— Спасибо! — искренне поблагодарила Вика и зашагала прочь.
Она шла и надеялась, всё ещё надеялась, что Алексей догонит её, позвонит, что-то скажет. Любую белиберду. Ведь выходные, проведённые вместе, не могли быть просто так забыты, не могли быть ничего не значащим эпизодом. Но только её каблуки стучали по асфальту. Никто её не окликал. Телефон молчал.
К счастью, на остановке ждать не пришлось: троллейбус уже виднелся на горизонте. Но, когда тот был метрах в ста от Вики, откуда ни возьмись, выскочил мопед, осёдланный двумя мальчишками. Он пронёсся почти вплотную к тротуару, и пацан, гарцевавший сзади, выхватил из рук Пятницкой сумку.
Там было всё: паспорт, деньги, зарплатная банковская карта, телефон и ключи от квартиры. Вика коротко хохотнула, а потом расплакалась, словно придавленная бессилием. В голове крутилась только одна мысль: «Да как же это?»
Троллейбус распахнул перед Викторией переднюю дверь, но она не вошла. Платить за проезд было теперь нечем. Тогда и троллейбус покинул её, громко хлопнув закрывающейся дверью.
Виктории казалось, что она стоит голая в тёмном лесу. Именно так современный житель мегаполиса ощущает себя, когда остаётся без денег и телефона в неизвестном для него районе. «Как ехать теперь домой? — думала Пятницкая. — Идти пешком? В какую сторону? Как попасть в квартиру, если родителей ещё нет дома? И если их не будет, как уточнить, когда будут?»
В голове был хаос, но в сумбуре неожиданно проклюнулась верная мысль — пойти в полицию. Надо было написать заявление о краже сумки, а особенно — паспорта и ключей от квартиры.
Только у пятого прохожего Вика смогла узнать примерную дорогу к ближайшему отделению. Молоденький полицейский, дежуривший там, сжалился над девушкой и не стал изнурять лишними расспросами, когда она излагала суть проблемы, а после и вовсе дал сто рублей на проезд — этого как раз хватало на троллейбус и метро. Хмурое утро немного скрасилось отзывчивостью ближнего.
Сидеть у подъезда на лавочке при температуре плюс девять градусов было ещё тем тренажёром духа. Периодически Вика поднималась на свой пятый этаж, чтобы отогреться и проверить, не пытается ли кто вскрыть их квартиру, но потом снова спускалась на улицу. Стоять долго на каблуках она уставала, а сидеть на лестнице было холодно. К шестому часу ожидания руки и ноги Виктории совсем замёрзли, и ей очень хотелось снять сапоги на шпильках.
Родители приехали с дачи друзей только вечером, уже в девятом часу.
— Приятно, когда тебя встречают, — по-доброму усмехнулся отец, заметив скукожившуюся на скамейке дочь. — Есть повод?
— Сумку украли, — поникшим голосом оповестила Вика.
— Вот так и провела все выходные у подъезда? — смутился отец. — Пошла бы к Марии Петровне с четвёртого этажа.
— Нет, только сегодня украли. А Марьи Петровны не было, я заходила. И Маши нет дома, к ней я тоже ходила.
— А поз… Ну да, телефон тоже украли, — сам догадался отец. — Ладно, замки уже завтра поменяем, не переживай, не самая великая потеря.
— Да, — согласилась Виктория, вспоминая вдруг Алексея.
Мама ободряюще приобняла её за плечи и повела в подъезд.
***
Первым делом Виктория легла в тёплую ванну, которую её озябшие конечности восприняли как обжигающую. Наверное, стоило как-то последовательно увеличивать температуру воды, но было уже поздно, к тому же подняться из ванны у неё не было сил.
«Всё, как в лучших традициях жанра, — думала Вика. — Если жизнь меняется, то вот так стремительно, не давая тебе оглянуться и толком понять, что происходит. Миг — и ты в совершенно иной реальности. Ещё пару дней назад хотелось мирного одиночества, а теперь оно совсем не в радость. Ещё в пятницу привычно было получать сигналы от мира и исполнять его волю, а я зачем-то тогда бурчала в ответ. Теперь же на закате воскресенья совсем неясно, как быть дальше, кого слушать, на что ориентироваться… Вообще неизвестно, каковы сейчас мои возможности в целительстве. Немного жаль утраты привычного течения жизни. И очень сильно жаль, что Алексей вновь взбудоражил мои чувства».
Она закрыла глаза, вспоминая сладость прикосновений Смолина, — и тепло заструилось по коже. Перехватило дыхание, затуманилась голова. Давно ей не было так хорошо. Возможно, поэтому отношения с другими мужчинами не складывались. Секс был важен для неё, для её природы. И если уж когда-то началось с хорошего, то теперь просто невозможно довольствоваться посредственным. Алексей не был у неё первым мужчиной, но с ним было так, словно он был единственным. И осознание этого факта ещё больше огорчило Вику. Она зарыдала, топя в слезах свои утраченные идеалы.
Мама что-то готовила на кухне, когда Пятницкая с мокрыми после купания волосами зашла туда в домашнем платье и тёплых носках.
— Только заварила чай с чабрецом, будешь? — предложила мама, не оборачиваясь. — Отец отказался: читает в гостиной, сказал, что не хочет.
— Буду, спасибо! — обрадовалась Вика. Она налила заварку в большую кружку и разбавила её горячей водой из чайника. — Тебе налить?
— Да, — кивнула мама. — Я скоро закончу.
Девушка налила чай и во вторую чашку, поставила её на стол и начала говорить, не дожидаясь, пока мама обернётся в её сторону:
— Мы поговорили с Алексеем. Не понимаю сейчас, почему мы не поговорили раньше. Так жалею об этом… Казалось, правильно быть гордой женщиной с принципами. Раз он мне изменил, то всё — сердце моё для него закрыто. Только глупо это как-то выглядит сейчас. И очень больно, что у него всё сложилось с Леной.
— Разве ты не с ним провела выходные? — уточнила мать, садясь за стол напротив дочери. — Он звонил нам.
— С ним, потому и знаю, что всё у них с Леной хорошо. У неё есть ключи от его квартиры, и там пара ящиков с её вещами. А у меня есть моя гордость. Только что с того? Мне не хочется ни с кем знакомиться, ходить на свидания, строить отношения. Я ошиблась тогда. Надо было поговорить, рассказать ему о себе.
— Он знает о твоих чувствах?
— Думаю, да. Я не сказала прямо, что люблю его, но сложно было не заметить по моему поведению.
— Как ты оказалась одна у подъезда?
— Ушла от него сегодня утром, когда в квартиру заявилась Лена. По дороге домой сумку украли.
— Что-то ещё? — всматриваясь в лицо дочери, спросила мать.
— Да, — тяжело выдохнула Пятницкая. — Я пошла против воли Высших сил. Алексей попал под машину. Случайно. И я исцелила его. Убрала все последствия аварии. Я не заболела в выходные, просто после того инцидента сил совсем не было. Я в тот момент даже не думала, есть у меня разрешение на то, чтоб спасти его, или нет. Исцелила — и всё.
— Воронку потом закрыла?
— Да. Но только на следующий день. Сразу не сообразила, — ответила Вика и вдруг опомнилась: — Откуда ты знаешь про воронку?
— Стандартная ошибка новичков: потерять контроль над собой и забыть утилизировать негативную энергию.
Пятницкая застыла, не в силах даже проглотить чай, пристально всматриваясь в мать. Та тоже не отводила взгляд — открытый и внимательный, но как будто незнакомый. В её глазах светилась необычная мощь, покоящаяся где-то глубоко-глубоко внутри. Кто эта женщина, которую Вика до настоящего момента, как оказалось, и не знала?
Звали её Анастасия Георгиевна Пятницкая, в девичестве — Плещеева. Она недавно перешагнула пятидесятилетний рубеж, но выглядела лет на сорок: худощавая, подтянутая, с красивыми очертаниями фигуры и миловидным лицом без излишней косметики. Тёмные волосы были подстрижены в каре средней длины с прямой чёлкой. Ярких цветов в одежде мать не признавала и любила классику.
Виктория с трудом проглотила уже остывший глоток чая и закрыла глаза. Сердце замерло на долю секунды от неприятного осознания, что её предали сегодня повторно.
— Мама, всегда считала, что ты ничего не знаешь о целительстве, — стараясь говорить ровно и спокойно, начала Вика. — Ты это в книгах читала? — спросила она, стараясь реабилитировать мать в своих глазах.
Анастасия Георгиевна всю жизнь работала в небольших книжных магазинах продавцом. В стремлениях сделать карьеру замечена не была. А работу меняла только из-за переездов семьи. Других поводов у неё не находилось.
— Нет, — улыбнулась мать. — Я так же, как и ты, обучалась этому.
— Я обучалась? — не поверила своим ушам Пятницкая.
— Да, до семи лет, потом обучение пришлось отложить.
— Мам, ты меня сейчас очень смущаешь этим рассказом, — упрекнула Виктория, осторожно заменяя слово «обижаешь» эвфемизмом. — Почему ты раньше молчала? Почему никогда не рассказывала о себе? Мне было так одиноко с этим даром!
— Мы всегда разговаривали обо всем, о чём ты хотела поговорить. Разве я отказывала тебе когда-либо в беседе? — тонко подметила Анастасия Георгиевна.
— Нет, так нечестно. Мне было тяжело. Тебе нужно было сказать, что ты тоже целительница. Я бы смогла иначе с тобой говорить. Спросить совета. Я помогала другим одна, мучилась, а ты молчала! — Обида всё же прорвалась через слова. — Ты видела, как я не хотела иметь этот дар, и молчала!
Анастасия Георгиевна вдруг стала очень серьёзной.
— Если каждый раз ты исцеляешь человека через преодоление своих внутренних нежеланий, как ты не раз говорила, то тогда для кого ты его исцеляешь? Для человека? Для мира? Нет. Для себя. И только для себя. Ты даже не слушала толком людей, с которыми работала. Более того, отгораживалась от них потом, не давая высказать благодарность. Добро ли ты делаешь, оставляя исцелённого в непонимании и не давая ему вернуть долг за полученное? Объясняешь ли ты, что он должен сделать взамен за эту услугу? Назначаешь ли ты цену такой услуги? Да, бесспорно, кто-то уже заслужил исцеление, а если нет? Ты ведь не проверяешь наличие у исцеляемого достаточного количества накопленной энергии в оплату за исцеление. Возможно, человеку предназначено было потратить данную энергию на что-то ещё, быть может, более важное для него в тот момент. И пусть после умереть, но исполнить именно то, что он хотел.
— Я думала… — замешкалась Виктория.
— Тут не о чем думать. Есть основы — как и что делать.
— Но я ведь всегда спрашиваю у них или у их души!
— Что тебе может ответить обычный человек? Что он знает о своём истинном предназначении?
— А душа? Она всегда знает.
— Ты уверена, что разговариваешь с их душами? Каковы признаки души? Какие контрольные вопросы для проверки?
— Вопросы?
— Настала пора понять, что только пассов руками недостаточно. Ты игралась с самым низким видом магии. И даже вовсе не истинной магии. Подобным может заниматься любой без наличия видения или знания. Вот только он не будет ведать, что творит. И обычно тогда творит лишь долг перед Высшими силами за свои игры в могущественную персону. Помогать людям может лишь тот, кому всё равно. Кто проделывает это так, мимоходом, не ожидая ничего, но и не отказываясь от благодарности за сделанное. Достойно и правильно получать благодарность за исцеление. Это тоже дар целителя человеку, который высказывает ему эту благодарность. Отказываться от получения подарков или добрых слов — не есть благо. Это гордыня. Не нужен подарок — прими и передай тому, кому он будет нужен.
— А если человек делает мне подарок с корыстной целью?
— Это уже его взаимоотношения с Богом. Стоит ли тебе туда лезть? И если твой ответ «да», тогда кто ты? Жертва обстоятельств или ровня Богу? Человек создан по образу и подобию Бога не потому, что так же могуществен, как Он. А потому, что имеет право выбора. Каждый раз человек имеет право реагировать так или иначе, принимать те или иные решения по собственному разумению. Есть хорошее выражение: причинять добро. Этим ты и занималась до настоящего момента. Теперь этот этап закончен.
— Но были же сигналы от Высших сил?
— Были ли они, эти сигналы? Когда захочешь и будешь готова, я помогу тебе вспомнить детство.
— А что было в детстве?
— Вот и посмотришь.
— Сейчас! — вспыхнула Вика.
— Нет, — отказала мама. — Ты не готова и не в форме. Ни к чему хорошему это не приведёт.
— Что мне теперь делать? — Пятницкая окончательно поникла.
— Учиться принимать решения, — несколько строго произнесла Анастасия Георгиевна. — И было бы прекрасно, если первым твоим осознанным решением стало бы не применять пока свои силы, как бы этого ни требовало твоё эго.
Вика поморщилась, потому что сейчас с ней разговаривала не мама, а какая-то иная женщина. Это пугало и обескураживало. Её прежний мир уже не трещал по швам, он просто рассыпался в прах.
— Вот ты узнала, что я ещё и такая, что тоже могу исцелять. И что? Что изменилось вдруг в твоей голове, что ты на меня так смотришь? Ведь для тебя я как была твоей матерью, так и осталась. Эта функция не зависит от других моих проявлений. Но ты почему-то уже так не считаешь. Запомни свои текущие чувства, — по-доброму, как и раньше, произнесла мама, наблюдая за Викой. — Именно это люди испытывают, когда узнают о твоих способностях. Ты не меняешься для себя, но меняешься для них. Удивительный процесс, неправда ли? Кому-то потом удаётся забыть и тебя, и эти эмоции, а кому-то нет. Готова ли ты теперь осуждать их реакцию, когда сама понимаешь, как им больно и тяжело?
— Нет, — прошептала Вика, потупив взор. Ей действительно было больно и тяжело. Она, не желая того, понимала, что её затянувшееся «детство» кончилось, на пороге стоит запоздалая «юность», когда пора оценивать и по факту платить за каждое своё действие или желание. И уже нельзя закрыть ладошками глаза, делая вид, что ничего не происходит.
— Посмотри меня как энергию, — вдруг прервала её мысли мать. — Я открыла эту возможность для тебя.
Пятницкая неуверенно поглядела на неё. Не то чтобы ей было страшно, просто не было на это сил.
— У тебя есть силы, — корректно ответила на незаданный вопрос мать. — Просто собери их.
Виктория замешкалась, а потом вдруг вспомнила, как это делается. Девушка закрыла глаза, сделала несколько глубоких, полных и спокойных вдохов и выдохов, протягивая воздух до самого низа живота и максимально выпуская его из себя, и после переключилась на видение.
Поначалу Пятницкая не смогла увидеть мать как энергию, вернее то, что она увидела, было столь невероятным, что не подходило под описание человека. У Анастасии Георгиевны не было таких же чётких границ, как у тех людей, которых раньше приходилось смотреть Пятницкой. Границы были еле уловимы, они переходили и заходили на иные объекты как-то естественно, хотя это было совсем непривычно. Женщина была настолько органично вписана в общую картину мира, что порой мелькало ощущение, что её вовсе нет. И всё же приходилось констатировать факт, что Анастасия Георгиевна была, но не как отдельная единица. Поэтому очень чувствовалась её связь с Землёй, Солнцем и одновременно со всеми значимыми источниками силы. И если Виктории нужно было специально налаживать связь с той же Луной, чтоб взять у неё энергию, то матери этого не требовалось — энергия Луны всегда проходила через неё. Вика больше не могла вынести этого зрелища и перешла на простое зрение.
— Ты замечала, что, когда ты болела, ты очень быстро поправлялась, если я была рядом? Как сейчас, например. Ты уже совсем не шмыгаешь носом, и горло в порядке. Хотя у подъезда мы встретили тебя, промёрзшую до костей. Если бы ты не была посвящённой, я бы первая рассказала тебе о благотворности тёплой ванны. Но мы-то знаем, что в данном случае это не так. Как ты видела, я провожу чистую энергию — меня значительно больше на энергетическом плане по сравнению с моим физическим телом. Если кто-то попадает в моё энергетическое поле более чем на два-три часа — в зависимости от степени болезни, конечно, — он выздоравливает. И всё. Мне не нужно ничего специально делать.
— Как же разрешение? — с лёгкой обидой уточнила Виктория.
— Когда исцеление идёт на таком уровне, разрешение не нужно. Я оказываюсь надолго лишь там, где это необходимо. Люди не попадут в моё поле, если не должны в него попасть. Что важно — я только проводник энергии. В этом нет работы, тягости, радости, гордости или повода для разговоров. Это такая же данность, как и то, что мои глаза зелёные. Хорошо это или плохо, что они зелёные? — улыбнулась женщина, подмигивая. — Не то и не другое, — уже серьёзно резюмировала она. — Они просто зелёные.