— Даже не представляете, насколько. — Роман пил минеральную воду, пристально глядя на меня поверх бокала. Под взглядом его голубых глаз стало совсем неуютно. Я боялась того чувства, что маленьким зернышком упало на высушенную, растрескавшуюся почву моей души. Было страшно, что позволь я этому зернышку пустить корни и назад дороги уже не будет. Почувствовала, как паническая атака захватывает мой разум целиком, как душит, выворачивает наизнанку. Поняла одно: не уйди я прямо сейчас, не оборви эти отношения в самом их начале — и я пропаду, разрушусь окончательно.
— Роман, отвезите меня домой! Мне очень срочно нужно.
Он несколько секунд ошарашено смотрел на меня. В его почти прозрачных, кристально-чистых глазах плескалась обида, смешанная с недоумением, а между светлых, пшеничного оттенка, бровей залегла глубокая складка. Такого в его практике, наверное, точно не было. Впервые такая придурочная попалась. Ну не буду же я ему всё рассказывать?
— Утюг, что ли, забыла выключить? — придя в себя, спросил Роман. — Так, скорее всего, поздно бежать домой — наверняка половину соседей спалила.
И он ещё находил силы, чтобы шутить. После этого мне особенно стало противно от своего поведения, но поступить по-другому не имела ни сил, ни желания. Нужно было обрубить всё в зачатке, пока не стало слишком поздно.
— Что-то в этом роде. — Я поднялась из-за стола, чуть не опрокинув всё, что на нем стояло. Но даже если бы всё вокруг разрушилось, развалилось на части и превратилось в хрупкое небытие, не смогла поступить по-другому. — Так отвезёте или нет? Если нет, то возьму такси — не обижусь.
Я была готова бежать из этого ресторана, распихивая по дороге, случайно попавшихся на пути, людей. Главное, подальше от Ромы, от всей этой ситуации, которая угрожала моему, и без того, шаткому психическому состоянию. Казалось, ещё немного и взвою — громко, отчаянно, словно попавший в силки дикий зверь.
Не знаю, почувствовал ли Роман моё состояние или мне лишь хотелось верить в то, что он способен понять, но он сказал, не скрывая тяжёлого вздоха:
— Ну, конечно же, отвезу. Что ещё остается делать? Не доедать же в одиночестве.
Всю дорогу к моему дому мы не сказали друг другу ни единого слова. Я понимала всю абсурдность своего поведения. Ещё меня одолевало чувство вины по отношению к этому мужчине, но я не имела возможности что-то изменить. То, что не смогу быть с ним вместе казалось очевидным. Не могла позволить себе начинать отношения со лжи. Да и о каких отношениях в моём положении вообще могла идти речь? Так, смех один.
Но одно знала точно: мои проблемы должны оставаться только моими проблемами и взваливать их на ещё совершенно постороннего человека — грешно. Он ни в чем передо мною не виноват. Как я скрою от него свою беременность? А как признаться, когда ещё сама для себя ничего не решила. Просто не могла представить, как буду отвечать на его вопросы об отце ребёнка и каждый раз представлять лицо, склонившееся в приступе яростной похоти надо мною. И даже если Роман окажется очень тактичным человеком, сама не смогу забыть. А секс? Разве я смогу лечь с кем-то в постель после всего того, что произошло в ту ночь? Да и объяснить мужчине, почему не в силах полюбить своего единственного ребенка не смогу. Мне срочно нужно пресечь наши отношения на корню, без права на надежду. Ради него.
Так я тогда думала, а тем временем машина медленно подъехала к подъезду. На улице уже достаточно темно, и Роман включил свет в машине, как только мы остановились. Я старалась не смотреть на него — мне было ужасно неловко и стыдно за то, что так испортила мужчине вечер. Нужно было с самого начала не соглашаться. Но откуда же могла знать, что он окажется таким феноменальным мужчиной? Может быть, единственным в своем роде. Так сказать, вымирающий вид.
— Ира, ты не хочешь мне ничего объяснить? — спросил, глядя куда-то сквозь лобовое стекло, словно пытаясь разглядеть в резко обрушившейся на город вечерней тьме что-то, недоступное обычному глазу.
Бросив быстрый взгляд на него, пыталась запомнить этот профиль, сильные волевой подбородок, красиво вылепленный природой нос, которым могли бы гордиться лучшие представители романских народов, которыми он так увлечён. Светлые волосы, кажущиеся золотыми в свете тусклой лампочки, упали на лоб, и мне отчаянно захотелось протянуть руку и убрать их, чтобы ещё хоть один раз посмотреть в голубые, словно глубокое озеро глаза. Мне казалось, что даже несмотря на то, что работаем вместе, вот сейчас, в эту самую минуту мы прощаемся навсегда.
— Не хочу.
А что ещё могла ответить? Что я — моральный инвалид с поломанной грязным похотливым подонком душой? Нет уж, никому это не нужно, тем более мужчинам.
— Может, расскажешь, что у тебя стряслось, что ты так рванула домой? Мне просто интересно. Я обидел тебя чем-то? — Роман достал из пачки сигарету для себя, после чего предложил закурить и мне. Я не отказалась, и вскоре салон заполнил запах вишневого табака.
— Понимаешь, ты хороший. Ты очень хороший. Это я — не пойми что. И лучше не связывайся. Я должна сразу все остановить. Так будет только лучше для всех. Давай просто забудем этот вечер, как страшный сон. Нет, сон, конечно, приятный, но просыпаться тяжело. Извини меня ещё раз, хорошо?
Роман не смотрел на меня, а только курил, сохраняя напряжённое молчание. Казалось, он подбирает слова, но так и не находит их в ворохе мыслей. То, что я задела его своим поведением, ясно без высокопарных речей и ненужных фраз.
А мне вдруг захотелось остаться и до конца жизни просто тихо, не дыша, смотреть, как красиво он курит.
Нет, это уже совсем никуда не годилось.
Я открыла дверцу, выскочила из машины и почти бегом влетела в подъезд. Закрыв дверь, тихо зарыдала и сползла вниз на грязный загаженный пол, истоптанный сотнями грязных сапог. Плевать на испорченное пальто и холод.
За спиной раздался отчаянный звук ревущего мотора.
Глава 7
Остаток выходных, вместо того, чтобы готовиться к новой учебной неделе, я проплакала. Мне было жаль себя. Снова напилась и хотела выброситься из окна. Вовремя одумалась и выпила еще вина. Я ненавидела себя, ненавидела того ублюдка, который испортил мне всю жизнь. С той самой ночи забыла, что такое нормальный сон без кошмаров и пробуждений по нескольку раз в час в холодном поту. Сколько я еще могла выдержать эту пытку? В последние дни чувствовала особенно остро, как разрушается мой рассудок, как память стала подводить. Иногда начинала путать классы, в которых должна была провести урок. Путала многое, о многом забывала. Даже мои ученики, до всего, как правило, кроме своих гаджетов и подростковых проблем, безразличные начали что-то подозревать. Я все чаще уходила в себя в самой середине урока — могла даже забыть, кто именно из учеников в данный момент стоит передо мной возле доски. Не знала, как долго еще выдержу — отчаянно боялась потерять работу, смысл своей жизни, но что если и дальше буду столь рассеянна и неорганизованна? Мне быстро найдут замену — незаменимых сотрудников, как известно, не бывает.
Унылые мысли кружились в голове в безумном хороводе, а я не знала, как разомкнуть эту порочную цепь. Как выбраться? Какой выход найти? Отношения с Романом могли бы стать той спасательной соломинкой, но зачем мне это? Зачем ему это — вот главный вопрос, который не имел ответа.
Тем временем во мне рос ребенок, и с каждый днем я ненавидела его всё больше и больше. Вернее, даже не ненависть было тем чувством, что испытывала к нему. Отвращение — именно эта эмоция превалировала над всем, довлела надо мной.
Всю свою ненависть и все отвращение спроецировала на этом маленьком беззащитном комке плоти. Знала, что дети всё чувствуют ещё в утробе матери. Поэтому каждый день, каждое свободное мгновение проводила, перебирая в уме гадкие эпитеты в его адрес, не забывая произносить для лучшего эффекта их вслух. Заметила, что после того, как моя злость постепенно вымещалась на ребенке, становилось к вечеру чуточку легче.
Я стала больше курить, материться и пить. Не женщина, а портовый грузчик. Понимала, что для имиджа учителя не слишком подходящими являются синяки под глазами и перегар, поэтому вскоре с систематическим алкоголизмом завязала. Так, иногда могла позволить себе выпить немного вина, чтобы легче спалось. Как правило, это не помогало — во снах все равно, так или иначе снова переживала свой самый страшный день.
Имела ли я право, взрослая и умная женщина, обучающая сотни детей простым человеческим истинам, так себя вести по отношению к своему собственному ребенку? Имела ли право ненавидеть его? И снова не знала правильного ответа. Просто так чувствовала, просто так жила и другого не знала. Не могла вести себя по-другому — ненависть была сильнее. Она топила меня в своих мутных дурнопахнущих водах, разрушала человечность внутри, превращала в монстра. Но только этот монстр и был сильным — я была слаба и ничтожна, отвратительна самой себе в первую очередь.
После того неудачного свидания мне стало совсем худо. Это как будто стало последней каплей. Так внезапно понравившийся мужчина, о котором даже не могла мечтать, находился совсем рядом. Мы изо дня в день сталкивались в учительской, в классах, по пути в столовую, на обратном пути домой. То есть мы постоянно были рядом, но практически не общались. Вернее мы совсем не общались, а иногда, если того не требовали обстоятельства, даже не здоровались. Мы как будто двигались вдоль параллельных прямых без всякой возможности когда-нибудь пересечься. Мне постоянно хотелось с ним заговорить, ощутить ту эйфорию, что посетила меня на выставке, но я не могла. Мне по-прежнему было перед ним стыдно, а он, похоже, утратил всяческий ко мне интерес. Иногда мне казалось, что это к лучшему — баба с возу и кобыле намного легче. Но в основном я тосковала по его шуткам, увлекательным рассказам. А особенно я скучала по его глазам — прошел месяц, а он так ни разу не посмотрел мне прямо в лицо.
Прошло еще некоторое время. Я сидела дома и травила себя табаком. Вернее не себя, а того маленького ублюдка, который оккупировал мое лоно. По моим подсчетам сейчас ему примерно три месяца. Живот был не виден, если не присматриваться специально, и я все-таки в глубине души надеялась, что он оттуда как-то вывалится. Вроде бы взрослая женщина, а верила в чудеса и сказки. Да, я пыталась его оттуда вытравить – носила тяжести, парилась в ванне, ходила в сауну, но он намертво вцепился в меня и не собирался никуда выходить. Ему и так, по всей видимости, было хорошо.
Телефонный звонок разорвал на мелкие кусочки тишину. Я подняла трубку, но на том конце провода кто-то молчал. Просто молчал и тяжело дышал, но я знала, кто это. Всей душой это чувствовала. Ничего не оставалось, как молчать в ответ – до обморока боялась разрушить этот хрупкий, словно горный хрусталь, безмолвный диалог. Вдруг отчаянно захотелось прирасти к полу под ногами, чтобы можно было стоять как можно дольше с этой трубкой и молчать. Не самой. С тем, кто есть на том конце провода. Просто, чтобы быть не одной.
Но не все мечты сбываются – тишина рухнула окончательно, когда в трубке раздался до боли знакомый голос:
— Привет, — сводящая с ума хрипотца и столько печали в голосе, что можно расплакаться.
Я не могла понять, почему он не оставляет попыток вытащить меня из моего панциря. Такой упорный? Или просто не может простить себе того, что тогда ничего не вышло? Бывают же мужчины, которым важен именно факт победы, неважно какой ценой.
Мне не хотелось думать, что могу быть очередным трофеем, но как тогда иначе объяснить его интерес ко мне?
— Привет, — вздохнула, наверное, слишком тяжело, что не могло укрыться от Романа, но он сделал вид, что ничего не заметил.
— Ира, можно приехать к тебе?
Страх липкой плёнкой покрыл душу, заставляя её сжаться до размеров точки.
— А зачем? — почувствовала, как весь воздух вышел из меня, превратив в пустую оболочку. Я просто стояла, пытаясь вздохнуть, но легкие, кажется, атрофировались и еще секунда и я умру.
— Нужно срочно что-то тебе сказать, — он нервничал, я понимала это, но с чего бы вдруг? И зачем ему вообще это все нужно?
— Ладно, только у меня не убрано.
Как будто пыль на полках и немытый пол может кого-то остановить. Но у меня больше не нашлось аргументов, настолько была ошарашена его напором.
— Я тоже не в белом халате приеду.
— Неужели не в белом? А я-то так надеялась, — пыталась шутить, потому что от нереальности и невозможности всей этой ситуации в глазах темнело.
— Дело в том, что я уже под дверью. Только позвонить не решался.
Бросила трубку и понеслась к двери — в меня будто выстрелили, так быстро я бежала. В тот момент не задумывалась о том, какие последствия может иметь наш разговор. Даже не могла представить, о чем нам разговаривать, но в глубине души молила, чтобы это оказался не сон и Рома действительно стоял у моей двери.
Резко распахнула входную дверь, кое-как дрожащими руками справившись с замком, и увидела его — он стоял в черном пальто, такой красивый и высокий, что у дух перехватывало. Если бы могла, я бы остановила время, заморозила пространство, чтобы не разрушить этот момент, увековечить и иметь возможность всегда, при любых условиях лицезреть его у своей двери. Впервые за прошедший месяц он смотрел на меня, прямо в мои глаза, немного наклонив голову на бок. В его глазах столько тоски, что даже больно. Знала, что ничего не смогу дать взамен — у меня ничего не осталось для одной себя, что мне отдавать другому?
Мы как будто попали в липкий сироп — звуков нет, краски выцвели. Прошлое померкло, будущее еще не успело заявить о себе. Есть только «здесь» и «сейчас». И, кажется, что так будет всегда. Вспышка, как взрыв на солнце и вот мы уже целуемся так отчаянно, как будто кто-то из нас, как минимум, приговорен к пожизненному сроку. И я даже догадываюсь, кто этот «кто-то».
Сознание полностью отключилось — я ничего не помнила, ни о чем не знала. Понимала только одно — его руки, такие сильные и красивые, захватили в свой плен, чтобы уже не выпустить. Не могу сопротивляться, я так сильно устала быть одной, так устала от всего этого кошмара, что накинул на меня свои сети, что утратила способность здраво рассуждать.
Еще мгновение, длиннее, чем вся моя предыдущая жизнь и мы уже каким-то образом оказались на кухне. О том, что на мне ни осталось ничего из одежды, я догадалась, когда по спине пошли мурашки. Эти мурашки будто пробудили меня. Отчаянная мысль пронзила насквозь — мужчина в моем доме, мужчина, который может причинить мне новую боль, от которой уже никогда не смогу освободиться. Боль, которая полностью разрушит, растопчет остатки самоконтроля.
Я оттолкнула его, может быть, слишком сильно и яростно, но не могла по-другому. Не имела права поддаться искушению — продлить счастье еще хоть на один миг.
Я ненавидела Рому тогда. За то, что подарил счастье, на которое не имела право. За то, что заставил чувствовать себя любимой, а значит предательницей. Я не имела права быть любимой. Любить я не могла тоже.
Я не знаю, сколько прошло времени. Время замерло, а может и умерло. Возможно, я умерла еще тогда, на холодной сырой земле, когда гнилозубый топтал мою гордость, калечил тело и уничтожал психику? Может быть, все, что случилось после того дня — сон, миф, плод воображения? Подспудно боялась, что Рома не остановится и тот кошмар повторится со мной вновь — сильный мужчина, который берет то, что ему нужно, не спрашивая. Но Рома — не тот насильник, он порядочный человек. Это я тварь. Мерзкая, испачканная до самого основания тварь. Ничтожество.
— Зачем ты так? — Рома стоял возле окна, отвернувшись, и курил. Я любовалась его голым торсом, широкими плечами и золотистой кожей. Я хотела подойти к нему, обнять, убедить, что я все это не специально, но не могла себя пересилить. Просто глубоко дышала и мечтала исчезнуть. — Я тебе совсем не нравлюсь? Ты прости, что я так вломился к тебе, я просто не мог уже терпеть — все это время, что мы избегали друг друга, отравляло меня изнутри. Так отчаянно хотел прикоснуться к тебе, но не мог. Черт, я не знаю, что со мной происходит, но в твоем обществе теряю контроль над собой. Это какое-то безумие. Но я все равно не могу понять, почему ты так со мной.