— О-о-о лучше ничего про них не говори. Они… Не знаю. Слов нет. Егор… разве был таким склочным и одновременно ненатурально добрым? — спросила она, прищурившись, ожидая честного ответа.
Задумалась и ответила:
— Последние две недели — да.
— И я хотела уйти от него? — уточнила Кротова, задумываясь на мгновение.
— Не знаю. Ты задерживалась на работе, не желая идти домой. Про собираешься ты уходить или нет, ничего мне не говорила, была расстроена, не в себе.
— Кто для меня этот Артур? — вдруг спросила она. Потом взялась за голову, сдавливая виски, и прошептала — Лучше ничего не говори. Он тоже заявил, что я сама должна вспомнить. Возможно, он прав. Что-то знакомое чувствую, вспоминаю. Не знаю, но сейчас я хочу, чтобы они мне не мешали, и я спокойно отдохнула.
— У тебя есть своя квартира, если вдруг забыла, но ты можешь всегда переехать к нам. Буду рада, — сказала я, но, вспомнив, что тот, кто оставил ее задыхаться в кухне горящего здания где-то рядом, попросила: — Лучше к нам.
— Мама и отец приезжали, — поделилась девушка. — Попросили не делать ошибок, настаивают, чтобы я у них пожила некоторое время. Поделились, что я сама не своя была эти недели. Обиженно сообщили, что я не хотела с ними говорить, игнорируя звонки. Это правда?
Кивнула, не желая обманывать, и обняла.
— Ты прими предложение мамы. Отдохни. Может, потеря памяти даст тебе возможность узнать этих людей заново. С чистого листа.
— Меня пугает Артур, но… я думаю о нем постоянно, — поделилась она и, словно вспомнив что-то, добавила: — Не хочу его видеть.
— А Егор?
— Не понимаю… У меня агрессия к нему. Не знаю. Я вижу их ненависть друг к другу, и мне становится не по себе. Наверное, так лучше. Я поеду к маме. Уже завтра. Они заберут меня.
— Ты уже им говорила? — спросила, намекая на Артура и Егора.
— Я запретила заходить. Сказала, что никого не хочу видеть. Представь, Егор, который никогда в жизни не кричал, тут начал толкать Артура, обзывать. Как же так? Как? Я не знала его таким. Конечно, он странный из-за трагедии, но…
Видела, что она пыталась объяснить поведение мужчины, к которому испытывала нежные чувства и поспешно проговорила:
— Не придумывай. Смотри, как есть. Со стороны. Убери все в сторону и посмотри. Единственно, что прошу, не делай так, как нужно другим, как правильно, не реагируй на мольбы или просьбы. Это твоя жизнь. За две недели у меня сердце обливалось кровью, отмечая, как ты задерживаешься, чтобы не идти домой. Не знаю, что произошло у тебя с Артуром, но, пожалуйста, не спиши. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива.
Надя обняла меня и прошептала:
— Спасибо! Как я рада, что ты моя подруга.
— И я, притом ты — единственная моя подруга. Больше меня никто терпеть не может.
— Глупые. Ты самая замечательная! — весело заявила она.
— Потому что ты добрая, — оправдалась в ответ.
— В общем, мы классные, — весело уточнила Надя, и мы засмеялись. Когда девушка успокоилась, призналась: — Я тут уже устала. Ты мне купила кроссворды?
— Да. На две недели.
— Ого. Я уже завтра уеду, если отпустят. Они страхуются. Слушай, это ведь частная клиника. Ты оплатила все счета? — спросила она, прищурившись, ожидая ответа.
Замялась, понимая, что Артур ей не сказал. Я сразу уточнила этот вопрос, чтобы отплатить все услуги. Дима подошел к Гейнцу, и тот сказал, что ничего не нужно. Он сам позаботится о своей женщине. Для него это не проблема. Вот так. А сейчас не знала, что сказать подруге.
— Не беспокойся об этом, главное, что ты здорова.
— Это Артур, да? — спросила она, объясняя: — Знаешь, почему решила? Егор собирает деньги на новую машину. Каждую копейку считает, пересчитывая ежечасно. Он бы отвез меня в обычную больницу, и я бы поддержала. И еще… меня же спас Артур, значит, действовал по своему усмотрению и не позволил перевезти в другую.
Улыбнулась и проговорила:
— Заметь, какой он у тебя классный.
— Может быть… А твой что? — вдруг спросила она.
Вытянула руку и показала кольцо. Она порадовалась, но в следующую секунду расстроено прошептала:
— А как же я? Меня не пригласила на свадьбу.
— Пригласим обязательно, но позже. Трагедия, да и мы никак….
— Как так быстро? Вы же ненавидели друг друга, а сейчас…
Улыбнулась, давая понять, то есть что-то большее. Сама не знала что, а вот правду не стоило говорить, чтобы не расстраивать.
Через полчаса вышла из палаты. Довольная и счастливая. Посмотрела в сторону и увидела Артура. Он сразу оттолкнулся от подоконника и спросил:
— Как она?
— Все хорошо.
Он только кивнул, а потом поинтересовался:
— Не знаешь, куда она собирается ехать после выписки?
Посмотрела на Егора, с ненавистью смотрящего на нас, до сих пор сидевшего на диване, и, повернувшись к собеседнику, поведала:
— К своим родителям. Удачи тебе.
Быстро пошла к мужу, но только приблизилась, как Петрушин поднялся и грубо выдал:
— Когда мы поженимся, ты и твой мужи… мужчина, никогда не будете у нас в гостях. Уж я позабочусь.
Какой же он гадкий! Даже злость взяла.
— Поверь, я к своей подруге буду ходить в гости не зависимо от того, кто будет ее мужем.
— Что? — начал Петрушин, но я уже не слушала, пошла вперед, чувствуя позади силу огромного непробиваемого мужчину, зная, что ожидать удара не стоит. Удивительное чувство.
ГЛАВА 16
30 декабря, воскресенье
Смотрела на сына, как он скатывался с горки, и улыбалась. Столько счастья было в его глазах, что не могла не радоваться. Посмотрела по сторонам, отмечая, что уже все, кто с нами пришли изначально на площадку, стали расходиться, и тоже подумала об этом.
Сегодня с сыном ездила к подруге. Надежда с утра у родителей. Ее не узнать: веселая, активная, цветет, купаясь в любви. Такой я ее давно не видела. И родители очень счастливы видеть свою дочь прежней. Девушка все возмущалась, что мама ничего не дает ей убирать, лишь готовить. Поэтому к нашему приходу напекла вафли с нежным кремом. Сережа играл в солдатиков, которые ему вручил отец Надежды, а мы болтали. После вкусного ужина поехали домой и, когда уже закрыли машину, поставив на свое обычное место у трансформатора, решили покататься на детской площадке.
Сегодня Дмитрий ездил по своим делам, не забывая про мои, как он выразился. Добавил, что пока мне не нужно никуда мотаться, если понадобится, тогда он заедет. Я созвонилась с девочками, которые работали у меня, объяснив всю ситуацию. Видела их звонки, но не могла все эти дни так спокойно говорить о том, что произошло. Решив все вопросы и обсудив ситуацию, попрощались. Было такое ощущение, что навсегда. Наверное, так и есть. Девочки найдут себе другую работу, а я… Прошлась вперед-назад, чувствуя как горечь подступает к горлу, ощущая подступающую панику, пожирающую изнутри. Ощущение, когда ты ничтожная капля в огромном море, и ничего не можешь сделать для того, чтобы всегда плыть в безмятежности, греясь в лучах солнца, а ты тонешь в страшной пучине.
Работа… Нужно думать, как жить дальше, чтобы содержать себя и сына. Или начать все снова? Но как начать, когда что-то внутри надломилось?! Или смогу?
Смогу!
Когда было все, не получится по-другому. Сравнение и отчаяние доведут до черты, когда не сможешь получать от работы удовольствие, будешь корить себя, что не в силах начать вновь, попробовать… И ты будешь стремиться к своей мечте. Это же как ломка… на время забываешь, а потом опять с новой силой все эмоции и желания зашкаливают, не давая покоя. Такие мысли, вероятно, потому, что я очень трепетно относилась к своей работе. Мое детище. Даже не представляла, что теперь буду делать. Когда было свое, потом тяжело идти на такую же работу к другому. Как ножом по сердцу. Пережив все: моменты подъемов, маленьких продаж, ажиотаж, наши замечательные дегустации, я бы сошла с ума, работая и вспоминая, что у меня это было, а теперь нет. Хотя… если прижмет, то, может, и наплевать будет. Когда выхода нет, пойдешь на любую работу, предварительно выбрав самое лучшее из всего.
Раздался громкий звонок, и я поспешно достала телефон из куртки. Тараканов. Ярость взяла меня, и я резко ответила:
— Да.
— Могла бы всего этого избежать, если бы проявила ласку ко мне. Но нет, ты решила, что я никто, посмела оттолкнуть, открыто заявляя, что недостоин тебя.
— Чего избежать? — уточнила самое важное из его фразы, желая чистосердечного признания, особенно когда на моем телефоне Дима установил запись звонков.
— Всего! — выкрикнул он. — Вечно такая гордая и неприступная, что противно. И как, рада, что легла под этого мужика?
— Поверь, мне очень классно под ним, — с чувством выдохнула, чувствуя, как ярость сжимает меня. Надо же… отказ его задел. И что теперь, можно безнаказанно менять завещания и выбрасывать женщину с ребенком на улицу?!
— Ну, конечно, все вы бабы подстраиваетесь, лишь бы выгадать свое.
— Насколько помню, это вы меня заставили. А как иначе? Ведь вы сожгли мой кафетерий, закрыв там девушку, оставляя на смерть.
— Что? Ты о чем говоришь?! Какую девушку? — яростно запротестовал мужчина, отказываясь от таких обвинений.
— Мою работницу, кондитера. Вы оставили ее там!
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — гневно выдавил Тараканов, опрокидывая предметы, потому как послышался грохот. Психует — это хорошо. — Я не знаю, о чем ты говоришь! Никакого кафетерия я не поджигал. Наглая ложь.
— Это правда! Ненавижу вас всех.
— Ты сама виновата. Согласилась бы со мной спать, и не было бы проблем, но ты же игнорировала мои ухаживания и намеки. А теперь с этим…
Только хотела отключиться, считая, что разговор бесполезен, как услышала:
— На какой срок брак? Год?
— Не знаю, — буркнула, действительно не в силах ответить на этот вопрос, как и не имела желания о чем-то ему рассказывать.
— То есть? Ты должна была подписать бумаги. Или не подписывала?! — громко разорался он, выдавая свои предположения. Замолчал на мгновение, а потом начал рассуждать: — Он отказался, чтобы я составлял договор. Заявил, что у него есть хороший нотариус и работает он только с ним. Фамилию запомнила? Расскажи пункты брачного договора.
— Без понятия! — раздраженно выкрикнула, желая вывести его на эмоции, как они меня с нотариусом, лишив всего.
— То есть, ты что, совсем дура? Подписываешь и не знаешь что?
Не зная, что говорить, ведь Дмитрий мне ничего не давал подписывать, заявил, что простой брак и никаких бумаг не будет, поэтому выдала:
— Ну как же?! Конечно, так и подписываю, не глядя! Разве забыл, ведь я так и сделала при подписании брачного контракта с Андреем Михайловичем?
— И как нам узнать?
— А мне откуда знать?
— То есть? Ты жена! У тебя второй экземпляр должен быть.
— Он у мужа, в сейфе, — не унималась, повторяя их слова, напоминая об их обмане. — Я же доверяю безгранично всем, поэтому даже не читала. Свою фамилию вывела и на радостях побежала в магазин, покупать себе шубу на деньги нового мужа. Заслужила.
— Ксюша…
— Ксения Николаевна предпочтительнее.
— Ты что мне втираешь? Я никогда не поверю, что ты так сделаешь. Ты же доставала со своими претензиями, когда составляли брачный договор.
— Да вы что?! А насколько я поняла, то нет. Даже не читала. Подписала, не глядя и…
— Перестань по ушам мне ездить! Где твой экземпляр? — закричал он, отчего пришлось убрать телефон в сторону в надежде не оглохнуть.
— А что не так? Что? Ты же мне и Дмитрию заявил, что я…
— Идиотка!
Только хотела ответить, как увидела, что ко мне бежит сынок. Приблизившись, с красными щечками, довольный и счастливый Сережа попросил, чтобы завязала шарф. Спрятав телефон во внутренний карман куртки, все подправила, завязала и поцеловала в нос, напоминая, осторожно подниматься по лестнице и ни в коем случае не толкаться. Малыш счастливо кивнул и побежал к ребятам, а я достала телефон и гневно процедила:
— А в чем проблема?! Соответствую. По вашим рассказам, я же именно такая.
— Я хочу увидеть этот документ.
— Все вопросы к мужу.
— Ксения!
— Все вопросы решай с мужем! Я вышла замуж, как вы и требовали, так что ждите развода и больше ко мне не лезьте.
— Мне нужно знать! Что хочешь, то и делай, но чтобы принесла нам свой оригинал. Хоть ноги раздвигай ежемину…
— Это нужно знать тебе, так что ты и раздвигай. Еще раз повторюсь — теперь все вопросы решайте с Дмитрием!
— Мы же сказали, чтобы условие было: после развода он все оставил тебе, а ты переписала на нас.
— Картунов так и сказал, все оставит мне после развода, — беспечно заявила, радуясь, что довела мужика до предела. Не только мне одной мозг можно выносить.
— Отлично, и когда развод?
— Как ему надоест. Условие мужа.
— Так сделай, чтобы надоело! Если хочешь, чтобы ты и твой пацан нормально жили.
— А что, могут ненормально?
— А ты подумай, — рявкнул Алексей Алексеевич, и перед тем как выключиться, возмущенно процедил: — Бабы — дуры.
Стояла и смотрела на снежную бабу, которую вчера жильцы дома усердно лепили. Такая большая румяная веселая. И рядом с ней невзрачный Дед Мороз и Снеговик. Снеговик — творческая работа, не придерешься. Видно, что с душой делали, а дедушка совсем не удался. Как будто его творили из последних сил, чуть ли не лопатой придавая самые красивые штрихи, и поэтому все торчало. Подошла ближе и стала варежкой бить по выпуклостям, разравнивая их. Да и увеличить нужно. Как он может быть меньше Снежной Бабы? Неправильно.
Начала набивать снег, позволяя себе ни о чем не думать. Но мысли вновь и вновь возвращались к тому, что мой сын в опасности. Они так безжалостно лишили меня моей кондитерской, в которую ушло столько денег, сил и надежд, и что особенно ужасно, закрыли в ней невинную девушку, обрекая на смерть, что им будет запросто выкрасть и моего малыша.
Даже не заметила, но пока думала, привела в порядок шубу деда, и начала катать снег, чтобы слепить мешок. Столько во мне ярости бушевало, что не описать словами. Трясло от такого разговора, и нужно было успокоиться.
— Мама, мама и я хочу! — воскликнул сынок, бросая ватрушку.
— Помогай, кидай снег, — весело произнесла, показывая Сереже как правильно. Он сразу же принялся за работу, пыхтя и улыбаясь, рассказывая о том, как Дед Мороз оживет и принесет ему в подарок братика.
Чуть не захлебнулась слюной, замирая на месте, мгновенно считая дни, понимая, что еще не пришли, а должны уже быть. Но такое у меня часто бывает. И чувствовала я себя нормально.
Замечая, как сыну нравится, перешла к Деду Морозу, желая выполнить выпуклые звезды на шубе. На улице было темно, поэтому достала сотовый, чтобы посмотреть время. Поздно. Нужно идти. Не успела убрать, как вдруг услышала знакомый голос:
— Ну, привет, что ли…
Мгновенно тело обдало кипятком, а потом холодом. Меня словно парализовало на несколько секунд, за которые я вспомнила всю свою жизнь до рождения сына. Повернулась и увидела Евгения, а вернее, Лодкина Евгения Константиновича.
Мужчина стоял в нескольких метрах от меня, был одет в серый пуховик и в голубые летние джинсы. Курил, выдыхая дым через нос. Лицо его сильно похудело, отчего появились глубокие морщины. Смотрелся старше своих лет, и намного. Евгений харкнул в сторону и лениво произнес:
— Ну что, как будем делить его?
Мгновенно собралась и направилась к сыну. Поправила шапку, которая съела, открыв ухо, и сказала:
— Сережа, смотри, вон Толик с мамой пришел кататься на горку. Ты его давно не видел, он ведь болел. Нужно поздороваться. Заодно покажешь ему свою ватрушку.
Сын улыбнулся и, шмыгнув носом, счастливо побежал хвастаться. Было слышно, как он счастливо здоровается еще в пути, не добегая до Сидоровых.
Включила диктофон на телефоне и положила в нагрудный карман куртки. Что же, нужно послушать, что мне сейчас будут вещать. Стиснула зубы и пошла к Лодкину, считая, что вечер мой окончательно испорчен. Тараканов, а теперь вот этот явился, не запылился.