Золотошвейка - Анна Шведова 15 стр.


Под руками нащупалась знакомая панель. Я в очередной раз убедилась, что никакие шероховатости не скрывают вожделенного механизма, и уныло побрела дальше, в надежде, что удача все же улыбнется мне.

Она и улыбнулась. Точнее мяукнула. Не скоро, правда, но когда я уже почти впала в отчаяние. От неожиданности я присела и едва не закричала, когда нечто метнулось мне под ноги и раздраженно зашипело, когда я, отпрыгнув, видимо, наступила то ли на хвост, то ли на лапу. Потом, сменив гнев на милость, это нечто коротко мяукнуло и огромными прыжками унеслось прочь.

- Стой, глупое животное, - бросилась я за кошкой, удивляясь, что она здесь делает, и размышляя, выведет ли меня на свободу. И только врезавшись с разбегу в стену, в первый момент с перепугу показавшуюся мне тупиком, я стала передвигаться во тьме более осторожно, но все так же нетерпеливо. Ориентиром мне служил едва слышный шорох кошачьих шагов (то ли слух у меня от перевозбуждения обострился, то ли кошка на лапах от гнева когти повыпускала...), а вскоре к этому добавился и легкий свет. У очередного глазка животное не остановилось, с презрительным урчанием пронесшись мимо, и я рискнула следовать за ним дальше. Однако вера в успех не спасла меня от оглушительного падения со ступенек, которые невесть откуда появились под ногами. Шепотом ругаясь и потирая побитые колени, я медленно брела дальше, понимая, что кошка давно сбежала. Однако тьма опять сменилась полумраком и я с облегчением заметила очередной глазок. Прильнув к нему, я обнаружила перед собой так хорошо знакомую мне галерею с родовыми портретами. Осознание того, что посмотреть-то я могу, а вот попасть туда целиком - нет, вызвало неминуемый прилив горькой и безутешной печали, отчего в носу противно защипало. Глаза грозили пролиться слезами.

Под ногами опять завертелось нечто пушистое и юркое, я привычно огрызнулась, но, глянув вниз, заметила, что кошка протискивается в крохотный лаз. Ей хорошо, с острой завистью подумала я, шмыгая носом, а вот мне туда не пролезть. Сунув руку в отверстие почти у пола, чтобы проверить величину дырки, я, видимо, нажала-таки на долгожданный механизм, ибо стена вдруг раздвинулась и я, чуть не плача, вывалилась наружу.

Прячась и оглядываясь по сторонам - не хватало еще, чтобы кто-нибудь обнаружил меня в таком виде! - я помчалась в свою комнату. Стараясь как можно скорее смыть себя все следы пребывания в пыльном и грязном тайнике, переодеваясь и перевязывая разбитую в кровь коленку, я увидела, что на тахте на правах хозяйки привольно развалилась знакомая мне кошка, приводя в порядок собственную шкурку не менее тщательно, чем я саму себя.

- Ты не против, если я буду называть тебя Мартиной? - поинтересовалась я. Кошка на миг оторвалась от тщательного вылизывания очередной лапы, равнодушно посмотрела на меня и неторопливо продолжила свое занятие.

- Тогда будем знакомы, меня зовут Кассандрой, - пробормотала я, спрашивая саму себя: уж не свихнулась ли я от последних событий, коль разговариваю с кошкой?

Несколько дней я усиленно работала. Мои последние глупые изыскания привели к тому, что шитье я порядком забросила, а обнаружив у себя на столе гору незавершенной работы и новые задания, схватилась за голову. Я никогда еще не позволяла себе так пренебрегать своими прямыми обязанностями.

Наверстывая упущенное, я почти не выходила из комнаты, однако мне и вправду было не до этого. Мартина разделяла мое одиночество, время от времени исчезая и появляясь как по волшебству. Куда она уходит - мне было неизвестно, но я подозревала, что она гораздо лучше меня знает изнаночную сторону этого замка.

У меня не возникало желания побродить по потайным ходам, по крайней мере не раньше, чем исчезнет чувство неловкости от того, что я оказалась свидетелем очень личной сцены. Но участница сцены, как ни странно, сама нашла меня.

- Вот, значит чем ты занимаешься, - промурлыкала Элена, из-за моей спины склоняясь к столу, за которым я сидела. Как она смогла войти так тихо, что я не заметила, осталось для меня загадкой.

Шнур вырвался из-под моих пальцев и задрожал, будто растянутая и отпущенная резинка, от неожиданности я дернулась и уколола палец. Капля крови сорвалась и безнадежно испачкала ткань. Работа была испорчена. Я едва сдержала тяжелый горестный вздох.

Элена молча понаслаждалась произведенным переполохом. Ей явно очень хотелось, чтобы моя реакция была пошумнее, а вот мне явно не хотелось идти у нее на поводу.

- Покажи-ка.

Она протянула руку и буквально вырвала шитье из моих пальцев.

- Что это? - поморщилась она, повертев вышивку и так, и эдак, и даже заглянув на изнанку, - И это ты так шьешь? Да это даже на руну не похоже. Линии кривые, - Элена поддела ногтем неплотно прижатый к ткани шнур и сильно дернула вверх, отрывая незаконченную работу напрочь, - Ты вообще хоть понимаешь, что ты делаешь?

Она ткнула шитье мне под нос, потрясая им как завоеванным штандартом неприятельской армии.

- Линии как линии, - буркнула я, - ничего особенного. Как мне велено, так и вышиваю. Госпожа, - с издевкой добавила я, наклоняя голову набок.

- А это и вовсе неправильно, - сказала она, отбрасывая шитье в сторону и выуживая из стопки листов с рисунками один, - Как ты могла так переврать руну? Она же не имеет смысла!

- Ничего я не перевирала! - возмутилась я, - эти рисунки принес мне Джаиль. У него и спрашивайте.

- Ах, Джаиль, - промурлыкала Элена, - А ты, значит, и понятия не имеешь, что вышиваешь?

- Почему не имею? - неуверенно возразила я, не понимая, чего она от меня ожидает и как не попасться в ее ловушку, - Я знаю, что графу Ноилину это нужно, а остальное меня не интересует.

- Вот что, дорогуша, - угрожающе-тихо сказала Элена, наклоняясь над столом и пристально глядя мне в глаза, - Ты же неумеха. Не понимаю, почему Хед до сих пор держит тебя, но это ненадолго.

Я молчала. Что ж, при желании можно придраться и к идеально сделанной работе, а я, признаться, в последнее время, идеальностью не отличалась: когда в голове столько противоречивых мыслей, руки работают сами по себе, пусть даже привычно и умело. Но неумехой я не была.

- Наверное, у него глаз более наметан, - язвительные слова вырвались сами собой.

- Наверное, это потому, что он был слишком добр к тебе, милая, - ответно съязвила Элена, нехорошо улыбаясь, - Но я - не буду.

Я вскинула на нее непонимающие глаза.

- Тобой заменили старуху, а она поискуснее тебя была, язык не распускала и место свое знала. Мой тебе совет - постарайся мне понравится. В ближайшее время моя симпатия очень может тебе понадобится. А если нет..., - Элена сделала многозначительную эффектную паузу, - У меня на примете есть одна золотошвейка, не такая строптивая, как ты. Граф Ноилин не будет против сделать мне такой подарок к нашей помолвке и заменить тебя на ее.

Что ж, признаюсь, ей это удалось - сразить меня наповал. Не знаю, когда они успели между собой договориться, но дело сделано. И хоть меня не должны волновать сердечные предпочтения хозяина, мысль получить Элену в хозяйки приводила меня в содрогание - тут она безусловно была права.

- Начинай прямо сейчас, - Элена швырнула на стол моток золотистого шнура и небольшой лоскуток кожи с начертанной монограммой, - Вышей к вечеру, и тогда я решу, как относиться к тебе дальше.

Рисунок был сложным, многослойным, таких рун раньше мне вышивать не доводилось. В иное время он бы меня заинтересовал своей новизной. Но я заранее его ненавидела.

- Да, кстати, сделай рисунок по размеру таким, как обычно делаешь для графа. Поэтому поскорее скопируй себе рисунок и отдай мне пергамент. Я зайду... - прикинула она, - часа через два.

Она холодно улыбнулась одними губами, развернулась и ушла.

Я растерянно смотрела ей вслед. Хорошее настроение, царившее в моей душе до прихода Элены, слетело с меня, как осенние листья от резкого порыва ветра. Мне было голо и неуютно, тоскливо и одиноко.

Я не считала себя красивой, в окружении своих сестер я чувствовала себя человеком второго плана. Не ущербной, не обиженной, не второго, низшего сорта, но именно так - второго плана. Судьбой им назначено блистать, я же должна была оставаться в их тени. Не подумайте, что я завидовала. Отнюдь. Мне даже в голову не приходило соперничать. Моя роль вполне меня устраивала. Я не могла сражать наповал недоступной чувственностью, как Натали, я не могла сбивать с ног буйством самых противоречивых и изменчивых эмоций, как Селина, но я и не хотела этого. Оказаться в центре внимания было для меня худшим из наказаний, поэтому мне никогда не приходилось делить с сестрами то, в чем они были мастерицами. Мы были такими разными, что зависть просто не помещалась между нами. Да и вообще, завидовать кому бы то ни было в чем бы то ни было - не по мне. Я и так хорошо знала свое место в жизни. И пусть в этом месте не было завораживающего блеска богатства и дурманящего запаха славы, пресмыкания и бесхребетности в нем тоже не было, это уж точно.

А вот рядом с Эленой именно низшей только и можно быть. Не равной, но низшей. Только на таких условиях она потерпит женщину рядом с собой. Ослепительная медноволосая красавица, идя к цели напролом, слишком любила играть с людьми и добиваться желаемого, чтобы выбирать пути попроще. Слишком любила саму себя, чтобы замечать других. Я ей не завидовала. Я ее откровенно боялась. Поскольку слишком хорошо знала таких, как она. Они милы лишь до тех пор, пока им не перечишь, пока соглашаешься с каждым словом и поддакиваешь, глядя в рот. А поскольку я никогда не умела это делать, Элена обязательно сделает мою жизнь невыносимой. Не то, чтобы я не готова была воевать, но это точно поставит крест на моей работе в замке. Граф настолько ей доверяет, что разрешает попользоваться мной. Что может быть естественнее для обрученных? И мне это было крайне неприятно.

Элена вернулась быстрее, чем я ожидала. Она внимательно рассмотрела скопированный на лист бумаги рисунок, который мне дала, и холодно заметила:

- Поторопись, граф ждать не будет.

- Так это для графа? - удивилась я.

- Конечно, - презрительно повела Элена точеным плечом, - зайду вечером. Гляну на твою работу, а потом отдашь графу как обычно. Кстати, как ты обычно отдаешь?

- Джаиль забирает. Ночью или утром, - пожала я плечами.

Элена ничего не сказала. Кусочек пергамента исчез у нее в руке, сама же Элена задумчиво и изучающе смотрела на меня. Внезапно она едва заметно насторожилась и повела глазами в сторону.

- Элена, глазам не верю! - широко улыбаясь, в дверях показался Иолль, - Неужто твоя милость снизошла до рукоделия?

Я искренне обрадовалась появлению графа Катэрскира, но присутствие Элены отравляло эту радость. Где, интересно, Иолль живет? Наверное, где-то недалеко, поскольку слишком часто и внезапно он появлялся в Самсоде и не менее внезапно исчезал.

- Милый Иолль, - проворковала Элена, даже не поворачивая головы. Она положила лист бумаги с монограммой, скопированной с ее рисунка, в стопку других бумаг и неторопливо перемешала их, - А твоя милость снизошла до чего? До рукодельницы? Ты-то что здесь делаешь?

Он остановился у входа, озадаченно посмотрел на крохотный букетик осенних крокусов в своей руке, на мгновение задумался, высоко задрав брови на лоб, и прошел вперед, мимоходом отрешенно кладя цветы на колченогий столик у входа.

- Думаю, то же, что и ты.

- Ты так уверен в том, что знаешь, что делаю я?

- О да, - по-прежнему широко улыбаясь, Иолль упал на тахту и выжидательно посмотрел на Элену, - Так что же ты здесь делаешь?

- Пойдем, я тебе расскажу, - проворковала она, подходя к тахте и выжидательно протягивая руку. Иолль подхватился, Элена взяла его под руку и повела к двери, - Мой милый Иолль, мне о многом надо бы тебя порасспросить. Ты не против?

- О, Элена... - услышала я стихающий за дверью завороженный голос и швырнула вслед ушедшим ножницы - единственный тяжелый предмет, попавшийся мне под руки. Так, от избытка чувств. Разве не имею права? Ножницы громко звякнули, упавши на пол, а я тяжело вздохнула.

Печальный день склонился к вечеру, и я решила немного отвлечься от сидения над вышивкой. Накрапывавший с утра противный мелкий дождик прекратился, небо даже прояснилось перед закатом, но в воздухе буквально висела неупавшая наземь вода, пропитывая все вокруг всепроникающей холодящей влагой. Мне было все равно, подходящая ли погода, на сердце давила такая непонятная тоска, что единственным выходом я посчитала легкую прогулку.

Не отрываясь, я просидела над монограммой Элены весь день, но так хотела от нее поскорее отделаться, она так жгла мне руки, что вышивала гораздо быстрее, чем ожидала. Мне были неприятны и сами знаки монограммы, и шнур, которым я вышивала. Это был другой золотой шнур, я поняла это в тот самый момент, когда Элена положила его на стол, а уж взяв в руки, убедилась точно. Он был плоский, скорее лента, чем шнур, к тому же в переплетении нитей я видела нечто постороннее, инородное. Но в остальном отличий я не видела, кроме, разве что меньшей строптивости, когда я с чувством пристегивала его к ткани. А чувство было вполне определенное. И причина этому была на поверхности. Да, никогда еще я не вышивала с таким ожесточением. Удивляюсь, что игла не ломалась в руке и ткань не разлеталась клочьями от раздражения, кипевшего во мне. Ни о чем другом и думать я не могла, кроме как о визите Элены, о словах Элены, о действиях Элены.

У нее вообще не было нужды снисходить до меня, но уж если она это сделала, то конечно же, моя работа ей ни к чему. Как бы хорошо я ни сделала ее монограмму, ей это будет безразлично. Не это ей надо. Она просто пришла поставить меня на место. Указать на мое положение служанки. Унизить. Зачем? Может, просто для острастки, на будущее, а может, прошлое на ум пришло - мол, таким, как я, мнение свое иметь не положено, а тем более высказывать его. И она своего добилась.

Когда наконец последний стежок был сделан, я не могла больше находиться рядом с этой монограммой. Оставила ее на столе и ушла, пытаясь привести в порядок чувства и успокоиться. А это у меня хорошо получалось только в одном месте в замке.

Однако подходя к любимому с некоторых пор дворику с фонтаном, я заметила, что место моего отдохновения сегодня занято.

Сквозь слегка приоткрытую дверь я увидела расслабленно прислонившегося к грузному покатому боку фонтанной каменной птицы, вполоборота ко мне, графа Ноилина. Его небрежно вытянутая рука слегка касалась водяной струи, разбрасывая брызги на и так уже мокрые плиты пола. Не думаю, чтобы он заметил меня. Его глаза невидяще смотрели вглубь позеленевшего водоема, где кое-где веселыми солнечными кружками блестели неизвестно для чего брошенные туда монетки. Граф сидел на неудобном узком выступе, немного сгорбившись, склонив темноволосую голову, но не был ни печален, ни удручен. Скорее задумчив, сосредоточен и полностью погружен в свои мысли.

Пару секунд я смотрела на его фигуру, удивляясь про себя, что уродливый шрам на щеке, так хорошо видный мне, уже не вызывает никакого отвращения, а седая прядь, ярко выделяющаяся в массе темных волос, сколотых сзади, не кажется чем-то неприятным, но скорее добавляет пикантности в его облик. Резкие черты его лица, когда граф находился в одиночестве, приобретали странное очарование, с них слетала наносная надменность и презрительность. Я не переставала удивляться обилию тайн, окружавших этого человека, и задавалась вопросом: так кто же он?

Словив себя на мысли, что это крайне неприлично и неделикатно - подглядывать за ничего не подозревающим человеком, что, к стыду признаться, уже безраздельно и по независящим от меня причинам входило в мои привычки, я осторожно отступила назад, стараясь не привлечь каким-нибудь нечаянным шумом его внимание. Мне не хотелось его тревожить, а мои вопросы... Что ж, вопросы подождут.

Назад Дальше