Несколько долгих минут я провела в томной неге, не в силах пошевелиться и привести себя в порядок: казалось, что я буду лежать так вечно, с бесстыдно раздвинутыми ногами и задранной юбкой. Дамьен опустился рядом, и я заметила, что его штаны расстегнуты.
— Вот и все, — тихо улыбнулся он. — И совсем не страшно. И никто не умер.
Я закрыла глаза и опустила голову на плечо Дамьена. Все оказалось настолько просто и легко, что это было почти смешно. Альфред наверняка и не подозревал, что его проклятие можно спокойно обойти таким приятным способом.
— Дьявол побери… — негромко выдохнула я. — Неужели я могу быть счастлива?
— Можешь, — промолвил Дамьен. — И я все для этого сделаю.
Когда через несколько минут поезд с визгом и скрежетом затормозил так, что с полок посыпались вещи, а спящие люди повалились с сидений, я поняла, что радоваться рано.
На какое-то время стало тихо. Потом по проходу пробежал проводник в криво надетой фуражке и мундире поверх пижамы. Я схватила Дамьена за руку и прошептала:
— Что случилось? Авария?
Где-то в соседнем вагоне громко и отчаянно разревелся ребенок. Откуда-то сзади предположили, что, должно быть, кто-то бросился под поезд.
— Все будет хорошо, — уверенно произнес Дамьен, обнимая меня, и часть этой уверенности передалась мне — я даже не испугалась, когда в вагон ввалился отряд инквизиции в полном вооружении. Мордовороты в сером пошли в нашу сторону, заглядывая в пассажирские отсеки и сверяя сонных и растерянных пассажиров с дагерротипическим снимком на розыскном листе. Наконец, они добрались и до нас, и командир отряда удовлетворенно кивнул и сделал знак одному из подчиненных. Тот вытащил меня с сиденья в проход, и командир, с трудом скрывая злобу, произнес:
— Вера Анхельм, вы арестованы за занятия черной магией. Именной приказ министра департамента инквизиции.
Я была потрясена настолько, что даже сопротивляться не могла. Я никогда не занималась черной магией и понятия не имела, что значит этот странный приказ Тобби. Зато Дамьен не растерялся, поднялся с сиденья и уверенно сказал:
— Уберите руки, это какая-то ошибка. Она не ведьма.
В следующую минуту один из инквизиторов попросту взял и ударил Дамьена прикладом ружья — тот рухнул на пол, и тогда оцепенение меня покинуло: я заорала на весь поезд и бросилась к Дамьену, но меня сразу же сгребли в охапку и поволокли к выходу из вагона
— Дамьен! — прокричала я, чувствуя, что он меня не слышит — удар был слишком сильным, и мой любимый человек сейчас… — Вы его убили! Сволочи!
Меня выволокли наружу, в прохладную осеннюю ночь и потащили к закрытому экипажу. Краем глаза я заметила, что на мою поимку был отправлен чуть ли не целый полк, пешие и верховые, даже маленький самоходный экипаж был. Высокий инквизитор, стоявший на рельсах с вытянутым сверкающим знаком остановки в руке, махнул машинисту и спрыгнул на насыпь, освобождая дорогу.
Поезд выпустил клубы дыма и медленно покатил вперед, увозя с собой умирающего Дамьена, забирая мои надежды на счастье. А меня запихали в экипаж, кучер свистнул, и лошади тронулись.
И я смогла, наконец, дать волю слезам.
К полудню меня привезли в крошечный городок, судя по архитектуре домов, на границе с Лекией. Осень здесь еще и не думала вступать в свои права, белые стены и рыжие черепичные крыши заливало горячее солнце, и можно было поверить, что лето способно длиться вечно.
Я вышла из экипажа, и на несколько минут обо мне вроде бы забыли: инквизиторы не упускали меня из поля зрения, но и не трогали. Я стояла, разминая затекшие ноги, щурилась на солнце, и яркий южный мир был для меня черным.
Экипаж остановился на небольшой площади возле храма. На колокольне негромко брякнул колокол — я подняла глаза к небу и подумала, что, возможно, Дамьен жив. Ему могли оказать первую помощь и высадить на ближайшей станции с нормальным медикусом. А могли и не связываться с пособником черной магички и оставили его умирать на полу…
Я шмыгнула носом, пытаясь успокоиться. Пусть не увидит слез твоих палач, говорило Святое Писание, и я сейчас поняла, что это очень верные слова. Дверь храма отворилась, но вместо прихожан, которые идут со службы, на ступени вышел Тобби собственной персоной и поманил меня к себе. Я снова шмыгнула носом, провела ладонями по лицу и медленно пошла к министру.
— Дамьен, — сказала я, поднявшись по ступеням, и сама удивилась тому, насколько мертвым был мой голос. — Твои люди его убили.
Тобби равнодушно кивнул, взял меня за руки и цепко ощупал пальцы.
— Ладно, сойдет, — он стянул с безымянного пальца золотое колечко с темным рубиновым глазком и вложил его в мою мгновенно вспотевшую ладонь. С усилием свинтив с моего пальца туго сидевшее серебряное кольцо еще из девических времен, Тобби надел его на мизинец и произнес: — Пойдем. Времени нет.
— Что происходит, — глухо сказала я, не двигаясь с места. Тобби устало посмотрел на меня, вздохнул и ответил:
— Мы должны пожениться. Сейчас.
Пожениться? Это было как пощечина — звонкая, крепкая, от души. Я вдруг поймала себя на мысли, что смотрю на Тобби и не вижу его: взгляд не мог сфокусироваться, и мне показалось, что сейчас я упаду.
— Что происходит, — повторила я. Тобби подошел вплотную, сжал мое лицо в ладонях и негромко произнес:
— Король Пауль вчера умер от апоплексического удара. Принц Эван займет престол после похорон. Но настоящий принц Эван тоже мертв. Его место уже занял Эвгар.
В ушах зазвенело, и я вцепилась в руку министра, чтобы не упасть. Мир обрел четкость и ясность, и я увидела, что на щеках и подбородке Тобби пробивается рыжеватая щетина — и это было знаком того, что дела действительно плохи.
Что все ужасно.
— Я так и думала, — промолвила я. Золотой ободок кольца впился во влажную кожу стиснутой ладони. — Эвгар создал артефакт смерти и испытал его.
— Все правильно, — кивнул Тобби и потянул меня к дверям. Я медленно двинулась за ним — это было как страшный сон, в котором мне сперва дали надежду и любимого человека, а затем вырвали их и уничтожили.
В храме царила прохладная звонкая тишина. Помощники священника возились около алтаря, разматывая венчальную хуппу, которой накрывают жениха и невесту. Вид белоснежного кружевного полотнища оживил меня, встряхнул и вывел из покорного оцепенения, и я выдернула руку из руки Тобби и отчетливо сказала:
— Нет.
Тобби тяжело вздохнул и выразительно завел глаза вверх: дескать, только этого мне и не хватает. Было видно, что моя строптивость его очень сильно раздражает, но пока он еще держит себя в руках.
— Я и шага не сделаю, пока ты не объяснишься.
— Все очень плохо, Вера, — негромко произнес Тобби. — На престол восходит артефактор и темный колдун, убивший отца и брата, и я думаю, что Эвгар на троне ни к чему хорошему не приведет. А для тебя хуже всего то, что он по какой-то причине одержим тобой, и тебя уже ищут. Мы сейчас заключаем брак и отправляемся в Лекию — мне вчера ясно дали понять, что у инквизиции будет новый глава, — Тобби с силой сжал пальцами переносицу, болезненно сморщился и сказал: — И почему ты не можешь просто сделать то, что я прошу?
Не поделили мальчики игрушку в песочнице. Конечно, Тобби встал на дыбы, когда Эвгар потянул загребущие лапы к вершине его коллекции. Дьявол побери, я впервые в жизни была настолько растеряна.
— У Лекии ведь нет договора об экстрадиции с Хаомой, да? — спросила я. Тобби кивнул и произнес:
— Там меня очень хорошо знают. Жена Вангейнского палача будет в безопасности. А Эвгар… Он безумен, пойми. И убьет тебя, Дамьена твоего, меня… ну на меня-то тебе плевать, о себе подумай.
— Нет, мне не плевать, — искренне сказала я, и в это время из алтаря вышел священник и густым сочным басом, мгновенно заполнившим храм, проговорил:
— Можем начинать.
Тобби обернулся к нему и с какой-то нервной улыбкой откликнулся:
— Да, мы готовы.
Когда мы опустились на колени возле алтаря, и помощники священника накрыли нас хуппой, я зажмурилась, не желая смотреть на церемонию. Все это не имело значения. Всю жизнь я была куклой, ею и осталась.
Король Пауль был мертв. Весельчак Эван был мертв. Эвгар собрал свой артефакт — наверняка его основная часть хранилась где-то во дворце, иначе зачем бы Эвгару добровольно сдаваться преследователям? — и испытал изобретение на людях, которые его мучили. Отец осознанно, брат бессознательно — и оба мертвы.
Перед внутренним взглядом мелькнул Дамьен, пообещавший, что все сделает для того, чтоб я была счастлива. Мелькнул и растаял. Прости, мой родной, мой хороший, я тебя люблю и никогда не забуду — но я не смогла тебя спасти.
Тобби с силой сжал мое запястье.
— Да, я согласен, — четко, словно рапортуя начальству, произнес он, и я откликнулась глухо, едва слышно:
— Согласна.
Тобби разжал мою туго стиснутую ладонь, забрал кольцо и осторожно надел его мне на палец, а затем подхватил под руку и помог подняться. Зашелестела, сворачиваясь, хуппа, и священник с искренней радостью промолвил:
— И стали не двое, а единая плоть перед лицом Господа. Счастья вам, дети мои.
Я едва сдержала усмешку. Какое уж тут счастье…
Священник хотел сказать что-то еще, наверняка очень хорошее и правильное, но в этот момент хлопнули двери, и в храм ворвался перепуганный служка с криками:
— Отец Герберт, там… там…
Там пришли по нашу душу.
Когда мы вышли на ступени храма — Тобби сухо приказал священнику сходить в алтарь и подготовиться к отпеванию — то я увидела на площади небольшой вооруженный отряд, одетый в простую темно-зеленую форму без знаков отличия. Охрана короны, личные помощники его величества, которые теперь служили новому государю. Инквизиции и след простыл. Тобби лениво обвел взглядом тех, кто сейчас держал нас на прицеле, одарил их ослепительной улыбкой и спросил:
— Что, сучьи дети, берега совсем не видим?
Сказано это было таким тоном, что кое-кто из сучьих детей, званием пониже и внутренним сознанием послабее, заметно растерялся. Тобби умел производить впечатление — сейчас от его точеной кукольной фигурки веяло таким ужасом и такой властью, что я невольно отступила к дверям.
Значит, Вангейнский палач. Просто так палачом не прозовут.
Но командир отряда тоже был не промах и явно повидал разные виды, потому что небрежно сплюнул в пыль и с завидным равнодушием сообщил:
— Его величество Эван тебя лишил и чинов и званий. Так что рот закрой, жопошник. А вы, миледи, спускайтесь сюда. Мы за вами.
— Стой на месте, — негромко произнес Тобби, едва заметно покосившись в мою сторону, и я увидела, что на его щеках появились некрасивые пятна румянца.
Все, что произошло на площади потом, заняло от силы минуты две. Я никогда не видела смертоносного танца ассасинов, только читала о нем, и не сразу поняла, что именно происходит.
Тобби двигался одновременно плавно и дергано, словно сухой листок, который спокойно парит в воздухе, но потом, подхваченный потоком ветра, резко меняет направление, и вот уже его несет совсем в другую сторону. Пластике Тобби и его умению владеть телом позавидовали бы лучшие танцоры — его бросало от одного противника к другому какой-то неведомой силой, и люди в темно-зеленых мундирах оседали на землю, превращаясь в сломанных кукол со вспоротыми животами. Кто-то все-таки успел нажать на курок, и это был единственный выстрел, так и не поразивший цели. Вскоре все было кончено. Командир отряда умер последним. Молниеносное движение рук — и его голова покатилась к ступеням храма, а тело рухнуло на колени. Тобби осклабился, еще раз махнул рукой, и из вспоротого живота показались отвратительные желтоватые потроха. Тобби пнул труп в спину, и тот свалился на землю.
Я почувствовала, что сейчас тоже упаду. В воздухе висел густой запах бойни, поднятая пыль, искрясь на солнце, оседала на мертвецов. Тобби неторопливо прошел мимо убитых, заглядывая в их лица, с лезвий небольших кинжалов в его руках капали алые капли, и рукава белого щегольского сюртука почти до локтя были в крови. За моей спиной заскрипела дверь, священник выглянул на площадь и, отшатнувшись, забормотал молитву.
Человека ведь не назовут палачом просто так.
Я все-таки потеряла сознание. Это был лучший выход из ситуации.
Мы пересекли границу нелегально и под вечер приехали в Эбердин — крупный лекийский город, где у Тобби был собственный дом в престижном квартале. Моему новоиспеченному мужу было не занимать предусмотрительности: понимая каким-то звериным чутьем убийцы, что скоро запахнет жареным, он вывел все деньги и продал недвижимость за сутки до того, как на имущество наложили арест.
— Ну что, Вера, как тебе нравится? — поинтересовался Тобби, когда мы поднялись на крыльцо. — Войдешь сама или я тебя внесу, как подобает любящему супругу?
— Я сама, — промолвила я и переступила порог. Тобби пожал плечами, но ничего не сказал.
Конечно, мне было выгодно быть его женой. Девицу Веру Анхельм могли выслать на родину — законы Лекии были очень строгими и патриархальными, и иностранка без мужа становилась первым претендентом на место в поезде до границы по обвинению в блудодействе. А вот госпожа Вера Тобби автоматически становилась уважаемой и порядочной особой, и на все запросы из Хаомы по ее поводу местные власти скручивали бы жирный кукиш и с удовольствием адресовали его северным соседям.
Итак, на какое-то время моя жизнь должна была стать спокойной и размеренной. Поздним вечером, когда мы немного отдохнули с дороги и сели ужинать, я поинтересовалась, что будет дальше. Тобби, который без аппетита ковырял ломтики жареного картофеля, задумчиво ответил:
— Эвгар станет королем под именем своего брата. Постепенно начнется хаос. Он гениальный артефактор, но его никто и никогда не готовил к власти. Так что в Хаоме будет весело, и лучше нам смотреть на это со стороны.
Я смотрела на Тобби и понимала, что слишком крепко привязана к этому холеному красавчику и безжалостному убийце, чтобы иметь возможность хоть как-то сопротивляться. Должно быть, Тобби понял, о чем я думаю, и некоторое время мы смотрели друг другу в глаза так, как смотрят хищник и жертва. Рука невольно заныла в том месте, куда Тобби едва не вогнал нож в «Луне и кастрюле».
— Так что там с твоим переплетчиком? — равнодушно поинтересовался Тобби и вновь ковырнул картофельный ломтик.
— Кажется, твои люди убили его, — глухо проронила я и только теперь поняла всю глубину боли, истерзавшей меня за этот бесконечный день.
— Если кажется, надо молиться святой Марфе, чтоб не казалось, — сварливо сказал Тобби и тотчас же добавил, чуть ли не извиняясь: — Прости. После работы с кинжалами я бываю невыносим.
Вот как это теперь называется, работа с кинжалами. Я отодвинула тарелку — и без того слабый аппетит улетучился в неизвестном направлении — и спросила:
— А если бы я отказалась? Что бы ты сделал?
Тобби швырнул салфетку на тарелку, и этот нервный жест убедил меня в том, что я играю с огнем. Поднявшись из-за стола, Тобби приблизился ко мне и опустил руку на мое левое плечо.
— Я бы сделал вот так и вот так, — сказал он и легонько надавил. — Это вынуло бы плечевой сустав из сумки. Боль такая, что ты потеряла бы сознание минут на пятнадцать, а за это время отец Герберт сделал бы свою работу.
Я вспомнила, как Тобби работал кинжалами, и каким бледным, словно высеченным из мрамора, было его лицо в те минуты. Мне не было страшно. Чувство, охватившее меня, было намного сильнее и ужаснее любого страха.
— Строптивая девчонка, — усмехнулся Тобби и, отойдя от меня, снова сел за стол и постучал вилкой по бокалу. Тотчас же появилась смуглая чернокосая служанка и принялась убирать посуду.
— Из огня да в полымя, — парировала я. — С одной стороны Эвгар. Я не понимаю, чего он хочет, что им движет. С другой ты. Для тебя я предмет в витрине. А единственный человек, который видит во мне живое существо, по всей видимости, умер. И что мне прикажешь делать?
Служанка метнулась в столовую с грязными тарелками и через несколько мгновений уже несла поднос с чайником, чашками и сладостями. Дождавшись, когда она уйдет, Тобби сказал: