом достаточно приличным. Обычными клиентами здесь бывали приказчики из окрестных лавок и мелкие коммерсанты и чиновники. Обычно они вели себя чинно и благородно, хотя бывали случаи, когда подвыпившие посетители устраивали скандалы или даже драки. Впрочем, в таких случаях в дело вступал местный вышибала — отставной солдат Игнат — рослый, но при этом немного сутулый, мужик с длинными, крепкими руками и луженой глоткой. Увидев, что кто-то ведет себя неподобающе, он немедленно направлялся к нарушителю спокойствия и говорил густым басом: