— Привет. А я за Данькой.
— Надежда Николаевна…
— Тетя Надя! Ты рано. Было скучно?
— Нет, Ванюш, было интересно, но уж очень я по Даньке соскучилась. Да и он по мне тоже.
— Не-е. Он не скучает.
— Надежда Николаевна… — это опять Арина и вид у нее такой странный, что я невольно пугаюсь. — Надежда Николаевна… Там…
Не слушаю дальше и кидаюсь бежать в комнату, где знаю спит Данька. Арина выскакивает и кричит вслед:
— Я не могла не пустить. Не могла, поймите…
Распахиваю дверь. Темная, какая-то сгорбленная тень над кроваткой сына. Кидаюсь вперед… Тень распрямляется и поднимается в полный рост, сразу обретая форму и знакомые мне до боли очертания. Саша. Действительно вернулся пораньше. Только совсем не для того, чтобы поговорить со мной.
— Убирайся от моего сына!
— Надь, я…
— Твой цепной пес твое приказание сегодня выполнил. Бумажки о том, что этот ребенок не твой, а чей-то еще, мне подсунул. Сообщил, что я оказывается — записная лгунья. Чего тебе-то теперь здесь надо?!!
Выглядит, надо признать, растерянным.
— Я ничего такого…
У него звонит телефон. Вынимает его из кармана, смотрит, морщится раздраженно. Думаю, что отобьет звонок, но он нажимает кнопку и отвечает.
— Да. Да… Спасибо. Уже не актуально… Все. Все, я сказал! — заканчивает разговор и снова обращается ко мне. — Надь, что за фигня?
— Мне было четко сказано — это был твой приказ довести до моего сведения, что генетическая экспертиза, проведенная тобой, однозначно установила: ребенка я зачала не от тебя, а нагуляла на стороне.
— Я не приказывал ничего такого. Чушь какая-то…
Опять поднимает к глазам телефон. Но я мгновенно перехватываю его руку.
— Не стоит. Будешь сейчас названивать этим своим орлам… Которые меня, как видно, упустили бездарно и тебя вовремя о том, что я с приема уехала, не предупредили. Они ведь звонили?
Кивает хмуро и засовывает телефон обратно в карман.
— Уже поздно громыхать громом и посверкивать молниями, Саш. Ты пойми, мне уже все равно — приказывал ты им это или нет. Просто убирайся отсюда и продолжай держаться от нас подальше. Как ты все это время и делал с успехом. Ты отношение свое ко мне и к мальчишке моему показал еще там, в том заброшенном лагере. И более чем наглядно. Хватит. Больше не хочу. И близко к моей семье не подходи! Я дала слово, что никогда и никому не расскажу о том, что сделал со мной Дима Шарыгин. Надо сказать, твои парни тогда действовали ловко, убеждая меня в этом. Те документики на одного их моих старших сыновей, которого с наркотиками в Гарварде прихватили, у себя хранишь? Или они в сейфе у этого твоего Георгия Федоровича?
По мере того, как высказываю все наболевшее, завожусь все больше. Сама не замечаю, что уже по сути перешла на крик. Осознаю собственную глупость только после того, как просыпается и принимается плакать Данька. Идиотка, разбудила и испугала к тому же… Хватаю его на руки и прижимаю к себе. Руки заметно дрожат. Данька, естественно, принимается реветь еще горше. Покормить бы его, так тут этот… Стоит, руки сжаты в кулаки, желваки на лице так и ходят.
— Надь! Я ничего не понимаю.
— Ну да! Спектакль «А царь-то и не знает» в разгаре?
— Какой еще, черт побери, спектакль?
Внезапно садится и утыкает в ладони лицо. Надо сказать, вид у него не очень. Больной откровенно у него вид. Лицо исхудало так, что кожа скулы обтянула… Ну и фиг с ним! Не интересно мне Сашино состояние и его причины тоже! Мне бы Даньку успокоить. Сажусь к незваному гостю спиной, спускаю с плеча бретельку и вкладываю открывшийся сосок мальчику в ротик. Вот так, мой славный. Кушай. И не бери ничего в голову. Пока еще ты это себе вполне можешь позволить…
В комнате тут же становится тихо. Данька у меня покушать не дурак. Сосет, старается, даже ручкой грудь поджимает, чтобы молочко бодрее давала. Таращит на меня свои голубые глазенки. Папины, блин. Я-то кареглазая… Поднимаю голову, когда на нас с Данькой падает тень.
— Я же сказала — убирайся.
— Надь. Я, раз уж так получилось, хотел бы объясниться.
— А не пробовал для этого просто поднять трубку и набрать несколько цифр?
Отводит взгляд от моей груди и ребенка. И меня сразу отпускает. Словно он этим своим взглядом как-то держал меня, что ли?
— Пробовал. Не получилось. Не знал, что тебе сказать.
Качаю головой.
— Спросил бы, как сына зовут, например.
— Это я и так знаю.
— Вот как?
— Надь. Я не понял, что ты там такое говорила про твоего старшего ребенка, про наркотики. Не ерничай. Просто расскажи и все. Поверь. Я на самом деле слышу обо всем этом в первый раз.
Пожимаю плечами и монотонным голосом пересказываю ему все обстоятельства. Вижу, как он на глазах звереет. Неужели действительно свита перестаралась?
— Я только попросил, слышишь, ПОПРОСИЛ, чтобы Димку по возможности лишний раз не поминали.
— Меня и попросили. Очень убедительно. А остальных просто купили. Чем еще объяснить такой приговор? Условный срок заказчику и два года колонии общего режима исполнителю… Еще, небось, через год и вовсе освободят. За хорошее поведение.
— Я не знал, Надь. Я правда ничего этого не знал.
— Был занят государственными делами?
— Болел я.
— Ух ты! Цари что — тоже болеют? Как простые смертные?
— Надь!
Замолкаю и утыкаюсь взглядом в Даньку. На замершего рядом Сашу смотреть просто не могу. Так хочется ему в морду дать, что даже ладони чешутся. Сначала кулаком по физиономии, чтобы на пол грохнулся, а после хорошенько по ребрам попинать. Сука. Как же я его сейчас ненавижу. Болел он! Как же… Тут притормаживаю. Болел? А ведь правда выглядит как оживший труп…
— Что с тобой приключилось-то? — все-таки любопытство мой главный порок. Непобедимый. Ну вот куда опять несет? Надо мне это знать, что ли?
— Еще одно покушение.
Вскидываю голову. Странно, никто из пишущей и снимающей братии ни о чем подобном не говорил…
— Опять стреляли?
— Нет, отравление. Какой-то дряни мне подсыпали во что-то.
Накатывает жалость. Но сразу остановиться и перестать ерничать не могу. Уж очень сильно он меня обидел.
— Пора стены в кабинете и в спальне на наличие полония проверять.
Усмехается в ответ совсем не весело. Скорее мрачно.
— Проверили. Пока чисто.
Черт. А он ведь все это серьезно.
— Кому ж ты так крепко дорогу перешел? Дима твой много мне чего порассказал, но на тебя покушался ведь не он…
— Не он. Проверили. И моих… Тех женщин, похоже, не он. Слишком много несостыковок…
Все-то они проверили! Вздыхаю и опять утыкаюсь взглядом в личико сына. Аккуратно перекладываю его к другой груди. И ему еды побольше и мне облегчение.
— Ты мне лучше скажи: зачем сюда-то приволокся? Уверен же теперь, что я врала, и ребенок не твой. Экспертиза, как никак!
Молчит. А меня внезапно осеняет.
— Ты что же это — жалеешь, что не твой? Хотел бы, чтобы было иначе?
Смущенно отводит взгляд и кивает.
— Тогда просто срежь с себя клок волос и дай мне. Или на ватку какую-нибудь плюнь.
— Зачем?
— Затем, что экспертиза твоя — гроша ломаного не стоит. Затем, что не спала я ни с кем, кроме тебя, чтоб тебе пусто было! Затем, что кто-то из твоих людей тебя за нос водит, а меня ради этого по самые уши в дерьме искупал. И очень хотелось бы понять, с какой целью все это делается. Вон — видишь там у зеркала на столике ножницы лежат. Бери и срежь.
— Надь…
— Что, с моего ребенка резать волосы можно, а с тебя нет?
— На кого я после этого похож буду? А мне завтра в Лондон…
— «Лондоны-Парижы смазали лыжи, нам остались женихи пожиже».
— Надь…
— Что Надь? Что опять — Надь? Не хочешь повторной экспертизы так и скажи.
— Хочу. То есть, я не против, но…
Вздыхает, ухватывает себя за волосы вроде того, как это делал Леонов в «Джентльменах удачи». Только если тот, дергая, с себя парик приклеенный сдирал, то этот протягивает мне кулак, из которого во все стороны торчат его собственные волосы. Круто.
— Ловко это ты… — укладываю задремывающего после сытного ужина Даньку обратно в кроватку и начинаю выбирать волоски из его пальцев, стараясь при этом не коснуться самой руки. — Часто что ли волосы на себе рвать приходится?
— Часто, Надь.
Говорит это так серьезно и смотрит так тяжело и с такой силой, что тут же перестаю ерничать и натужно веселиться. Хреново ему… Пожалуй, еще хреновей, чем мне… Что ж, каждый сам кузнец своего счастья…
Глава 13
Выдранные из головы вице-премьера волосы и волосенки с головы Даньки на генетическую экспертизу в первую же найденную через интернет лабораторию отвозит Любка. Теперь надо ждать. Две недели. Небыстрое это, как выясняется, дело. Залезши в мировую паутину заодно не удерживаюсь и ищу фотографии высочайшей пары. Четы Тургеневых. И вскоре действительно нахожу. Типаж мой — кареглазая блондинка. Видимо именно такие женщины Александру Сергеевичу и нравятся. Но в отличие от меня по-современному тонкая. Даже худая. Палка, на которую эта ухоженная и модно одетая женщина опирается, выглядит так, словно она не необходимость, а дополнительный стильный штрих к костюму. Модная в позапрошлом веке среди мужчин тросточка… Красивая тетка. Уверенная в себе. Стервозная. Это даже по фотографии видно. Пытаюсь найти в ее четах что-то общее с Димой. Есть. Легкое сходство в том, как опущены вниз уголки губ, в линии подбородка…
Интересно, она часто навещает брата в больнице? Или о нем в семье предпочитают не вспоминать вообще? Как о чем-то неудобном и даже позорном? Верить мне Саше? Или все его слова о том, что он ничего не знал, что все доведенные до моего сведения приказы исходили не от него, на самом деле ложь? Не знаю, что и думать… Поглядим, что он скажет, когда будет готова экспертиза. Я-то в том, что ее результат будет сильно отличаться от первого, не сомневаюсь ни капли. Кому как не мне знать, кто именно отец моего ребенка…
Через две недели все та же Любка молча кладет передо мной листок. Ну да! Все как и ожидалось: с вероятностью 99,9 % биологическим отцом моего ребенка является Саша Тургенев. Это, конечно, в бумажке не написано. Имен в ней нет. Лишь сказано, что совпадают предоставленные образцы био-материалов, но все равно… Вот только как теперь полученный результат передать в высокий правительственный кабинет?
— Я отвезу, Надь, — Любка складывает листок в четверо и убирает в свою сумочку. — Я ведь теперь у него в охране.
Как интересно!.. Как говорила Алиса, попав в Страну Чудес: «Все страньше и страньше…» Что-то в моем взгляде заставляет подругу мою вернуться с порога.
— Мне-то ты должна верить, Надь. Увидишь, все будет хорошо.
Ну да. Конечно… Кто бы сомневался?
* * *
После проходит еще неделя. Когда спрашиваю Любку — удалось ли ей передать бумажку Саше, та только кивает. Но реакции от него все равно никакой. Ну что за чертов мужик? Поговорив с ним, снова на что-то такое надеяться стала… Хорошо хоть не переспала опять… Хотя до сих пор вспоминаю, как он на мою грудь смотрел, когда я Даньку кормила. И что теперь?.. Ну хоть будет знать, что я не врала ему. А дальше… Дальше просто буду опять пытаться жить своей жизнью. Никак не связанной с той, что ведет он.
В последней декаде декабря Любка со своим Сенцовым, с которым у нее, кажется (тьфу, тьфу, тьфу) все складывается хорошо, собирается ехать кататься на лыжах. Почему-то не во Францию или Швейцарию, а на Домбай*.
— Там природа красивее. Правда. Поедешь с нами? Будем кататься по очереди — то я буду Даньку выгуливать, а ты кататься, то наоборот.
Звучит заманчиво. Сколько я уж никуда не ездила?..
— А я вам с Шуркой не помешаю?
— Это как же? Или ты планируешь ночевать в нашей постели строго между нами?
Смеюсь.
— Я не самоубийца.
— Ну тогда поехали и все тут.
Всю организацию нашего турне энергичная Любка берет на себя. Билеты, аренда виллы, машины, снегоходов, лыж, черта лысого… До места добираемся без приключений. Данька немного капризничает в самолете, но это ничего. В первый раз ведь летит… Снятая на неделю вилла роскошна. Швейцарское шале чистой воды. Янтарное дерево, большая терраса, на которой так здорово выпить не снимая лыжных ботинок традиционное «апре ски». Внутри тоже очень уютно. Большой камин, грубоватая тяжеловесная мебель. В моей комнате даже детская кроватка предусмотрена. Холодильник забит едой и напитками. Бар тоже не пустует. Красота.
Любка и Шурка Сенцов первым делом прикладываются к бутылке виски. За приезд, так сказать. Я пью молоко. Любка смотрит на это с неодобрением.
— Пора тебе, мать, свою молочную лавку закрывать. Что такое я не знаю? Даже на троих не сообразишь!
Сенцов возражает.
— Зато мальчишка будет здоровеньким. Материнское молоко — это сила.
— Ты-то откуда знаешь?
— От верблюда.
По-моему им хочется поцеловаться, а тут я — трезвая и скучная. Встаю и подхватив Даньку на руки иду к широкому окну. Красота-то какая! Склон, поросший елками, снег такой белый, что режет глаза, и море солнца. Чуть в стороне видна горнолыжная трасса. Подъемники, фигурки движущихся вниз людей. Сегодня мы уже кататься вряд ли будем — вечереет. Надо покормить и уложить малыша, а потом начинать готовить ужин. Оборачиваюсь. Любка с Сенцовым куда-то испарились. Подозреваю, что в спальню. Даже забавно, как жизнь иногда поворачивается…
Утром встаем, прямо скажем, не рано. Даже Данька что-то разоспался. Проснулся, как обычно в семь. Покушал плотно и снова задрых, дав и мне возможность поспать подольше. Золото, а не ребенок! Весь в мать! Завтракаем. Собираем пожитки и отправляемся на арендованном джипе в сторону подъемника. Здесь, в отличие от нашего домика на отшибе, шумно и многолюдно. Улыбающиеся загорелые лица, яркие лыжные одежды, сумасшедшие шапки сноубордистов. Мне все ужасно нравится. А Даньке по-моему еще больше. Тоже постоянно улыбается во весь свой беззубый ротик и то и дело принимается размахивать ручками.
Катаемся до изнеможения — с непривычки даже ноги дрожать начинают. Обедаем тут же, у подножия горы. Данька тоже регулярно получает свое — за тонированными окнами нашего джипа то, что происходит в салоне не видно абсолютно, и можно кормить мальчишку совершенно спокойно.
С интересом смотрю на малышей лет трех максимум, которые в здоровенных шлемах, но крохотных лыжиках ловко спускаются с головокружительной крутизны. Такое ощущение, что кататься они научились раньше, чем ходить. Должно быть отчаянные у них мамаши… Некоторых, наверно еще не достигших совершенства, спускают с горы на постромках. Впереди на своих лыжах едет малыш в шлейке вроде той, что мы с Ванькой Симоновым сделали Шарику-Бобику (кстати, как он интересно там у них? Новые-то саженцы еще выросли недостаточно высокими), а следом мамаша или папаша уже на своих лыжах, придерживая ребятенка за ремешки. Забавно. Но я, наверно, все-таки таким с Данькой заниматься не буду. Гора ведь. Чем черт не шутит? Если не ты в кого-то впендюришься, так в тебя кто-то неумелый влетит. Среди моих знакомых из числа тех, кто регулярно катается, нет ни одного хоть раз не поломавшегося.
Самая забавная история вышла с отцом и сыном Ивановыми. Были у нас с Игорем такие друзья… Так вот. Уехали они отдыхать. Потом, когда отпуск уже заканчивался, звонят Игорю: «Встреть нас, пожалуйста!» Тот, человек на подъем не больно-то резвый, возмутился — совсем обнаглели, уже такси вызвать не могут. «Такси можем, — сказал тогда мрачный Иванов. — А вот сумки донести до него некому».
Потом выяснилось, что поломались оба. Сын Иванова — Пашка, сломал ногу и пол отпуска шкандыбал на костылях, сам же Иванов в один из последних дней воткнулся головой в склон. Те, кто видел его падение, думали — все, труп. Шею сломал точно. Но Иванов был нетрезв, в теле его образовалась, видимо, та самая приятная гибкость, про которую герой пластилинового мультфильма рассказывал, а потому он только сломал обе ключицы. На следующий день им уже надо было улетать, и местные эскулапы не только слепили Иванову нечто вроде гипсовой жилетки, чтобы хоть как-то зафиксировать сломанные ключицы, но и прибинтовали ему прямо к торсу обе руки.