«…Понятно, что не тот человек, чтобы «бежать». А какой он человек? «Что, Карина Александровна, – сказала Карина самой себе, – «встроенный рентген» сломался? Какой он человек? Что скажешь? И давай скажи-ка еще, что в нем от Древнего, а что просто его человеческие качества? Ты же всегда все знаешь об этом!» Подсознание уже открыто глумилось над ней, усмехалось во весь свой черный бездонный рот. Карина вздохнула. Пока она не разрешит эту загадку, она спать не будет, есть не будет… Мозг пытался понять это, словно это было самым важным в ее жизни. «Ну... начнем с доброты. Для тебя всегда это было важно. Вот добрый он или злой? Вроде очевидно, что какой-то откровенной злости в нем нет. Жесткий порой — это да, но не злой. А добрый? Порой – да, только не добрый, а скорее добродушный и снисходительный. И часто — откровенно теплый. Уже что-то. Ну и умный. Такой умный, что с ума сойти! Самый умный человек в мире, и тут ничего не скажешь. Ну хорошо, согласилось подсознание, но путано ты как-то излагаешь. Где былая четкость и уверенность?.. Ну где? - удивилась Карина. – Где-то там, в прошлом, до Тарро Рональда. А еще он сильный духом, четкий, строгий и невероятно, глубинно спокойный. И все это вряд ли связано только с тем, что Древний». Она видела, что он сам такой, хотя без опыта, даваемого парой тысяч прожитых коралийских лет, тут не обошлось. Такое спокойствие, такая бездонность могут быть только следствием бесконечных осознаний и проживаний, упавших в его душу за бессчетные годы.
Подумав об этом, Карина ясно увидела перед собой бесконечную бархатно-теплую бездну его взгляда и не смогла отвести внутренний взор. Потонув в ней, она почувствовала, как наконец-то начинает по-настоящему успокаиваться. Ей даже думать об этом было приятно и хорошо. Разум уплывал в бездонный космос, звезды мерцали, горели, играли… Как хорошо. Как спокойно. Можно заснуть и знать, что все всегда хорошо. Надо же, космос, а в нем тепло... - зевнул Каринин разум.
В этот момент инфоблок пикнул и сообщил, что пора просыпаться. Однако на этом его заявления не закончились. Видимо, вчера ей все же не удалось отключить сканирование фаз сна, и его голос (ехидно, как показалось Карине) сообщил:
— Сегодня вы спали пять минут. Быстрый сон — пять минут, глубокий сон — ноль минут. Общее время сна за последние двое суток — пять минут. Вам необходимо срочно выспаться!
— Без тебя знаю, сволочь! — в сердцах сказала она инфоблоку и стукнула по нему рукой. Инфоблок, вероятно, испугался, и замолчал.
Карина с трудом села на кровати. Тело словно растворялось, было очень слабым, ватным и невесомым. Несколько минут она тупо вглядывалась в темноту перед собой. Потом вздохнула и сказала себе: нужно признать, что у меня бессонница. Первый раз в жизни. От переживаний и размышлений и, вероятно, от выпитого на ночь манио. А на работу ехать надо. Там же собеседования с самого утра! Она встала и отправилась в гостиную завтракать. Голова продолжала выделывать круги. По пути пол внезапно выгнулся бугром, и ее шатнуло к стене. Карина испуганно оперлась за стенку. Вздохнула. Ну что ж… Пороемся в аптечке. Только сначала в душ.
После душа Карина поплелась к аптечке, встроенной в буфет, где заказывали еду, и подобрала набор стимуляторов и поддерживающих препаратов. Физиология и биохимия тайванцев мало отличались от человеческой, поэтому химические вещества были практически те же, что применялись на Коралии и даже на Земле. Карина заказала себе аскорбиновую кислоту, набор других витаминов, включая В1, необходимый для нервной системы, янтарную кислоту и какой-то общестимулирующий препарат. Подумала и заказала на вечер снотворное.
Фармакологические средства помогли. Практически сразу она почувствовала, что более-менее превращается в человека. Головокружение существенно уменьшилось, в теле появились силы, мир перед глазами перестал кружиться и расплываться. Но тошнило по-прежнему сильно. А хочется ли спать, она уже не понимала. Вроде бы привалится где-то — и заснет… Но в то же время казалось, что мозг утратил способность спать, и, может быть, уже не хочется...
По пути к беало стало еще лучше. Она снова могла решать тактические задачи, думать о чем-то конкретном и действовать, например, сообразила на всякий случай включить автопилот в беало – на случай, если заснет за рулем.
Работалось не так уж плохо. Правда, ощущение отрешенности и апатии тоже присутствовало. Стоило хоть немного отвлечься от размышлений о конкретных вещах, как оно накатывало в полной мере. Голоса звучали издалека, мир казался далеким и расплывчатым. Грайне и Вейрро переглядывались, украдкой бросая на нее взгляды. Карина замечала, но сил хватало только игнорировать. Время от времени кто-нибудь якобы незаметно пододвигал ей стул или убирал препятствия с пути ее следования. Впрочем, она и сама знала, что ее шатает. Хорошо, что вокруг нее такие корректные сотрудники, не выспрашивающие, что с ней случилось. Карина подумала, что, вероятно, они тоже смотрели ленту новостей и связывают ее состояние с обильными возлияниями и танцами предыдущей ночью.
Есть все это время совершено не хотелось, немного подташнивало, поэтому аппетит отсутствовал. Но под внимательным взглядом Вейрро и Грайне отказываться от еды было нельзя. Карина поковыряла желто-красную лепешку, разрекламированную как очень вкусную, заставила себя съесть какой-то буро-оранжевый салат. От запаха и вида еды тошнило еще сильнее, но есть было надо, чтобы избежать лишних вопросов.
Под самый вечер технари продемонстрировали первую собранную установку «голос жизни», что было встречено взрывом аплодисментов. Завтра планировалось разобраться с расчетами и составить план работ — теперь уже нередко выездных — на следующую неделю. В итоге день получился длинный, тяжелый даже для выспавшегося человека, но крайне продуктивный.
***
А вечером Дух вколол ей снотворное. Карина собиралась сделать это сама, но, как ни старалась скрыть изможденное состояние и неровную походку, друзья заметили. Она хотела позаботиться об Игоре с Андреем, заказала им манио и бутерброды в буфете, а когда подошла забрать заказ, ее в очередной раз мотнуло. Дух резко встал, придержал ее за плечи одной рукой, а другой подхватил стакан с манио из ее руки. Но часть напитка все же вылилась Карине на юбку.
— Чего-то тебя шатает... — заботливо сказал Дух, а Андрей и Ванька с Анькой переглянулись. — Ты как себя чувствуешь, биг босс? Что с тобой?
Андрей придвинул кресло, и Карина без сил опустилась в него.
— Да ничего страшного… Засыпаю плохо, сплю мало, а день насыщенно проходит. Видать, недосып накопился… — врать не было смысла, но она приуменьшила размах проблемы. Ей было немного стыдно за свое состояние и не хотелось, чтобы друзьям пришлось с ней возиться.
— Плохо дело, — сказал Карасев, — ты давай уж это… Выспись!
— Вопрос - как! — усмехнулась Карина.
— Так, может, тебе снотворное? — спросил Дух. — От активной работы мозг будоражится и не спишь.
— Ага, уже думала об этом. Сегодня вколю снотворное..
— Давай я тебе вколю, — предложил Игорь, — а то ты совсем серая, еще вену продырявишь.
— Да местными шприцами сложно не вколоть, все ведь автоматическое. Но давай, — согласилась Карина.
— Или, Карина Александровна, причина в том, что вы злоупотребляете волшебным манио, — широко улыбнулся Андрей.
— Ты меня раскусил, Карасев! — рассмеялась Карина. — Все дело в волшебном манио!
— Щаз.. бутерброд доем и пойдем делать укол, — сказал Дух.
Карина пожелала всем доброй ночи, и они с Игорем пошли к ней в комнату. На столике лежало приготовленное утром снотворное — разовая доза, обещавшая крепкий сон на ближайшие девять часов. Автоматический шприц нужно было поднести к вене на руке и нажать на нем кнопочку.
— Эх… давно уколов не делал…— вздохнул Дух. — Даже приятно! Закатайте рукав, мадам…
Карина послушно закатала рукав белой кофточки, которую носила второй день. Дух мельком прочитал инструкцию, и, приложив шприц к руке, нажал кнопку. Уколы, как и на Коралии, тут были совершенно безболезненные.
— Ну вот, спи на здоровье. Расскажешь завтра как впечатления от местных фармпрепаратов! — улыбнулся Игорь.
— Хорошо. Спасибо тебе огромное! — с улыбкой зевнула Карина. — Доброй ночи!
***
В имении Рода Энио было тихо и спокойно. Щебетали птицы, едва слышно журчала вода. Свежесть легкой прохлады обвевала обнаженные руки девушки, задумчиво сложенные на коленях. Ки'Айли сидела спиной к почти оконченной картине и непривычно спокойно смотрела на Эл'Боурна. Ее лицо на фоне темного лилового неба казалось воплощением печальной прозрачной тишины. А вокруг ее головы резвились нарисованные драконы. Теперь к их силе и мощи прибавилась мудрость. Картина стала глубже, красивее, а до завершения оставался один штрих — крошечная белая полоска на горизонте.
Эл'Боурн сидел напротив Ки’Айли, опираясь руками на колени, и тоже молчал. Мысли повисли в тишине. Они казались такими же ощутимыми и реальными, как произнесенные вслух слова. На секунду ему подумалось: должно быть, ее избранник живет как раз в таком мире. В мире, где мысли столь же ощутимы, видимы, реальны, где их невозможно скрыть или скрыться от них.
Но если он не нарушит тишину, то недоговоренности так и останутся, так и повиснут между ними на всю оставшуюся жизнь. Не для того он пришел, чтобы промолчать. Решение было принято. Да и слишком редко теперь Ки'Айли бывала в имении своего Рода. По большей части она жила в Белом Замке или пропадала в других мирах с Рон'Альдом. Только звонок Эл'Боурна и незавершенная картина привели ее сегодня сюда.
— Я люблю тебя, Ки'Айли, — в полголоса произнес он, — не только как брат...
— Я знаю, — Ки'Айли сказала это очень тихо, не поднимая глаз. Необычно тихо, и неожиданно грустно.
— Знаешь? — изумленно прошептал Эл'Боурн.
— И всегда знала. Теперь я это поняла, у меня словно открылись глаза, — тихо продолжила девушка. Неожиданно она подняла на него взгляд. В нем читалось странное чувство: то ли жалость, то ли мольба. И еще в нем были понимание и печаль, спокойные и тихие.
— Знаешь, — продолжила Ки'Айли, — когда мне было семнадцать лет, я была влюблена в тебя. Ты был для меня смелым, умным и сильным старшим другом, в которого я не могла не влюбиться. Я писала тебе стихи — они до сих пор лежат где-то у меня в столе. Мечтала, что я повзрослею, и мы вместе будем ходить по мирам, спасать Вселенную, вести проекты. И я буду сражаться бок о бок с тобой! Мы будем два любящие друг друга Хранителей, совершающие подвиги и предающиеся безумной любви в перерывах между ними! Это были юношеские, детские мечты… Я краснела, когда ты приходил к нам — наверно, ты этого не замечал — хранила память о наших встречах и снова, снова писала стихи…
Эл'Боурн в изумлении смотрел на нее. Прошедшая жизнь встала вверх ногами.
— Я отдавала себе отчет, что ты видишь во мне лишь веселого ребенка, мечтающего об авантюрах. Сестренку, которую приятно и интересно развлекать, с которой забавно провести время. И я давала тебе это, а сама мечтала, что однажды ты увидишь какая я прекрасная девушка! — Ки'Айли рассмеялась. Долго хранить спокойствие и тишину она не могла. — Но ты не видел во мне женщину тогда. Не подпитываемая взаимностью, детская мечта быстро угасла.
— А потом я повзрослела, — серьезно продолжила Предсказательница. — Ты снова стал для меня любимым братом. Я ценила твою доброту ко мне. Ты ведь всегда заботился обо мне, развлекал, находил на меня время. Знаешь, порой ты был для меня самым близким человеком… Хоть я прекрасно знала, что и ты не понимаешь меня с моими Предсказаниями, — Ки’Айли неожиданно горько усмехнулась. — Ты не понимал меня, но всегда принимал такой, как я есть. И это неоценимо. Спасибо тебе.
— Я любил тебя, Ки'Айли, — простонал Эл'Боурн, — просто любил!
— Не сразу. Ты полюбил меня, когда я повзрослела. Сейчас я думаю, может быть так сбылась моя мечта детства… Ты зачастил к нам, все чаще проводил со мной время. Иногда мне думалось, что, если бы ты любил меня не только как брат, то все было бы по-другому. Что я, может быть…, давно обрела бы то, что искала. Или что-то другое, нежданное, но тоже настоящее. Порой мне казалось, что ты действительно неравнодушен ко мне. Но это лишь неуловимое ощущение, ты ведь всегда вел себя только как брат и друг, ни словами, ни действиями не показывая чего-либо большего. Я разубеждалась в своих ощущениях. В итоге я пришла к выводу, что, либо мне только кажется, либо, если я и интересна тебе как женщина, то братская твоя любовь сильнее, и ты сознательно выбираешь быть мне братом и другом. Я уважала твой выбор.
— Сейчас же, — Ки'Айли пристально, проницательно смотрела на него. Ее искренность стала режуще-ясной, — когда я встретила его, все встало на свои места. Я поняла, что ты любишь меня, а я всегда это знала. Всегда ощущала, не признаваясь себе до конца. Потому что, если бы я призналась себе в этом, то мне пришлось бы сомневаться и мучить нас обоих. А ты слишком дорог для меня, чтобы делать тебя тем, «с кем все не понятно».
— Но знаешь, я сомневаюсь, стоит ли говорить тебе это… — в ее голосе вдруг послышалось волнение. — Но я скажу, чтобы никакая неискренность не стояла между нами! Я думаю, что…, если бы я не встретила Рон’Альда, то в итоге я была бы с тобой. Не сейчас, прошло бы много лет, может быть, сотни лет… Но в итоге то, что было между нами, проросло бы.
— Ки'Айли.. — Эл'Боурн в отчаяньи сжал ее руки. Ему хотелось кинуться на колени перед ней, обнять ее ноги и умолять вернуть все обратно. Вернуть ее былую юношескую мечту, ее смутные подозрения, ее надежды обрести с ним это загадочное «то, что искала». Он едва сдерживал себя, чтобы не сделать так. — Прости меня! Да, я.. Я все испортил! Я тридцать лет любил тебя и ни разу не сказал тебе об этом, не показал, не намекнул! Я просто трус! Неужели ничего нельзя исправить… ?! Я хотел..
— Не надо, Эл'Боурн, — Ки'Айли аккуратно высвободила руки и мягко погладила его кисть. Ласково, ненавязчиво, но выставила дистанцию. — За что тебе просить прощения? За то, что ты не хотел быть одним из многих? За то, что не хотел услышать мой отказ? За то, что ты надеялся вниманием и братской любовью заслужить мою взаимность вместо того, чтобы начать безнадежное ухаживание? Мне кажется, здесь не за что просить прощения. Ты все сделал правильно. Я не могла бы не сомневаться. Я не знала, смог бы любимый брат стать бо́льшим для меня или нет. Я лишь дала бы надежду, но не более того. И эта неопределенность мучила бы нас. Я бы сказала «я не знаю…», и этот намек на будущее мучил бы нас обоих. А теперь все ясно, и мы избежали многих мучений благодаря твоему молчанию и деликатности… Спасибо, Эл'Боурн.
Эл'Боурн убрал от нее руки. Его любимая расставила все по местам, разрушила его мир и собрала из него новую мозаику. Мозаику, в которой многое открылось, полную сожаления и безнадежности. Но он слишком сильно любил ее, чтобы упрекать или досадовать на нее. Он мог досадовать только на себя. Ки’Айли была невиновна – во всем.
— А теперь уже поздно! И нет ни этой надежды, ни этой неопределенности! Нет ничего! — с отчаяньем сказал Эл'Боурн. — Что осталось у меня?!
— У тебя осталось то, что всегда принадлежало тебе. Моя любовь сестры, — сказала Ки'Айли. — Моя дружба и доверие. Моя вера в тебя, мои мысли о тебе.
Эл’Боурн собрался. Вдохнул поглубже и взял себя в руки, как он умел. Как делал это на поле боя, когда нужно забыть о чувствах, отключить их и делать то, что следует. Было то, что он должен, обязан сказать ей. То, что советовала Ор’Лайт.
— Ки’Айли, я, в отличие от тебя, не вижу будущего и ничего в нем не понимаю. Сейчас ты с Рон’Альдом. Ты любишь его. Но ты знай, что у тебя всегда есть и будет выбор, — сказал он. —Между...
— Я знаю, — быстро ответила девушка, – спасибо тебе. Ни у кого нет такого великодушия и решимости, как у тебя.
— Толку то от него, — грустно усмехнулся Эл’Боурн.
— Знаешь, у меня в душе навсегда останется эта печаль, – Ки’Айли вдруг грустно улыбнулась, в ее глазах стояла горечь. — Печаль о несбывшемся. О том, что могло быть (или не могло, но думалось, что могло), а не сбылось.