Но вот стали замечать люди, что камни развалин исчезают с своих мест и перемещаются на могилу герцога Марша, и холм над ней все растет и растет и теперь почти уже сравнялся с Замковой горой. Целые каменные глыбы, которых не поднять и трем парам мулов, оказываются перемещенными в одну ночь. Особенно много недосчитываются камней в замковых развалинах после бурных зимних и осенних ночей.
Годы проходят неизменной чередой. Память о герцоге Марше бледнеет и исчезает, но каменная гора над его могилой все растет и растет, и скоро поднимется выше Замковой горы, и тогда, согласно сну Марии-Бланш, душа герцога Марша получит прощенье.
Между камнями над его могилой пустили свои корни деревья, и далеко в море видны они морякам: деревья эти — последнее, что они видят, покидая родину, и первое, что приветствует их в Бретани, когда они возвращаются.
Около могилы кто-то поставил деревянный крест, и на нем еще не стерлась надпись: «Прохожий, остановись вдали или тихо проходи мимо: не нарушай покоя герцога Марша, и не мешай камням его замка делать свое доброе дело!»
ЗАМОК КОРВЕННЕК
Деревушка Сент-Этьен, расположенная на северо-западном берегу Бретани, на высоком холме у самого океана, в настоящее время посещается многими французами благодаря своему удобному для купанья берегу. Из года в год теряет деревушка свой поэтический и дикий вид: вместо хорошеньких бретонских домиков строятся отели с их вычурной претенциозной архитектурой; старые яблочные сады или вырубаются, или заслоняются большими каменными домами, а вместо них разводятся чахлые миниатюрные английские садики, и скоро от старой приморской деревушки не останется и следа, как не осталось и следа от старинного замка Корвеннек, когда-то господствовавшего над всей этой местностью.
В двух-трех километрах от названной деревушки стоит полуразвалившаяся часовня с выбитыми стеклами, обуглившейся дверью и портиком и разбитой статуей св. Этьена, покровителя этой местности. А на горе, в нескольких шагах от часовни, валяются огромные камни. «Вот все, что осталось от нашего старого замка! — говорят старики, показывая груду камней. — А был он когда-то и грозен, и славен! Так-то все проходит и изменяется на свете!»
Вероятно, и эта груда камней — единственный остаток замка Корвеннек — в недалеком будущем исчезнет совсем, если не исчезла уже и в настоящее время.
Замок этот испокон веку принадлежал роду Корвеннек. Последующие владетели его считали в числе своих предков св. Этьена, со смертью которого и пресеклась прямая линия этого рода, хотя фамилия Корвеннек и до настоящего времени часто встречается у бретонцев.
В XIV веке владетели замка переименовали его в замок. Сент-Этьен, и сами приняли фамилию и титул графов Сент-Этьенских. Впоследствии род этот тоже пресекся, и замок оставался необитаем. В таком виде простоял он до революции 1789 года, во время которой был разрушен шайкой якобинцев, так что от него не осталось и камня на камне. В настоящее время ни историку, ни археологу здесь нечего делать, — следы прошлого окончательно уничтожены; но жива еще память народная, сохранившая нам легенду о св. Этьене, старшем сыне последнего владетеля замка из рода Корвеннек [12].
В конце XIII века владетелем замка Корвеннек был молодой рыцарь Луи Корвеннек. Он был недавно женат и, несмотря на то, что получил уже приказание следовать за своим сюзереном в новый крестовый поход, не решался уехать от молодой жены, готовившейся стать матерью. Однако сознание, что он поступает не так, как требовал долг вассала, нетерпение и досада грызли молодого барона, и он делался все сумрачнее и сумрачнее. Молодая жена его, не умея объяснить себе причины недовольства своего супруга, тихонько плакала целыми днями, сидя у узкого окна своей спальни, и это еще больше раздражало барона.
Наконец, в одну бурную ноябрьскую ночь появился на свет наследник Корвеннека. Радостно спешил из своей башни молодой рыцарь, услыхав эту счастливую весть, но, замедлив шаги у спальни своей жены, чтобы не обеспокоить ее, услыхал явственный шепот прислужниц: «Бедный ребенок!» Как ураган, влетел молодой рыцарь в комнату: «Отчего бедный? умер? говорите!» — кричал он вне себя. Но все молчали.
Наконец, выступила вперед его старая кормилица и сказала:
— Не кричи, не беспокойся и не тревожь жену! Ребенок жив и красив, как ангел; он проживет, Бог даст, сто лет. Глупые служанки жалеют его потому только, что не быть ему знаменитым рыцарем Корвеннеком. Но пути Божии неисповедимы!
— Почему сын мой не может быть рыцарем? кем же быть ему? что это за бабьи россказни?
Молча взяла старуха, новорожденное дитя и положила его перед рыцарем: ребенок имел сильно искривленный стан и несколько склоненную к плечу головку.
— Урод!! — вскрикнул диким голосом рыцарь и, не заходя к жене, вернулся в свою башню.
На рассвете его уж не было в замке: уехал он в Палестину на многие годы, не простившись с женой, не взглянув еще раз на своего новорожденного первенца. Тяжелым ударом было рождение такого сына для рыцаря, считавшего лучшим украшением человека силу и храбрость.
Таким образом маленький Этьен, — так назвали новорожденного, — в родном своем отце нашел непримиримого врага, и борьба между ними началась с самого дня его рождения.
Мать и сын остались одни, и существования их слились в одно общее существование. С первой же минуты, когда маленький Этьен стал различать предметы, его глаза чаще всего останавливались на склоненном над ним кротком лице его матери, и часто мать поднимала его на руках к высоким окнам его комнаты, и он с удивлением смотрел на блестящее безбрежное море. Первые звуки, доносившиеся до слуха Этьена, был шумом волн, разбивающихся на утесах, на берегу того же моря, под самым окном его комнаты. Тихо лежал слабый ребенок в колыбели и слушал однообразный гул океана да тихую песню, что напевала ему мать; и навеки нераздельно залегли в душе его эти два представления, — мать и море, колыбельная песня и шум волн.
Так прошло лет пять. Этьен несколько окреп и был очень красив с своей бледной, склоненной на плечо головкой и большими голубыми глазами, но рос тихо или, лучше сказать, почти не рос, и искривление его стана становилось все заметнее.
Барон Корвеннек наконец вернулся; как внезапно исчез он из замка, так же внезапно снова появился он перед своей женой.
Увидя незнакомого рыцаря в полном вооружении, маленький Этьен вскрикнул и от испуга лишился чувств. С презрением оттолкнул его ногой барон Корвеннек и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Жена последовала за ним и старалась извинить испуг ребенка:
— Вы появились внезапно, никто не ожидал вас, а Этьен никогда не видал рыцарей!
— Никогда еще Корвеннеки не производили на свет зайцев, и я не хочу видеть этого зайчонка в моем замке!
Долго плакала мать Этьена и умоляла мужа дозволить ребенку жить в одной из башен на ее половине. Надоели рыцарю эти слезы, и он махнул рукой. Этьен редко сходил со своей башни и с ужасом смотрел на отца, если нечаянно встречал его; с презрением отворачивался от него и Корвеннек, но потом всегда бывало ему как-то не по себе, и долго преследовали его широко открытые, полные ужаса глаза ребенка.
В конце года родился у рыцаря второй сын, — крепкий, здоровый мальчик, и отец окончательно возненавидел старшего сына, законного наследника замка.
Наконец, мать Этьена, видя, что дела принимают все худший и худший оборот, сама отвезла ребенка в ближайший монастырь и поручила его настоятелю, человеку очень уважаемому и доброму. Таким образом, оба брата росли, никогда не видя и не зная друг друга.
Время шло, и стали они юношами. Младший брат наследовал все вкусы своего отца: тяготила его домашняя жизнь, и манили его рыцарские подвиги, турниры и битвы. Отец сам повез его ко двору французского короля.
Этьен остался в монастыре и поселился в отдаленной келье отшельника, на утесе у самого берега океана. Здесь жил он в полном уединении, проводя время в размышлениях и чтении. Вся библиотека настоятеля монастыря перешла в его руки. Мать проводила с ним почти все время, когда отца и брата не бывало дома: вместе они пели (у обоих были чудные голоса) и играли на мандолине. Этьен бывал тогда совершенно счастлив: мать и море, лучшие его друзья, были с ним неразлучны. В те дни, когда он чувствовал себя крепче, он любил ходить с матерью по окрестным селениям; они входили в хижины бедняков, — мать приносила им хлеба и платье, а он, дитя, выросшее в полном непонимании земного благополучия, садился у изголовья несчастного, больного, страдающего и пел им своим чудным голосом, и несчастные, больные, страдающие забывали свое горе и страдание, слушая его райскую песню.
Когда же возвращался рыцарь домой, Этьен переставал бродить по окрестностям, и крестьяне говорили со вздохом: «Вот вернулся господин, и умолк наш соловей!», хотя возвращение барона бывало для них выгодно, так как при нем помощь из замка раздавалась еще более щедрой рукой и хлебом, и скотом, и деньгами.
Случалось иногда Этьену издали увидеть своего отца, и стремглав бросался он прятаться в свою келью и долго сидел в ней, не смея шевельнуться.
Так прошло несколько лет.
Здоровье матери Этьена, никогда не бывшее крепким, становилось заметно слабее и слабее, и Этьен с тревогою наблюдал, как бледнело ее лицо и гасли ее прекрасные глаза.
И вот раз, ночью, во время отсутствия барона Корвеннека, пришли за Этьеном: матери его было очень дурно. Прибежал он, не помня себя, и после стольких лет в первый раз, уже юношей, вошел он в свою детскую комнату, где на высокой постели лежала его мать. Она знаками подозвала к себе сына, — говорить она уже не могла, обняла его, и сердце ее перестало биться….
Когда Этьен понял, что это была смерть, он поднялся с колен и со строгим, окаменевшим лицом вышел к слугам замка и сказал им:
— В первый и последний раз я, старший сын последнего владельца замка и наследник имени древнего рода Корвеннек, обращаюсь к вам, верные слуги моего рода! Запомните мои слова! Улетел ангел-хранитель этого замка в свою небесную обитель, и герб Корвеннеков разбился! Не совьет больше аист гнезда на крыше замка, и не успеет еще околеть старый сторожевой пес, как имя наше погибнет!
В день похорон матери исчез Этьен, и никто ничего не слыхал о нем целый год.
Мраморный герб Корвеннеков, висевший в парадном зале замка, к ужасу слуг оказался разбитым надвое, и аист в эту весну не прилетал в свое гнездо на крыше замка. Молва об этом быстро распространилась, и скоро все жившие в замке разбежались, никого не осталось в нем, кроме старого привратника, и замок заколотили. Сам барон Корвеннек вместе с младшим сыном был в крестовом походе с Людовиком Святым. Так прошел год, и в окрестностях замка разразилась страшная беда: черная смерть так и косила людей, вымирали целыми деревнями, и некому было хоронить мертвых… И тут вдруг вновь раздалась соловьиная песня Этьена; всюду поспевал он: пел у изголовья умирающего, собственноручно хоронил мертвых и утешал оставшихся, и куда ни входил он, всюду словно проникала, луч света, и сама смерть исчезала. Вскоре болезнь совсем затихла. Этьен снова поселился на своем утесе и пел, лежа на его вершине; пел он приходившим к нему детям о звездах, — цветах неба, о солнце, о птицах, — своих друзьях; но всего охотнее цел он несчастным об умерших, что, по бретонским поверьям, носятся в небе среди облаков. «Корвеннекский соловей», как называли Этьена, решительно приносил счастье: хлеб уродился на славу, о болезнях не стало и слуха, и за целый год не было ни умерших в приходе, ни работы судьям.
На следующую весну дошла до замка весть о смерти молодого рыцаря Корвеннека, погибшего в славном бою с неверными, а летом вернулся в замок и старый барон; израненный, печальный, больной, почти умирающий, он казался тенью того могучего барона Корвеннека, которого привыкли так чтить и бояться все соседи. В полном одиночестве проводил он остаток дней своих, и только старый привратник да полуслепой сторожевой пес разделяли его уединение.
Раз ночью не спалось барону; он сидел в кресле у окна своей спальни и смотрел на море. Но вот вдруг раздалось удивительное пение… Долго слушал его барон, и слезы одна за другой текли из померкших глаз старика.
— Кто это поет здесь так по-ангельски? — спросил он на другой день у своего слуги.
— Сын ваш, наследник древнего рода Корвеннеков, молодой барон Этьен! — строго и внушительно отвечал верный слуга.
Ничего не возразил старый барон и только мановением руки отпустил своего собеседника. Весь день и всю ночь слышал старый привратник тяжелые шаги своего господина; весь день и всю ночь пел соловей-Этьен о душах умерших, носящихся в облаках, и голос его раздавался далеко по всей окрестности, и никто не ложился спать в эту ночь, слушая его. На заре позвал барон своего верного слугу и, опираясь на его плечо, пошел к тому утесу, где, не шевелясь и глядя на небо, пел его сын свою чудесную песню.
Долго стоял у утеса старый рыцарь и просил сына простить ему его великий грех, — ненависть к собственному сыну. Но юноша пел, не поворачивая головы и не сводя глаз с неба.
Наконец помог старый служитель своему господину взобраться на самый утес и, подойдя к сыну, склонился гордый воин на колени. Умолкла, точно оборвалась песня, юноша повернул светлое лицо свое к отцу, улыбнулся ему лучезарной улыбкой и испустил дух.
Низко склонился к земле старый рыцарь; старый привратник хотел было поддержать его, но увидел, что и он тоже мертв…
Пока сошел с утеса слуга, чтобы дать знать о случившемся, пока поднимали тело старого барона, все забыли о юноше, а когда хватились, — нигде его не нашли, как ни искали. Так и исчез он бесследно…
Но дети, тут же неподалеку собиравшие раковины, уверяли, что в ту минуту, как вставало солнце, поднялась с утеса большая белая птица и, пролетая над ними к морю, пропела им чудесную песню о звездах, — цветах неба; песню, которую они часто слыхали от Этьена.
— Но мало ли что болтают дети! — говорят серьезные люди.
Три дня и три ночи выл старый пес на опустевшем дворе замка, но затем нашли его околевшим. К зиме снесли на кладбище и старого привратника. Замок заколотили наглухо, и лет сто стоял он в таком виде, но в его парке с ранней весны и до поздней осени пел соловей, и замок стоял, безмолвный и тихий, словно прислушиваясь. Ничто не нарушало этой тишины, и никогда не завывали вокруг него даже зимние бури. Никакие привидения не бродили по его пустынным залам, и даже малые дети не боялись проходить мимо замка, хотя бы в самую глухую ночь.
Лет через сто открылись окна замка, заскрипели заржавевшие петли дверей, послышались голоса, — засуетились люди, — и снова жизнь победила смерть!
ЛО-КРИСТ
Долина Izel-vet [13] в настоящее время представляет собою сплошной благоухающий сад. Очень хороша она весной, когда цветет здесь белая акация, розы, сирень, а целые леса яблонь покрыты бледно-розовым цветом, словно пушистым снежным покровом, из-под которого не проглянет ни один зеленый листок, ни одна зеленая ветка; белая ромашка, лиловые колокольчики, синие лютики пестреют между деревьями… Однако еще красивее она осенью, когда кусты и деревья оденутся в пурпур и золото, а яблони, отягченные плодами, стоят и не шелохнутся, словно выкованные из тяжелого металла. Опадающий лист золотистым ковром устилает землю, шуршит под ногами и смягчает резкие звуки шагов. Среди такого-то роскошного сада стоит часовня Ло-Крист [14], уже давно заброшенная и почти забытая, а потому сильно пострадавшая от времени, хотя построена она, пожалуй, что и не так давно — всего каких-нибудь лет сто или полтораста.