— Привет, Витя.
Я смотрю и не верю своим глазам.
— Жанна, — выдыхаю, а она улыбается, обворожительная, как и целую жизнь назад.
Твою мать.
— Не узнал, что ли? — смеётся, и звук этот — ржавым гвоздём в сердце.
— На память пока не жалуюсь. Да и тебя сложно не узнать, на самом деле.
Не знаю, где нахожу в себе силы вести эту чёртову почти светскую беседу.
— Приятно слышать, что в твоих глазах я всё такая же красивая.
Никогда не перестану удивляться способности Жанны слышать только то, что ей удобно. Она из тех, кто не способен измениться и снизить своё эго хотя бы на немного — всегда уверена в себе, всегда мнит себя королевой школьного бала. И вот эту эгоистичную суку я когда-то любил без памяти? И где были мои мозги?
Внутренний голос подсказывает, что в то время они надёжно спрятались за ширинкой, и да, это воистину так.
— Ты зачем пришла? — спрашиваю, чтобы повернуть разговор в нужное мне русло.
— Странный вопрос, честно признаться, — передёргивает худыми плечами и смотрит на меня всё теми же прозрачными голубыми глазами, склонив голову набок. — Всё-таки Ян такой же мой сын, как и твой.
Поднимаюсь на ноги, а Жанна напрягается, зная, что могу быть поистине страшен в гневе. Отступает назад, когда делаю шаг в её сторону. Съёживается, становясь совсем маленькой.
— Твой сын, говоришь? — подхожу к ней вплотную и убираю блондинистые волосы, упавшие на лицо. Вглядываясь в знакомые до боли черты, пытаюсь вспомнить, за что любил её когда-то. Мы не виделись десять лет, за которые я отрастил бороду и заимел морщины вокруг глаз, а Жанна, кажется, не изменилась ни на грамм — всё такая же красивая почти до головокружения.
Избалованная эгоистичная сука, которую я уже даже разучился ненавидеть.
Вздрагивает, когда сжимаю пальцами её щёки, привлекая к себе. Второй рукой беру за затылок, сжимаю, а она сдавленно пищит, упираясь лицом мне в грудь.
— Ян перестал быть твоим сыном, когда ты оставила его одного в квартире и уехала с хахалем, — шепчу ей на ухо, а она от каждого слова вздрагивает. — Помнишь это? Помнишь? Отвечай!
Жанна пытается вырваться, молотит руками воздух, что-то говорит придушено, а я поднимаю её лицо, замечая панику в голубых глазах. Боится, что убью? Правильно делает.
— Витя, отпусти! — почти орёт, но я закрываю ей рот ладонью.
Никому не позволю повышать голос рядом с могилой моего сына. Даже той идиотке, между ног которой он вылез.
— Ты какого хрена припёрлась? — Нависаю над ней, прижимаюсь лбом к её, и со стороны мы, наверное, смотримся почти мило. Мне не нужен лишний шум, да и скандала здесь не потерплю. — Только учти, если скажешь, что пришла сюда ради Яна, я тебе голову откручу и лично закопаю, ты меня знаешь. Поняла?
— Сдурел, да? — шипит, когда отпускаю её, а она оправляет светлую блузку. — Я что, не имею права сюда прийти?
— Ты должна была, как минимум, не бросать его. Или потом хотя бы с праздниками его поздравлять. Или на похороны, твою мать, прийти!
Теряю терпение, чувствуя как гнев, огненной волной поднимается из самых глубин души. Слишком тяжело сдерживаться, когда она смотрит на меня, упорно не понимая, почему злюсь.
— Ты сам виноват! Во всём виноват только ты!
И почему я совсем не удивлён?
Жанна обнимает себя за плечи, а в глазах плещутся слёзы, но верить им — всё равно, что верить обещаниям депутатов. Моя бывшая жена насквозь фальшива, наиграна. Жаль, я слишком поздно это понял.
— Перестань ломать комедию! Мне твой театр ни в одном месте не нужен.
— Витя, постой! — кричит, когда уже почти вышел из ограды. Понимаю, что Жанна не просто так сюда пришла, что-то ей от меня нужно, но выяснять подробности совершенно нет никакого желания. Мы уж давно чужие друг другу люди, а проблемы посторонних людей меня не колышат. — Подожди ты!
Она догоняет меня, хватает за руку, пытается остановить. Она настойчива, всегда такой была.
— Отвали, хорошо? Вообще сгинь.
— Витя, пожалуйста, — почти плачет, а я вздыхаю. Какой-то отвратительный театр, не иначе. — Давай поговорим. Что тебе стоит? В знак общего прошлого, просто выслушай меня.
— Просто поговорить, говоришь? А оно мне надо?
— Ты жесток, Витя…
— Слушай, перестань. Какой я тебе, на хрен, Витя? Он остался там, в прошлом.
— Но для меня ты всегда будешь им — хорошим мальчиком из соседнего двора…
Мать её, нашла, что вспомнить.
Ухожу всё дальше, а она кричит мне вслед. Оборачиваюсь, а Жанна бежит ко мне, застревая каблуками в многочисленных ямках разбитого тысячами шагов асфальта.
Нет-нет, всё-таки ничего общего, кроме цвета волос между ней и валькирией нет. И как я сразу этого не понял? Что я за тупой ублюдок?!
— Ладно, от тебя как от холеры не отцепишься. У меня есть полчаса, не больше. Надеюсь, управишься.
Жанна улыбается, а мне что-нибудь разбить хочется.
***
— Я следила за тобой, — говорит, размешивая ложечкой сахар в чашке с кофе. — Уже неделю… подойти только не решалась.
— Жанна, давай вот сейчас договоримся кое о чём, да?
Она кивает, глядя на меня испуганными круглыми глазами.
— Во-первых, ты не тратишь моё и своё время на ложь. Хватит, наелся по самые уши. В то, что ты там чего-то боялась, я никогда не поверю. Во-вторых, поменьше лирики, у меня нет желания выслушивать сопливые истории. Ясно?
— Господи, ты вообще не меняешься, — фыркает, почти возмущённая мною, но потом быстро берёт себя в руки и улыбается.
— С хера ли мне этим заниматься? Меняться… Я ведь и не сдох тогда, восемь лет назад, только потому, что вот такой.
Жанна молчит, всматриваясь в мои глаза, размышляет, но, когда пауза затягивается, говорит, тяжело вздохнув:
— Ладно, если хочешь сразу к делу, то приступим. Мне нужны деньги.
Ну, чего-то именно такого я и ожидал.
— Меня это должно каким-то боком касаться?
— Но… мы же всё-таки не чужие люди…
Запрокидываю голову и начинаю смеяться, потому что эта хрень вообще уже ни в какие ворота не лезет. Не чужие мы, понимаешь ли. Комедия.
— Почему ты смеёшься?
— Жанна, скажи мне, ты на самом деле такая тупая?
— В смысле?
— В самом прямом. Ладно, допустим, твоя жизнь пошла по звезде, ты вернулась в город, чтобы… чтобы что, кстати?
— Ты же совсем не даёшь мне ничего рассказать! Только отделаться пытаешься! — Жанна дует пухлые губы, словно ей не сорок один, а десять. Такая очень обиженная вечная девочка. — Я осталась одна, мне не на что жить! Я поэтому и приехала сюда, вернулась, потому что думала… думала, ты мне поможешь. В память о Яне.
Сцепляю зубы с такой силой, что, кажется, слышится хруст.
Резко протягиваю руку через стол и хватаю Жанну за тонкое запястье. Она сдавленно ойкает, а я почти ломаю ей кости.
— Никогда — слышишь? — никогда не смей спекулировать памятью сына. Ты ему никто, просто баба, которая его родила.
— Я его мать! Это всё ты виноват, с тобой невозможно было жить! Ты не давал мне свободу, а я была молодая, мне гулять хотелось!
— Даже так? Я виноват? А в том, что Ян ждал тебя каждый день, притулившись носом к окну, а потом плакал, думая, что его никто не видел, тоже я виноват? А Дни рождения, во время которых он так и засыпал в обнимку с телефоном, потому что надеялся, что мама позвонит? Тоже моя вина?
— Ты не давал с ним видеться! — выплёвывает мне в лицо, пытаясь вырвать руку. — Ты тиран!
— Ты невменяемая, да? Когда я не давал тебе с ним видеться? Больная ты, шалава подзаборная.
— Да! Да! Может быть, я и шалава, но я узнала, что такое счастье! Или ты хотел, чтобы я похоронила себя под грудами пелёнок-распашонок?! Я личность!
Отпускаю её, а она прижимает руку к груди, потирая покрасневшее запястье.
— Псих, чуть руку мне не сломал.
— Я тебе шею сломаю, так надёжнее.
Бросает на меня испепеляющий взгляд и что-то бурчит себе под нос.
— В общем, так, Жанна. Проблемы твои мне до сраки. Я сейчас ухожу, а ты живи себе своей жизнью, как тебе нравится. А ко мне не лезь, потому что в следующий раз точно рукой не ограничусь.
— Но, Витя… мне много не надо! На первое время! — выкрикивает, чуть не плача.
— Поищи себе очередного папика. Ты же это умеешь, да?
Кидаю деньги на стол, разворачиваюсь и выхожу из кафе, оставив Жанну за спиной. Как и наше с ней общее прошлое.
8. Ася
Настойчивый стук, какие-то подозрительные шорохи, доносящиеся снизу, будят посреди ночи, и я подпрыгиваю на кровати, точно меня пчела в глаз укусила. Какого чёрта?! Оглядываюсь по сторонам, но во тьме ничего не рассмотреть. Лишь эти странные звуки и лихорадочное биение сердца в груди — вот и всё, что нарушает тишину.
Вдруг молния разрывает небо на несколько частей, и вспышка света бьёт по глазам. Считаю, как в детстве — раз, два, три, — и мощный раскат грома вносит свою лепту в какофонию звуков. Когда сон окончательно рассеивается, а кровь перестаёт гудеть полноводным водопадом в ушах, слышу стук капель по оконному стеклу.
Когда ложилась спать, ведь был такой прекрасный и тихий майский вечер, словно подаренный в награду за все волнения предыдущих дней. Даже то, что Викинг так и не позвонил, не так сильно и печалило, просто воспринималось как факт, и почти не было обидно. Перед сном немного посидела в саду с бокалом вина, погрустила, настроила себя на новую жизнь и легла спать почти счастливая, а тут дождь и гроза, которую с детства боюсь. Наверное, единственное, что может меня по-настоящему испугать — гром, молния и шквальный ливень. Вот как сейчас.
Спрыгиваю с кровати, натягиваю халат и выхожу из комнаты, чтобы наконец узнать, что за шум доносится снизу. Во всяком случае, так смогу отвлечься от грозы, которая пугает почти до чёртиков. Хочется, как в детстве, залезть под кровать, накрыть голову толстым пледом, и хоть так постараться переждать ненастье.
В доме на секунду воцаряется тишина, а я злюсь, что никого в доме, кроме меня, нет. Родители уехали с ночёвкой в загородный дом старинных приятелей, а я не захотела возвращаться в наш, с Сашей, дом, потому и осталась здесь. Как оказалось, зря.
Может быть, полицию вызвать? Явно же, что кто-то чужой внутри шурудит. Пусть приедут, задержат бандита, да? Для этого же они нужны, верно? Да только, чует мой хвост, никакой это не бандит, а очень даже знакомый гражданин, с которым ещё не успели оформить развод. Пусть Саша — предатель и идиот, но всё-таки...
Спустившись вниз, включаю свет в холле, и комнату затапливает тёплый свет, льющийся из большой люстры под потолком. Я люблю родительский дом — здесь всегда уютно и радостно. То, что мне сейчас необходимо больше всего — покой привычного с детства места и внутренняя гармония. Где-то вдалеке грохочет гром, а в стекле двери, выходящей на задний двор, отражаются вспышки молний. Апокалипсис какой-то, честное слово.
— Ася, Асенька! — зовёт меня, стоящий за дверью непрошенный гость.
Саша, чтоб его.
Так и знала, что это он припёрся, только его мне и не хватает. Ну почему просто не разойтись, как взрослым людям, без скандалов и истерик?! Развестись, мило улыбаться друг другу при случайной встрече и не помнить зла. Но нет, он решил взять меня измором, и это совсем не весело.
— Зачем пришёл?! — спрашиваю, подойдя к двери, но не открывая.
Для начала нужно понять, какие у него намерения. Вряд ли он мог узнать, что я сегодня ночью здесь одна. Значит, не думаю, что прихватил с собой в дорогу какой-нибудь нож или топор. Уж слишком он уважает — или просто побаивается? — моих родителей, чтобы устраивать кровавую баню в их доме.
Хотя… кто знает, что от него можно сейчас ожидать? После той сцены в нашей кухне, когда его глаза горели странным огнём, я уже ничему не удивлюсь.
— Асенька, открой, пожалуйста… — раздаётся жалобное из-за двери, — я весь мокрый, замёрз. Пожалуйста, Ася.
Да чтоб его. Спекулянт чёртов. Знает же, что я жалостливая и пользуется этим. И грозы этой гадкой боюсь, аж внутри всё стынет.
— Тебя никто не приглашал вообще-то.
— Но мне надо с тобой поговорить, объясниться. Ась, ну будь ты человеком. Я же с добром пришёл. Ну, впусти.
И ещё раз: да чтоб его!
И всё-таки я дура.
Открываю дверь, и сперва меня обдаёт запахом перегара, смешанного с озоновой свежестью дождя. Следом в дом вваливается непосредственный источник амбре — мой “обожаемый” муж, — а я еле успеваю отпрыгнуть в сторону, чтобы он на меня не упал.
— Ты что, пьян?
Мне кажется это столь же невероятным, как нахождение нефти в бачке унитаза. Нет, этого просто не может быть, никогда и ни при каких условиях. Да Саша даже на нашей свадьбе ни капли в рот не взял! А тут пьяный? Ересь!
Но факт остаётся фактом — от трезвого так разить не может и трезвого так не шатает из стороны в сторону. Господи, как многого я ещё, оказывается, не знала о собственном муже...
— А-асенька-а... — тянет, фокусируя на мне мутный взгляд. — Люби-и-мая... моя... Я так скучал.
— Саша, ты на самом деле пьяный, что ли? — вскрикиваю, пытаясь всё ещё убедить саму себя, что мерещится, а Саша склабится, потирая бледное лицо ладонями.
Не мерещится, чёрт...
Вода стекает с него вниз ручьями, а на полу уже образовалась приличная лужица. Светло-голубая рубашка прилипла к телу, как и чёрные брюки, мокрые волосы обрамляют лицо унылыми сосульками. В самом деле, несчастное создание. Его бы пожалеть, да что-то не выходит.
А Саша тем временем, будто прочтя мои мысли, говорит гнусавым голосом, искажённым алкоголем и странной бравадой:
— Ага... пьяный я Асенька, пьяный. И мокрый. И жалкий. Жалкий же, да?!
Мне не нравится, каким тоном он задаёт вопрос. Никогда не видела Сашу пьяным, потому знать не знаю, что от него ожидать в таком состоянии.
— Саша, что ты от меня хочешь? Пришёл ты зачем?
Это самые тупые вопросы, который я могла ему задать — в таком состоянии он вряд ли вообще понимает, чего на самом деле хочет. Ну, почему я такая идиотка? Зачем впустила его?
— Ася, я тебя хочу, — говорит, икнув для начала. — Всю жизнь только тебя одну. А ты ушла. Зачем ты ушла? Мы же идеально подходим друг другу.
Ага, конечно. Две половинки одного целого, блин.
— Саша, мы ведь уже говорили обо всём этом, помнишь?. Давай просто разведёмся и дело с концом. Зачем эти драмы?
Саша склоняет голову набок, прищуривается и странно улыбается. Он вообще сейчас очень странный, и это пугает. Убеждаю себя, что это мой муж — человек, которого знаю вдоль и поперёк. Уговариваю маленькую напуганную грозой девочку внутри себя, что ничего он мне плохого не сделает, но странный блеск в знакомых глазах наводит на мысль, что всё может оказаться хуже, чем мне видится.
И да, слабоумие и отвага — мои главные достоинства, как ни крути.
— Та баба, — тем временем продолжает Саша, делая неопределённый жест рукой, — она же... полная хрень она, как ты не понимаешь?! Неважно это, пустое место, ерунда. Вернись ко мне, Аська, пожалуйста. Я же не могу без тебя...
Он бурчит ещё что-то себе под нос и движется прямиком на меня. Несмотря на выпитое, он прыткий, потому уже через секунду обнимает меня так крепко, что дышать невозможно.
— Отпусти! — ору, отпихивая его от себя, а Саша, пошатнувшись, падает на пол.
Вертит головой, словно мокрый пёс, а потом издаёт странный горловой звук и ползёт ко мне на коленях. Обхватывает мои ноги, утыкается носом, горячо дышит и болтает всякую ерунду о том, что не отпустит, что жить без меня не может. И я бы, может быть, даже растаяла, поверила, если бы сказано это было на трезвую голову и намного раньше. Сейчас внутри так пусто, что, кажется, гуляет эхо.
— Отстань! — Пытаюсь отодрать его руки от себя, выбраться, но Саша хваткий, так просто не отцепишься. — А ну, поднимайся, алкаш недоделанный!
Саша мычит, уткнувшись в меня носом, жарко дышит, хаотично гладит узкими ладонями бёдра, только это ни черта не возбуждающе! Мне противны его прикосновения, отвратителен он сам, видеть его не могу до зубовного скрежета, гада такого.
— Иди на фиг, я сказала! — воплю, снова пытаясь отпихнуть его, но Саша точно ополоумел: всхлипывает, гладит меня, забирается рукой под халат, а я падаю на спину, потому что не могу справиться с его напором. Господи, какая пошлость — быть изнасилованной собственным мужем, какая ужасная дичь.