— Ых ты эка! — послышалось из-за моей спины, где солдат как раз ссаживал со своей шеи довольного поездкой Шона. — От оно как у господ затейливо. А и правильно.
— Не смею больше надоедать, — сухо кивнул Агренев, и мне показалось, что он хотел о чем-то спросить, о чем-то важном для него. Но словно сам себе запретил. И сказал совсем другое: — Но настаиваю, что один раз в день сюда будут приходить двое караульных из комендатуры, чтобы убедиться, что с вами все в порядке. Угощать их не надо, но можете передать через солдат письмо или просьбу.
— Я вам глубоко признательна, господин офицер, — я действительно была ему благодарна. — Всего хорошего.
Они ушли, а я еще какое-то время простояла у калитки и смотрела вслед. Справлюсь-то я справлюсь… но без мужской крепкой руки будет трудно. Эх, викинг… правильный ты парень, судя по всему. Была б я помоложе… то есть, кхм. Но пока мне все равно некогда.
Я встряхнулась, выкинула глупости из головы и вошла в калитку.
— Так, дети! Набегались, напрыгались, устали? Значит, сейчас ужин и спать.
— Спа-ать?! — потрясенно выдохнула Эмилина и посмотрела на едва-едва вечереющее небо. — Почему так рано?!
— Потому что вы устали. А кто не устал, сейчас пойдет ворошить камыш, чтобы лучше просох.
— У-у-у, — дружно протянули младшие, и Шон с обидой добавил:
— Ты говорила, на ярмарке погуляем, а мы только веревки вязали и бежали домой! Нечестно!
— Все претензии к злым дяденькам, — я пожала плечами и стала вытряхивать младшего из выходного костюмчика. — Ты зато на солдате с ружьем верхом ехал, понравилось?
— Да-а! — обрадовался мальчишка и принялся захлебываясь рассказывать, как это было.
Девчонки повздыхали и переоделись сами. Эмилина дула губы, Кристис только жалобно смотрела исподлобья. А вот Лисандр притих и сидел на лавочке у печки, делая вид, что его вообще нет.
— А ты сбежать в кровать даже не надейся, — вскользь заметила я ему. — У нас с тобой серьезный разговор будет.
М-да, благими намерениями. Никакого серьезного разговора у нас не вышло, потому что, когда я уложила-таки младших и пришла к пасынку в его уголок, обнаружила, что мальчишка сидит с красными мокрыми глазами. Ну и…
— Ты смелый и сильный, — обнимая подростка, шептала я ему на ухо. — Просто еще неопытный и молодой. Поэтому неправильно рассчитал свои действия. Обещай мне, что в другой раз ни за что не оставишь младших и не побежишь воевать, наплевав на мои слова. Обещаешь? Слово дворянина?
— Я больше не дворянин…
— Глупости. Честь и совесть у людей в сердце и в крови, а не на бумаге. Если у тебя они там есть — ты благородный человек. Прежде всего перед самим собой. Остальное приложится. Это трудно. Вот как держать слово, несмотря ни на что. Но я в тебя верю.
Лисандр пытливо посмотрел мне в глаза и выпрямился, торопливо вытирая лицо рукавом.
— Я смогу!
— Значит, я буду тебе доверять. Нам тут легко не будет, а ты у нас единственный мужчина. На тебя вся надежда.
— Я… Беран… скажи, откуда ты там взялась? Когда этот человек меня поймал и тащил… я видел, там елочки маленькие же, почти прозрачные. Некуда спрятаться! А потом вдруг раз — и ты!
— Хм… — я сама задумалась. — Глупости, наверное. Просто я удачно стояла за кустом. Испугалась за тебя и кинулась на каторжника. Вот так и получилось.
— Да-а? — недоверчиво протянул мальчик и задумчиво умолк.
— Да, — решительно подтвердила я. Не признаваться же мальчишке, что сама не помню толком с перепугу, как это было. Или как дрожащими губами повторяла всплывшую из самых глубин памяти детскую присказку, которой научила нянюшка. «Дедушка леший, укрой и сохрани в чаще от злых людей, я тебе вином да хлебом поклонюсь!» Кстати… надо поклониться. Суеверия, конечно, но жизнь меня научила слушать интуицию и еще — держать слово, даже если оно дано воображаемому лешему.
— Ладно, пойдем, поможешь разгрузить наши покупки. Нам еще столько всего сделать надо. Скоро зима…
— Сейчас только июнь! — поразился Лисандр. — Какая зима?
— Ты и представить не успеешь, как быстро это лето пролетит, — грустно покачала я головой. — А потом полгода темень и морозы. Мы должны подготовиться, чтобы выжить.
— Угу, поэтому ты заставляешь нас трепать крапиву об ежа, жечь еловые пни, собирать ту вонючую гадость и покупаешь на рынке пустые бутылки! — возмутился пасынок, но встал и пошел за мной в сени, где стояла тележка. — Где ты этому только научилась?
— И поэтому тоже, — я проигнорировала последний вопрос. Не рассказывать же, что мастерить эспадрильи меня научила настоящая испанская коммунистка Матильда Лаурисия Бланка Гарсия де Кастаньеро… в рабочем бараке под Нижним Тагилом.
А бутылки мне нужны, чтобы залить в них добытый из елового пня с помощью простейшей перегонки скипидар, пропустить через глиняную пробку скрученный из полоски льна фитиль и поджечь.
На свечи и настоящую керосиновую лампу мы не скоро заработаем. А освещать дом лучиной — то еще удовольствие, мигом без глаз останешься.
Нам сказочно повезло, что, роясь в полуистлевших сундуках на чердаке, я нашла настоящее сокровище — длинную, позеленевшую от времени медную трубку, закрученную в спираль. Змеевик готовый, с ума сойти! Да это же самая необходимая в деревне вещь!
Глава 16
Время шло, день за днем убегали, как вода в песок. Когда свое хозяйство, да еще такое заброшенное, как здесь, минуты считать не приходится. А за ними и часы ручьем, и дни, и недели… июнь уже за середину перевалил. А работы все только больше и больше.
Я выставила на стол кривоватые глиняные миски, собственноручно слепленные из отличной голубой глины и обожженные в нашей уличной многофункциональной печке, которую я сложила из глиняных же кирпичей по образцу той, в которой свекр когда-то гнал все от самогона до дегтя.
Это дело нехитрое: круглая глиняная труба с поддувами внизу, дно у нее воронкой вылеплено, чтобы смола и деготь вниз стекали, туда наколотый старый еловый пень, глиняной же крышкой накрыть. Из крышки носик наружу, в который потом вставляется
змеевик. Вокруг этой трубы из глиняных кирпичей еще одна труба, это внешний кожух. В промежуток накидать горящих углей — и процесс пиролиза пошел. Снизу смола вытекает, сверху скипидар парит, в обмотанном мокрыми тряпками змеевике конденсируется и в бутылку капает. И воняет.
Дети поначалу не знали, как к этому чуду-юду относиться. С одной стороны — волшебство прямо, химия для всех. А с другой — пни тяжелые, занозистые, скипидар вонючий, смола тоже не фиалками пахнет, да еще и мажется. Полный комплект для истерики.
Эмилина даже попробовала порыдать над несправедливостью судьбы. И заполучила дежурство у печки на следующие три дня. Больше не рыдает, только сопит, кривит губки и тщательно скрывает, как ей интересно, что я еще придумаю. А я много чего могу…
Все свои «изобретения» мне еще пришлось как-то детям объяснять. Это Шон просто смотрит в рот и принимает все на веру. Старших уже легко не проведешь.
Теперь они уверены, что я училась не просто в высшем пансионе самых знатных леди, а в какой-то магической супершколе, где неизвестно зачем маленьких девочек учат выживать на Луне. Как минимум.
А что им еще думать? Вот, например: посуды в доме не нашлось, и горшки я сама соорудила — это просто. Плоская лепеха глины — это дно, а потом приплюснутым жгутом по кругу наращиваем высоту и приглаживаем мокрой ладонью. В войну научилась, когда с геологами в тайге медь искали, а экспедицию собирали наспех, еще только-только реки вскрылись, и котлы с ведрами унесло паводком с перевернувшейся лодкой вместе. Хорошо, не утоп никто…
Ложек на заимке тоже не водилось, но тут уж совсем легко: дно речушки, вытекающей из соседнего болота, было густо утыкано пресноводными мидиями. Их мы сварили и съели, а половинки раковинок крепко заклинили в расщепленных палочках — вот и ложка, не хуже любой другой!
Конечно, посуду можно было выменять в селе, невелика ценность. Но если я могу сама сделать замену — сделаю. А на рынке выменяю зерна, сала и других нужных вещей — на зиму запасы сами себя не сделают.
Как ни странно, детей этот робинзонский быт не отпугивал, а забавлял. Да и попробуй покапризничай, когда мачеха — злодейка, а аппетит на свежем воздухе такой, что как бы кашу вместе с миской не слопали.
— Итак, кто из вас сейчас правильно определит, какие травки я положила в кашу, какие в похлебку, а какие в чай, получит приз! — главное, не давать детям скучать. Ну и научить попутно нужным вещам.
Кристис торопливо выхлебала суп из своей миски, на секунду зависла, а потом радостно захлопала в ладоши:
— А я знаю, а я знаю, что здесь! Остренько, как с перцем! Это почки от васильков, чабер и розмарин! Ты утром говорила, что в со-че-тании… они заменяют острую приправу!
— Умница. Теперь кашу ешь, — похвалила я. — Вечером, после того как сделаем массаж рук, сошью тебе куклу.
— Ой! Настоящую?! Вот только… Массаж… — скривилась Крис, а Эми повторила ее гримаску. — Это больно… и скучно.
— Если ты хочешь остаться настоящей леди, то за руками надо ухаживать каждый день.
— А зачем ты жестким полотенцем ногти трешь? Как будто от этого они чище!
— Не чище, а лучше. Если отодвигать кожицу с ногтей каждый день, то, когда вырастете, они будут красивой овальной формы.
— Правда? — удивилась Эми и посмотрела на свои ноготки, из-под которых я каждый вечер заставляла аккуратно вычищать грязь.
— Правда. Доедайте, нам еще сегодня бортики для картошки перестраивать.
Ответом был уже привычный дружный стон.
А что делать? Одна я не справлюсь. И так каждый день… то тюлень позвонит, то олень. В смысле, забот столько — не знаешь, за что первое хвататься.
Кстати, стихи Чуковского на ура пошли, и теперь дети распевали тюленя и оленя на самодельный развеселый мотив, помогая мне наплетать новый уровень бортиков к контейнерам с картошкой.
Один куст у меня на семена пойдет, а остальные семнадцать… Был такой журнал «Наука и жизнь», мы с дедом там вычитали, как вырастить из одного картофельного глазка мешок картошки. Попробовали — получилось. Красота — не два гектара кустов окучивать, а два десятка всего, засыпая их постепенно так, чтобы только верхушка из земли торчала. Потом опалубку вокруг куста разбираешь, а там мешок клубней.
Уф-ф-ф… А еще в последнее время мне постоянно кажется, что со стороны леса за мной кто-то наблюдает. И это не солдаты, которые навещают нас регулярно, раз в день. И не какой-то тайный злыдень из деревни.
Внимание оттуда ощущается такое… относительно доброжелательное. И нечеловеческое.
Вот как это объяснить нормальными словами? Не знаю. Кто из лесных зверюшек съел тот пирожок, что я в самую чащу ельника отнесла, и кто выпил купленное в селе молоко из глиняной мисочки под кустом? Да бог его знает, любой ежик мог. Хотя бы из тех, об которых девчонки крапиву чешут — я поймала парочку и устроила им временный загончик. Подкармливала лягушками. И ежи сыты, и очески готовы.
Короче, в мистику мне не очень верится. Но я не могу не замечать, как в последнее время мир вокруг словно… оживает?
Например, караульщиков наших, что из села по тропе идут, я слышу задолго до того, как они вынырнут из-за пригорка. Первые несколько раз не слышала, а теперь даже если в подполе вожусь — как локтем в бок кто толкает: идут!
Вот и сегодня, я выпрямилась, вытерла локтем мокрый лоб и уже хотела пойти к дождевой бочке помыть руки, когда это странное чувство снова меня настигло. Я резко повернулась в ту сторону, откуда обычно приходили гости.
Это не караульные… это кто-то другой. И один. И очень быстро двигается.
— Дети, в дом! — скомандовала я, быстро отбирая у Эми плетенку, с помощью которой она таскала мне свеженакопанную землю, и подхватывая на руки Шона. — Лисандр! На чердак их и сидите тихо, как мыши! Помнишь наш разговор? Ты слово дал.
Пасынок хмуро кивнул и потащил сестер к лестнице, которую мы только вчера связали с ним из двух длинных жердин. Влезут на чердак позади дома, втянут ее наверх, и какое-то время никто не догадается, куда дети делись.
А я пока встречу тебя, гость нежданный, кто бы ты ни был.
Глава 17
Вежеслав Агренев:
— Так что же заставило вас, боевого офицера, перед которым открывались блестящие перспективы, разом перечеркнуть все и попросить перевода к нам? — начальник гарнизона внимательно всмотрелся в меня из-под седых нависающих бровей.
— У меня были личные причины, господин полковник, — этот разговор у нас уже не раз повторялся, и я уже привычно старался отвечать коротко и безэмоционально.
— То есть, князь, вы даже не скрываете, что не оставили дурную мысль расследовать гибель брата, не удовлетворившись официальной версией? — полковник тяжело вздохнул и положил на стол какое-то письмо.
— Ваш батюшка, князь, весьма… обеспокоен вашим упрямством. Да и мне оно не по нраву. В любом случае граф Аддерли покончил с собой и ничего не сможет никому рассказать. Если вы сию минуту напишете рапорт о переводе, я незамедлительно наложу на него положительную резолюцию и дам делу срочный ход.
— Благодарю, господин полковник, но я предпочел бы дослужить положенный год в гарнизоне, — побольше спокойной уверенности в голос, особенно из-за того, что в душе я ее не чувствую.
— Вот упрямец! — начальник гарнизона резко ударил ладонью по столешнице и откинулся на спинку кресла, недовольно топорща густые моржовые усы. И сразу стал похож на привычного старого дедовского друга, а не на сурового начальника. — Да что тебе здесь — медом намазано, Веж?! Все, нету больше Аддерли. Успокойся, езжай домой, навести отца, женись уже, наконец! Ты один наследник у Агреневых остался, сколько лет уже прошло, оставь ты эти мысли! Тех каторжников, что Варислава убили, повесили давно! Все! Закрыто дело. Даже родители твои смирились, а ты все память им баламутишь, все ищешь чего-то.
— И тем не менее, Архип Коратьевич, — я упрямо склонил голову. — Я дослужу год. А дальше видно будет.
— Уж не вдова ли Аддерли тебе покоя нынче не дает, друг любезный? — прищурился полковник. — Это ты брось… Хотя, конечно, женщина она видная и с характером. И происхождения доброго. Но батюшка твой, как и матушка, благословения своего никогда не дадут, не обессудь. Вдова бунтовщика, да еще какого — того самого Аддерли. А если… — тут он повысил голос, упреждая мое гневное желание возразить, — а если ты позабавиться хочешь, да и только, тем более оставь! Не дело это, и князю, офицеру, невместно!
Я уже набрал в грудь воздуха, чтобы возмутиться, но Архип Коратьевич повелительным жестом прервал мое намерение:
— И не возражай! А ты подумай! Поручительства он раздает, понимаешь… А ну как чего выйдет? И караульных каждый день гонять — тоже, знаешь… Ну ладно, ладно! Не отменяю я твоего приказа! Сам понимаю, что женщина там с детьми одна. Да только проку с того, что там раз в день солдаты мелькнут, не много. Ладно… дело молодое. Только разговоры уже пошли, Веж, не о себе, так о репутации вдовы подумай.
— Надеюсь, вы понимаете, насколько безосновательны и нелепы эти предположения? — сквозь зубы процедил я, резко встал со стула для посетителей и четко, сухо поклонился, чуть коснувшись подбородком груди. — Не смею более отнимать у вас время, господин полковник. Разрешите идти?
— Да иди уже… Как был в детстве медведенок упертый, так и остался, — вздохнул начальник гарнизона. — Скажи там адъютанту, пускай прикажут аракской малую стопку занести, с закуской, и коня седлают. Утомил ты меня, домой поеду.
Я вышел на крыльцо комендатуры и вдохнул вкусный послеполуденный воздух. Близость леса наполняла все вокруг свежим запахом хвои, поспевающей земляники и медвянки. Даже сельский дух перебивало.
Настроение, вопреки всему, было не такое уж пасмурное. Но тут я вспомнил Беран Аддерли, и она снова, помимо моей воли, захватила все мысли.
Признаться, после того как я проводил женщину до ее дома, а также по собственной инициативе предложил навещать ее и передавать через караульных просьбы или письма, я первые дни ждал, что просьбы эти посыплются градом.