Я же неожиданно для самой себя принимаюсь хохотать. Смотрит подозрительно.
— Ты чего это? Истерика?
Киваю. Точно — истерика. Мало того, что Тургенев, так еще и Александр Сергеевич! В одном флаконе! Уже какой-то перебор, честное слово. Мое веселье обрывает очередная схватка. Сразу посерьезнев укладываюсь на спину и некоторое время просто лежу и дышу, стараясь делать это глубоко и размеренно. Как когда-то учила меня старенькая акушерка, которая принимала моих тройняшек.
Маньяк же присаживается на стул и широко раскрытыми глазами следит за мной. Даже очки свои зеркальные опять стянул и в сторону отложил, чтобы лучше все рассмотреть. Сволочь! Ему ведь и в самом деле просто интересно! Просто интересно… Как ребенку, который тыкает палочкой в беспомощно сучащего лапками жука.
Боль отпускает. И я решаю, что пора заняться подготовкой. Раз уж так все складывается…
— Мне нужна чистая простыня, чистое полотенце. Ножницы или нож, которые надо прокипятить. И водки.
— Все? Больше ничего не надо?
Ерничает, сука. Отвечаю тем же.
— Было бы неплохо реанимационную бригаду, но ты ведь медиков вряд ли пригласишь…
— Нету у меня ничего такого.
Однако встает и начинает копаться в углу, где свалено какое-то тряпье. Достает относительно чистую простынку. Даже две. Стащил что-ль где-то с веревки, на которой сушилось белье? С ножом проще. Только вот кипятить его не на чем. Зато в шкафу обнаруживается аккуратная медицинского вида бутыль граммов на пятьсот, в которой еще есть немного спирта. И то слава богу. А то говорил — нету, нету.
Теперь можно уже не отвлекаться на мелочи, а вплотную заняться делом. Тем более, что от боли в голове уже плывет. Схватки стали такими частыми, что почти слились в один непрерывный поток боли. Может уже пора начать тужиться? Или еще рано? Господи, дай мне силы, дай мне волю, дай мне хоть что-нибудь кроме чистой простынки и ста граммов спирта!!!
В какой-то момент, видимо теряю сознание, а когда прихожу в себя начинаю подозревать, что у меня начались галлюцинации. Потому как вместо маньяка рядом со мной на коленях стоит моя подруга Любка. Зажмуриваюсь и больно щиплю себя за руку. Но даже не чувствую этого — там, внизу все значительно больнее. Открываю глаза — все равно Любка. Зато теперь вижу и своего похитителя. Он неровным мятым комком лежит на полу.
— Любань…
— Ну, блин, Романова, ну ты, блин, даешь!
Печатных слов Любке явно не хватает. Так что она только надувает щеки и вытаращивает на меня свои голубые глазищи.
— Как ты здесь оказалась?
— Вот любопытная ты!
Выхватывает телефон и быстро набирает номер.
— У меня экстренная ситуация. Нужны медики. Срочно. Да. Вертолет приземлиться сможет. Сейчас сброшу координаты.
Она делает с телефоном еще что-то, он тихо тренькает, и Любка снова засовывает его в нагрудный карман черного комбинезона. Выглядит она при этом так круто, что хоть сейчас в кино. Причем в фильм ужасов, однозначно. Потому как рядом-то я!
— Люб! Я умираю!
— Я тебе дам — умираю! Давай, блин. Тужься что ли. Ты же не я — ты же это умеешь. Уже этим делом раньше-то занималась.
— Я все забыла.
— Жить захочешь — вспомнишь.
Серый куль у Любки за спиной начинает шевелиться, и она почти не глядя добавляет моему похитителю ребром ладони по затылку. Чтобы не мешался.
Глава 11
Когда на площадке, которая когда-то служила пионерам для проведения их пионерских линеек, садится вертолет, я уже вообще ничего не соображаю. Любка по-моему тоже. Медики, сразу поняв, что никуда они меня уже не довезут, тут же оттесняют мою боевую подругу в сторону и быстро берут процесс в свои опытные руки. Еще пятнадцать минут мучений и все позади. Мой мальчишка — целый и невредимый, слава богу, — бодро голосит в руках у одного из врачей. А потом его передают мне. Ничего не могу с собой сделать: глядя на него реву так, что слез не остановить, но при этом улыбаюсь во весь рот. Неужели все действительно позади?
Краем глаза вижу какое-то движение за спинами врачей. Мне мерещится? Или это действительно Саша? Мой Саша, ну тот, который… Которого… В общем мой. Входит, осматривается по сторонам. У него за спиной маячат двое верзил, одетых так же как Любка — в черное. Она, кстати, едва заметив этих двоих, тут же вытягивается чуть ли не по стойке смирно. Но один из вошедших молча машет ей рукой — мол, расслабься.
Саша смотрит на меня… Жду, что сейчас подойдет, жду слов, эмоций… Но он вместо этого склоняется над забившимся в угол человеком, который меня похитил.
— Димка…
Тот неожиданно начинает хныкать.
— Я не виноват. Я не виноват. Она сама… Она сказала — так правильно…
— Пойдем домой, а? Пойдем?
— Пойдем.
Мой маньяк поднимается и неловко топчется на месте, явно не решаясь куда-то двинуться из комнаты.
— А мы на машине поедем?
— Нет.
— Хочу на машине. Она безопасная… Безопасная… Безопасная.
Его опять начинает колотить. Один из медиков повинуясь кивку человека в черном — того, что махал Любке рукой, чтобы она расслабилась, неслышно подступает к маньяку сзади и очень ловко делает инъекцию ему куда-то в основание шеи. Два каких-то новых мужика в черном, которые, мне кажется, материализуются прямо из воздуха, подхватывают его оседающее тело и тут же выносят прочь. Все. Перевожу взгляд на Сашу. Хмурится. Смотрит куда-то в сторону. Потом наконец-то переводит взгляд на меня.
— Ты как? В порядке?
Ответить не успеваю. Рапортует тот медик, который только что мерил мне давление.
— Ребенок в норме. У женщины какие-то синяки в области груди и на лице. Не спрашивали еще откуда.
— Ну так спросите! Черт вас побери всех совсем!!! — даже топает от нетерпения. Вот сколько эмоций. Я ведь, кажется, их хотела от него?
— Я в аварию попала.
— Что?!!
— Этот, — киваю в сторону двери, в которую унесли усыпленного маньяка, — Дима, да? Когда меня второй из подвала, в котором Дима меня держал, утащил, он кинулся за нами в погоню и своей машиной протаранил нашу.
Один из мужиков в черном наклоняется сзади к уху Саши и как-то почти интимно бормочет:
— Я докладывал. Авария на перекрестке неподалеку от гаражей, где был найден тот связанный парень и вторая разбитая машина.
Саша отмахивается от его жужжания, как будто он — навязчивая оса, и делает шаг ко мне. Хоть бы присел рядом, обнял, сказал что-то ласковое. На своего сына бы что ли взглянул…
— Ты сильно ударилась?
— Ничего. Нормально. Только голова кружится и тошнит очень. Наверно сотрясение…
Медик кивает.
— Однозначно. Причем достаточно серьезное, раз такие ярко выраженные симптомы. Необходима госпитализация. Она в любом случае нужна, а теперь тем более.
Саша кивает.
— Забирайте ее.
Потом поворачивается и идет к двери. Слежу за ним в полном отупении. И это все, что он хочет мне сказать?!!
Внезапно поворачивается и идет обратно. Что-то во мне переворачивается. Неужели?.. Подходит к столику, на котором все еще разложены медицинские инструменты, берет ножницы, наклоняется надо мной…
— Ты позволишь?..
По-прежнему ничего не понимаю, а потому просто молча смотрю на него, широко распахнув глаза. Видимо принимает мое молчание за согласие. А потому начинает действовать. Наклоняется еще ниже и ловко срезает с головенки моего малыша несколько тоненьких волосков.
— Ты!
— Ты же дала согласие на экспертизу.
Поворачивается и снова идет к выходу. Успеваю только беспомощно и жалко крикнуть ему в след:
— Убирайся отсюда!
Но он ведь и без того уже скрылся за порогом…
Все произошедшее вгоняет меня в настоящий ступор. Ничего не замечаю вокруг. Мозг отказывается реагировать на что бы то ни было. Молчу, пока меня грузят на носилки, молчу, пока лечу в вертолете (между прочим первый раз в жизни), молчу, когда оказываюсь в роскошной палате на одного в какой-то супер-больнице. Любка все время рядом, но тоже молчит. Словно разбить что-то боится неверным движением, неправильно подобранной фразой… Сидит, сопит. Наконец все-таки решается заговорить:
— Хочешь, расскажу, как нашла тебя?
— Расскажи.
Она оживляется. Даже глаза блестеть начинают.
— Нас навела на след именно та самая авария, в которую тебя эти козлы завезли. Собственно, поначалу-то мы о ней ничегошеньки не знали. Потом уж все выяснилось. Оказывается несколько человек видели и аварию, и то, что второй участник, а точнее виновник ДТП потом с места события скрылся, прихватив всех, кто был в перевернувшейся машине. То есть тебя и того, второго твоего похитителя. Даже кто-то номер запомнил. Пробили — в угоне. Стали искать. Где? В первую очередь по сервисам, окрестным гаражам. Где еще машину битую можно спрятать. Хотя, конечно, шанс, что угонщик ее просто бросит был велик. Но повезло. ОВДешный патруль нашел тачку в тех самых гаражах. А рядом ворота открытые. Сунулись — а там лестница в подвал, а в подвале какой-то мужик весь в крови и к стулу привязанный. Ну, стали выяснять. А тут кто-то на твою сумку наткнулся, а там документы. Глянули — ба! Та самая баба, которая месяц назад пропала без вести. Ну тут уже нам позвонили. Мы мужичка — того, что в подвале связанным нашли, забрали. Полечили немного его эскулапы и к нам. Он нам все и рассказал тут же. Очень, видно, насолил ему Дима Шарыгин, бедолага.
Дергаюсь. Ничего себе бедолага! Хотя ведь и сама когда-то о нем так думала. Но теперь засело во мне что-то вроде совершенно откровенной неуправляемой ревности. С сумасшедшим маньяком Димой Саша Тургенев — Александр Сергеевич, да-с! — был куда нежнее, чем со мной. Любка моих метаний не замечает и продолжает:
— Слил все. И про жену твоего бывшего, и про заказ на тебя. И, главное про сигнализацию на твоей машине. Ну я метнулась к Игорю. Немного, уж извини, мордой его об стол постучала. Он и признался, что да, машина твоя ему несколько раз звонила, когда сигнализация срабатывала, но он на эти звонки не реагировал и нам о такой возможности попробовать тебя найти не сообщал. Сука. Видно надеялся, что ты сгинешь и ничего с тобой делить не придется. А может и вообще в сговоре со Светкой своей был. Это, правда, отрицает, но всякое может быть… Короче, отобрала у него телефон, набила СМСку твоей супер-машине, она мне и сообщила, где ты…
— Всего-то и делов…
Кивает уныло.
— Да. Всего-то и делов.
Молчим. Думаем каждая о своем. Любка наверняка о собственной глупости. Про машину мою с ее сигнализацией она должна была помнить. Я ведь ей когда-то расписывала чудеса, которые выделывает умная электроника. Я — в очередной раз о вывертах судьбы, которые с каждым разом становятся все фигуристей и фигуристей. Помню, раньше, еще подростком обожала смотреть по телевизору фигурное катание. Так вот была там фигура — тройной тулуп. Тулуп этот так занимал мое воображение, что просто жуть. Во-первых, почему именно тулуп? А не шуба, к примеру. А во-вторых, я категорически не могла понять как судьи ухитряются считать обороты этого самого тулупа? Круть — и все. Поди разбери тройной это был тулуп или так — кацавейка с поддевочкой на рыбьем меху… Так вот жизнь моя в последнее время все чаще — этот самый тройной тулуп. Так закручивает, что только в голове плывет… И падать очень больно. Чертовски больно!
Прав был полоумный Дима — ошиблась я, не с тем парнем трахнуться решила… Совсем не с тем.
— Люб! А кто он все-таки такой?
Сразу понимает, о ком я. Даже и не пытается переспрашивать.
— Дикая ты. Таких людей надо знать, мать. Вице-премьер это наш свеженазначенный. Вполне возможно в будущем — президент. А потому скелеты в его шкафу — все до одного, под грифом секретно и под неусыпной охраной ФСО.
— Я — тоже скелет?
— Еще какой. Он ведь, Романова, давно и крепко женат. Как раз на старшей сестренке этого самого Димы, который тебя месяц в подвале держал.
— За что он его так ненавидит?
— Кто?
— Ну… Дима Сашу. Александра Сергеевича Тургенева, черт побери.
— Да он его, вроде, совсем не ненавидит. Наоборот… Сумасшедший он. Совсем двинутый. То все вроде ничего, а потом как накатит. В последние лет пять совсем ему плохо стало. Держат его в дурке, но иногда ему удрать удается. Все ж таки стараются, чтобы он не совсем в тюремных условиях жил. Вот он этим и пользуется. Сумасшедшие они ведь хитрые.
— Ну да. Сбегает. И убивает людей.
— Это ты с чего взяла?
— Сам мне рассказывал. Нравилось ему это занятие — рассказывать мне о том, как он раз за разом убивал любовниц своего… кем ему Саша-то приходится? Он ему — шурин, а Саша ему?
— Да хрен его знает! — рычит Любка и склоняется ко мне поближе. — А что именно рассказывал-то?
— Что убил пятерых. Нет. Четверых. Пятую отпустил, потому, что ребенок которого она в том подвале родила, не от Саши был. Она только ему наврала, что от него, чтобы привязать к себе. Ребенка этот Дима то ли убил, то ли он сам умер, а бабу эту несчастную выпустил. Только она потом все равно повесилась. И меня он убить собирался. И малыша наверно тоже…
— Вот ч-е-е-ерт!
Любка призадумывается. Сидит, грызет ноготь. Думает. Наверно о том, как бы ей половчее запихать обратно в шкаф вывалившиеся из него начальственные скелеты…
— Ты, Люб, не волнуйся. И своим этим — ну, которые приходили с Сашей, — тоже скажи. Я вот тебе сейчас это рассказала и все. Больше никому и ни слова. Мне жить дальше надо. Ребенка растить. Я ведь мать-одиночка, — усмехаюсь криво. — Какое там пособие на ребенка матерям-одиночкам положено? Не знаешь?
— Ты теперь, после того как тот тип показания против жены твоего бывшего дал, не мать-одиночка, а разведенка с офигенным приданным. Суд однозначно встанет на твою сторону. Так что из желающих записаться в отцы к твоему мальчишке очередь будет.
— Никогда не любила очереди…
— Да. Это я знаю… Одного не пойму — как-то все не вяжется…
— Что не вяжется?
— Не мог Шарыгин врать?
— Мог. Но зачем? Чтобы попугать меня? — пожимаю плечами. — Кстати, спрашивала его, не он ли стрелял в того мужика на дачах, потом в Сашу, а после и в Шурку Сенцова…
Опа! Проговорилась! Но Любка так занята своими размышлениями, что похоже на знакомое с детства имя не реагирует. Сидит, продолжает что-то там грызть. Уже по-моему не ноготь, а мясо на самом пальце.
— И что?
— Сказал — не он.
Кивает.
— В Александра Сенцова — точно не он. При обыске у того мужика, которого наняла Светка Вербицкая, снайперку нашли. Жадный, сученок, оказался, не выкинул. Так вот пули, которые выпустили в Сенцова на пороге дома Симоновых — из нее. Все точно. Деться ему было некуда, он и признался. Так что версия твоя провальная оказалась. Не в Сенцова стреляли, и уж тем более не потому, что он на Тургенева похож. В тебя, мать, стреляли. Всего лишь в тебя, подруга ты моя непутевая…
— Откуда ты все это знаешь, Люб?
— Старые связи…
Вздыхает. А я смотрю на часы. Не хочу думать о стрельбе, снайперках и прочих прелестях моей жизни. Не хочу думать о том, чем признание киллера грозит Свете и ее новорожденной девочке, моему мужу. Все-таки какое зло — деньги. Если бы знала, к чему приведет моя попытка судиться из-за них, ни за что бы не стала затеваться. Ну да, сделанного не воротишь. Надо жить дальше. Скоро мне моего малыша принесут кормиться. В груди уже покалывает. Молоко, слава богу, есть. Невольно улыбаюсь. Главное, что у меня теперь есть мой сыночек, Данила, Данька… Несмотря ни на что. Только мой. И пошли они все! И Саша с его скелетами. И сами скелеты тоже…
Какая же я все-таки наивная идиотка! Думала ведь, что Сашино отношение ко мне — следствие тех убийств, которые совершил Дима. Что таким способом мой нежданный любовник меня уберечь хотел. Потому и таился, потому и скрывал наши с ним отношения. А оказывается он просто блудил. И прятал не меня от сумасшедшего убийцы, а свой «левак» от жены и общественности. Дрянь. Какая же все это дрянь…
* * *
Противно думать, что за эту шикарную палату, в которой я сейчас лежу, и то наверняка заплатил он. Сейчас просто нет сил бодаться, что-то выяснять, переселяться. Просто совсем нет. Даю себе зарок, что узнаю стоимость моего пребывания здесь и как только у меня самой появятся хоть какие-то деньги, верну Саше всю сумму. Нас ничего не связывало и не связывает? Пусть так будет и дальше.