В следующие несколько часов Линсону не оставалось ничего, кроме как бесцельно бродить по комнате и ждать, когда вернётся главарь «быков». Ждать он умел. В юные годы приходилось часами сидеть в засаде, наблюдая за нужным домом, маршрутами патрулей и распорядком дня хозяев и слуг. Тенью ходить за богачами, пока не подвернётся шанс тихо срезать кошелёк. Ошиваться возле продуктовой лавки, пока продавец не отвлечётся на спор с придирчивым покупателем.
В голове тикали секунды. Текли минуты, складываясь в часы. Проводник ждал.
Наконец краем глаза он уловил движение. Дверь пропала с петель, свидетельствуя о том, что её привели в движение. На пару секунд очертилась в открытом состоянии и снова исчезла, чтобы вскоре вновь появиться на своём положенном месте. Недвусмысленный сигнал, что кто-то вошёл в комнату.
Вскоре выяснилось, что Гирмс пожаловал в спальню не один. На полу один за другим стали появляться предметы сброшенной одежды: ботинки, короткое платье, куртка, штаны. Последними возле спинки кровати упали портки и панталоны. Главарь «быков» решил развлечься перед сном.
Отдаваясь плотским утехам, Гирмс не проявлял изобретательности и не требовал её от своих шлюх. Всё было настолько плохо, что неподвижно лежащая дама вскоре проявилась в мёртвой реальности в виде скелета с раздвинутыми ногами. Вот уж позор так позор.
Нападать при свидетелях было нельзя, и Линсону пришлось невольно любоваться неподвижными женскими костями и черепом.
Минут десять спустя громила закончил и улёгся на кровать, позволив своим останкам появиться рядом с первым скелетом. Шлюху он прогнал, чем немало порадовал невидимого гостя. Её скелет исчез, следом пропала одежда с пола. Дверь снова открылась и закрылась. Гирмс остался один.
Ещё рано.
Пусть отдохнёт, вспомнит всё, что случилось за день. Поразмышляет о делах банды, подумает о том, как же добраться до толстяка Генрима и отыскать провалившегося сквозь землю Линсона Марея. Несколько доходяг обмолвились, что замечали гада в толпе, но выяснить адрес проживания до сих пор никому не удалось. Некоторые пытались врать и показывали на случайные дома, рассчитывая хотя бы на пару медных щитов. В руки им и правда кое-чего насыпалось, только то были не монеты, а собственные зубы.
С Гирмсом шутки плохи. Сядешь играть с «быками» в шахматы — наденут доску на шею и засунут по фигуре во все отверстия, а не хватит дырок — проделают новые.
Но сегодня кое-кто с ним всё-таки сыграет. Спи, дорогой Гирмс, у тебя был тяжёлый день. А завтра… завтра для тебя уже не настанет.
Линсон ждал.
Скелет не двигался уже полтора часа. Думать столь продолжительное время громила никак не мог. Значит — спит.
Пора.
Пока мёртвый мир, пошатнувшийся от удара в лицо, расплывался перед глазами, рука вытянула из-за пазухи стеклянный осколок. Продолговатый, волнистый, украшенный матовым узором, этот вышел самым длинным из тех, что остались от разбитой бутылки «Зимних садов». И самым острым. Это будет не простое покушение. Обнаружив на утро холодный труп своего главаря, даже те из «быков», кто умудрился прослыть тупейшим среди тупых, сразу поймут, чьих это рук дело. А оставленное послание должно быть таким, чтобы сумели прочитать даже неграмотные.
Планируя это покушение, Линсон задавался вопросом: сможет ли он убить человека? Он, карманник и взломщик, прибегавший к оружию только ради самозащиты или, в крайнем случае, чтобы огреть преградившего путь охранника дубинкой по голове, сегодня должен был осознанно оборвать чужую жизнь.
Месяц назад он бы, наверное, не решился. Если вдруг на той стороне его взаправду встретит божья пара, то и без того придётся объясняться перед ними за каждый украденный «щит». Ни к чему ещё сильнее расширять перечень грехов, вписывая туда убийство.
Но сейчас — совсем другое дело. В его руках находится волшебный артефакт, творение богов, которому, возможно, суждено стать ключом к спасению целого мира. А банда, к созданию которой Линсон приложил и свою руку, имеет к этому самое непосредственное отношение.
Может ли он, находясь в подобном положении, беспокоиться о таких мелочах, как жизнь уличного бандюги, грабителя и душегуба? Кто осудит его, будущего спасителя мира, за смерть громилы Гирмса?
Но если так судить, то получается, что и жизнь Генрима не должна волновать проводника. Только, если уж выбирать между этими двумя, то владелец турфирмы всяко окажется в выигрыше. Мирный, местами честный и временами законопослушный, толстяк никому не делал зла, не выбил ни одного зуба, не свернул ни одной шеи и ничем не заслужил участи, уготованной для бедняги бандой «быков».
Спасти его будет справедливо. Уничтожить зло, дабы уберечь мирного человека. Вот только позволено ли ему, мошеннику и проходимцу, вершить подобный суд? Определять, кому жить, а кому нет?
В день первой Жатвы кто-то решил, что позволено, сунув ему в руки устройство, стирающее грань между жизнью и смертью. И если бы боги были недовольны тем, как Линсон распорядился полученной силой, у них было без малого пятнадцать лет, чтобы отнять Окуляр и найти для него более достойного владельца.
Не отняли. Не нашли.
А значит судьёй и палачом для громилы Гирмса сегодня станет он — Линсон Марей.
Тело проводника окончательно переместилось в реальный мир. Он не двигался и не дышал, и у храпящего на кровати Гирмса не было шансов заметить нависшую над ним фигуру со стеклянным жалом в руке.
Проверим, так ли это сложно.
Рука поднялась, ладонь в кожаной перчатке крепче стиснула осколок. Гирмс храпел, нагишом развалившись на одеяле и раскрыв рот.
Эрконские трущобы погрузились в ночь. В этих районах не зажигались фонари, а стража не патрулировала улиц. Вокруг логова «быков» было пустынно, только двое громил несли ночной пост возле входной двери. Некому было увидеть, как в окне второго этажа блеснул в темноте стеклянный осколок. Как главарь одной из местных банд задёргался, судорожно пытаясь понять, что за вспышка боли вырвала его из объятий сна. Как схватился медвежьими лапами за дубовую шею, пытаясь остановить кровь, фонтаном хлеставшую из проколотого горла. Как затих и замер, расставшись со своей никчёмной жизнью.
Некому было заметить и другую фигуру — грациозную и бесшумную, несвойственную этому месту. Сунув руку за пазуху, она поставила на прикроватную тумбу какой-то предмет. Затем склонилась над трупом и стянула с толстого пальца кольцо-печатку — символ и отличительный знак банды «быков». Немного постояла, словно в минуте молчания о жизни, не стоящей слов, а затем исчезла. Растворилась в темноте, словно никого здесь и не было.
Утром, ввалившись в комнату главаря, «быки» обнаружили на тумбе пустую бутылку из-под кеваринского вина. «Зимние сады», редкий и дорогой сорт, как раз недавно испробованный в квартире одного экскурсовода. Склеенную из собранных осколков, её испещряло множество трещин. Лишь один участок сбоку зиял пустотой. Недостающий осколок торчал из шеи мёртвого Гирмса.
Послание было получено, прочитано и передано из уст в уста. Больше банда «быков» не трогала Генрима Галароя и не искала Линсона Марея. Второго, в прочем, с того дня в городе никто не видел.
Глава 14
Охрана особняка знала Линсона, но незачем было тревожить их внезапным появлением среди ночи. Не покидая мёртвого плана, проводник миновал двух скелетов возле двери, вошёл в особняк и поднялся в спальню к подельнику. Кости Генрима лежали на кровати, закутанные в истлевшее одеяло.
Вернувшись в реальный мир, Линсон присел возле напарника и осторожно растолкал его, не забыв прикрыть толстяку рот. Последние события сделали беднягу ещё пугливее, чем обычно, и от склонившейся над кроватью тёмной фигуры он мог разбудить своим визгом весь квартал.
Только когда разбуженный и испуганный Генрим разглядел маску на лице ночного посетителя и перестал дёргаться, Линсон убрал ладонь с его рта.
— Не трясись так. Гирмс тебя больше не побеспокоит, — негромко произнёс он.
— Что? Какой Ги… Что стряслось? — Генрим сел на кровати и сонно протёр глаза. Ночной колпак сполз набок.
— Гирмс, громила. Я разобрался с ним, — ответил Линсон, понимая, что это не слишком-то прояснит ситуацию для толстяка, не посвящённого в тонкости работы Окуляра. Вместо объяснений проводник поднялся, зажёг свечу на тумбе, снова сел на кровать и извлёк из кармана увесистое кольцо с печатью в виде бычьей головы. Генрим удивлённо поднял брови. Он уже достаточно проснулся, чтобы понять, кому принадлежало это кольцо и насколько выполнимо снять его с живого хозяина.
— Ты что, грохнул его?! — спросил он с вытаращенными глазами — скорее от удивления, нежели от испуга.
— Да. Не спрашивай, как. Долгая история.
Толстяк понимающе кивнул. Он знал о способности Линсона видеть Порчу, но не питал иллюзий, что напарник выложит ему все возможности Окуляра. Наверное, эта штука не только видит заражённые места, но и умеет сама по себе высушивать тела до костей, но Генриму до таких фокусов дела не было — мокрые дела его не касались.
— Так что теперь? — спросил он, догадываясь, что проводник явился среди ночи не только ради известий о смерти главаря «быков».
Линсон чуть помедлил с ответом.
— Думаю, нам пора прощаться.
Толстяк нахмурился. Он был в курсе сделки проводника с последними клиентами. Линсон должен был дождаться посланников из Кеварина и Сат-Харима, передать им артефакт и только после этого уезжать в Вендарлен — претворять в жизнь свои мечты о безмятежной старости. Неужто проводник решил всех кинуть и укатить на юга раньше времени? Или, упаси божья пара, переложить предстоящую сделку на плечи Генрима. Он бы скорее согласился подержать в руках кусок раскалённого угля, чем хранить у себя божественный артефакт.
— Я не забыл про ангелов и големов, — поспешно добавил проводник, прочитав опасения друга. — Но тут, видишь ли, нарисовались дела поважнее.
— И что же это за дела? — хмуро спросил Генрим.
Линсону недовольство подельника показалось странным. Вроде как оба понимали, что в свете последних заработков новых походов в столицу уже не состоится, а для толстяка имели значение только две вещи: деньги и, с недавних пор, громила Гирмс. Проводник ожидал, что после решения второй проблемы Генрим потеряет к нему всякий интерес, но напряжённое лицо напарника говорило об обратном.
— Ты ведь не забыл про сделку? — прямо спросил толстяк. — Через месяц-другой сюда заявятся агенты големов и ма'аари, спросят, где Окуляр. И что я им отвечу?
— С каких пор тебя это стало беспокоить? — удивился проводник, но осёкся, поймав взгляд напарника. Генрим смотрел на него, словно отец на провинившегося сына, и ждал ответа. — Да не собираюсь я сливаться с этого дела, — успокоил он толстяка. — Даже наоборот, собираюсь поторопить события и сам кое-что разузнать.
Теперь пришёл черёд Генрима удивляться переменам в своём напарнике. Кажется, они оба ошибались насчёт друг друга и имели в этом деле гораздо большую заинтересованность, чем думали поначалу. В любом случае с уходом на покой придётся повременить. Заваруха с Окуляром грозила затянуться, и, быть может, Линсон слишком рано списал подельника со счетов?
— «Пиявки» живы, — выпалил он, не дав себе времени передумать.
— Что? «Пиявки»?! — оторопел толстяк. Генрим знал о прошлом Линсона, но при чём здесь его детская банда?
Скрипнула дверь, и в комнату просунулось лицо охранника, услышавшего голоса. Наёмник удивлённо глазел на Линсона, невесть как проскочившего в комнату, пока хозяин жестом не отпустил его: мол, всё в порядке, возвращайся на пост.
— На днях я встретил одного из них, — продолжил проводник, когда закрылась дверь. — Оказывается, «пиявкам», как и мне, удалось уцелеть в день Первой Жатвы, а ещё, — Линсон положил руку на Окуляр, — они носят такие же штуки на лицах.
Генрим подозрительно прищурился:
— И где они сейчас?
— В Кеварине. И, как я понял, им очень многое известно о Порче.
— В Кеварине? Но туда же…
— Не пройти простому человеку, — закончил за него Линсон и добавил с хитрой улыбкой: — Как и не забраться в твой особняк, гдекаждую дверь стережёт охрана.
Генрим покосился на окна: все закрыты и заперты на щеколды. Охранник у двери тоже цел, невредим и немало удивлён появлением проводника, а значит, его загадочный друг и вправду открыл для себя новые способы перемещения.
— И не проникнуть в логово «быков», — добавил он, обращаясь скорее сам к себе.
— В общем, путь мой теперь лежит туда, старина Генрим. Постараюсь выяснить, что сумею, а там посмотрим. Может, ещё свидимся. А может, и нет, вот и зашёл на всякий случай попрощаться.
Генрим впал в задумчивость, ещё раз пристально взглянул на подельника:
— Не думал, что когда-нибудь услышу от тебя такое, Линсон. Не только деньги, значит, у тебя на уме.
— Кто бы говорил, — усмехнулся проводник. — Выходит, что так. «Пиявки» — это тебе не какие-нибудь ангелы с неуёмной охотой до великих деяний. Не могу я их взять и проигнорировать; сделать вид, что ничего не было. Придётся посетить небесный край и выяснить, чем там занят Арамео. А заодно, если повезёт, разузнать, откуда взялась Порча и чего ей надо в нашем мире.
— В таком случае, думаю, тебе будет полезно кое-что узнать. — Генрим откинулся назад, собрался с духом и сказал, глядя в потолок: — Я был одним из тех, кто виновен в гибели Турты.
***
Повисло затяжное молчание. Линсон встал с кровати и подтащил стул с мягким сидением, усевшись напротив хозяина дома. Он не стал и пытаться разгадать, шутит ли толстяк, сбрендил от страха перед «быками» или говорит всерьёз, но, так или иначе, разговор обещал затянуться. «Виновен в гибели Турты». Раз уж выдал такое, сам и рассказывай. Никто за язык тянуть не будет — после таких заявлений как бы об него не обжечься.
Убедившись, что напарник не бросается на него, не хватает за шиворот и не брызжет слюной в лицо, Генрим рискнул продолжить:
— Пятнадцать лет назад это случилось. Ты тогда был мелким пацанёнком, подворовывал на улицах. А вот я служил казначеем у самого Фрация.
— Что, прямо в Капитолии?
— В нём самом. Деньги платили хорошие. Зарабатывал я в те годы больше, чем на экскурсиях по Эркону и твоих вылазках в Турту вместе взятых. Но золота, как мы оба знаем, много не бывает. Вот и ввязался на свою голову в одну авантюру, не устояв перед звоном двадцати тысяч золотых щитов.
Линсон присвистнул. Двадцать тысяч! Вдвое больше, сем самая удачная сделка в его жизни!
— Погоди-ка, — сообразил он. — Так ты хочешь сказать, это было… ну… не природное бедствие? Не божья кара и всё такое?
— Ох, Линсон… Сколько домов обчистил, сколько людей вокруг пальца обвёл, а сам всё наивен, как ребёнок. Божья кара, как же… Мы, люди, и есть самое страшное наказание, какое только могло обрушиться на эту землю. Не нужно ни потопов, ни лавин, ни эпидемий. Посвети монеткой, и мы сами уничтожим собственный дом, да так легко и быстро, что любой демон в своём Подмирье подавится от зависти. Так оно и было: кому-то понадобилось, чтобы Турта исчезла с лица земли, и у этого кого-то оказалось достаточно денег, чтобы мы сами отдали столицу в лапы проклятия.
— Давай уже к делу, — поторопил его Линсон. — Каким это образом ты накрыл Порчей всю столицу?
— Да не я это, куда мне! Как можно разом высушить целый город — это ты сам спросишь у крылатых при встрече. А моё дело маленькое: заговорить зубы, прикрыть страже глаза и уши, чтобы не заметили то, что замечать не надо.
— Генрим!
— Да-да. В общем, дело было так. Связался однажды со мной один из гостивших в столице ма'аари и сделал предложение, от которого нельзя отказаться. Слишком уж много нулей было в той сумме, чтобы взывать к совести и патриотизму. Дело было нехитрое: помочь провезти в столицу семена нар'силена и высадить их поближе к центру.
Вопросов я задавать не стал, и так всё было понятно. Или казалось, что понятно. Ма'аари уже не первый год добивались согласия короля на посадку своих деревьев в Бартелионе. Но Фраций и слышать не желал, чтобы крылатые летали у него по стране, как у себя дома, пока сами люди вынуждены землю топтать. И я его прекрасно понимаю. Сегодня ма'аари летать научатся, а завтра сам Фраций с трона полетит, когда крылатое войско взмоет в небо над столицей.