Мартовские дни - Старк Джерри 30 стр.


— Ты ему веришь? — Пересвет повернулся к Кириамэ, настойчиво вопрошая: — Он лжет или все так и было?

— Найденный тобой арбалет мог сменить не одного владельца, прежде чем оказаться в Ромусе и совершить роковой выстрел, — не отвечая на вопрос, раздумчиво протянул нихонский принц. Казалось, его больше занимает распутывание истории Гардиано, чем вероятность того, что они сидят за одним столом с Зимним Душегубцем. — Почему ты счел заказчика и покупателя оружия одним лицом с убийцей? Предположим, твои поиски были бы успешны: мастер-оружейник припомнил бы имя покупателя. Что, ты устремился бы в Ромус, разыскивать этого человека, иголку в стоге сена?..

— Я знаю, это было глупо! — не дослушав, рявкнул Гай, свирепея и явно из последних сил пытаясь сдерживаться. — Безнадежно и бессмысленно! Но я должен был сделать хоть что-нибудь! Каким бы не был Сесарио, он не заслуживал того, чтобы получить стрелу в спину и быть забитым кучкой наемных псов!..

— Да, — спокойно и взвешенно кивнул Кириамэ. Невозмутимое согласие принца подействовало на Гая как ушат ледяной воды. Или как удар под дых, отшвырнувший ромея назад, к стене. — Твой поступок был совершенно неразумен… ибо шел от веления сердца, а не от вдумчивой рассудительности. Добавим к этому соображение, что во время свершения последних убийств ты находился под присмотром царевича или моим. И уж извини, ты не обладаешь настолько утонченным и коварным умом, чтобы долго и правдоподобно изображать неведение, расследуя деяния собственных же рук. Будь ты тем человеком, что привел в лес и убил Айшу, госпожа Исси-онна, хозяйка вод, признала бы тебя. Да, Пересвет, этот тип натворил в своей жизни много чего дурного. Однако в Душегубцы он не годится, — Ёширо пригубил из стоящей перед ним фарфоровой чашки остывший чай. Всем видом показывая, что высказал свое мнение и менять его не намерен. — Если мы покончили с этим, я бы хотел вернуться к Каэру-химэ, в смысле, к волшебнице с острова Буян.

— Ой. Да, — Пересвет надеялся, никто не расслышал того беззвучного грохота, когда с его плеч обрушилась незримая тягостная гора. Он верил и не верил накопившимся дурным подозрениям. Боялся оказаться правым и надеялся, что прозорливость Ёширо расставит все по своим местам. Гардиано, конечно, тот еще прохиндей, ужом просквозивший в чужую постель и чужую жизнь, но все-таки не крадущийся в ночи неуловимый убийца.

Тщательно подобранные слова скатились с ладони царевича разрозненными бусинками, бойко запрыгали по половицам:

— Точно. Хелла-чародейка. Она так себя зовет. Не Елена, а Хелла. Она много чего наговорила, я в точности всего не упомнил, уж пожалейте скудоумного. Но главное вроде ухватил. Душегубцу, который таится в городе, все едино, кого убивать. Нет, не то! Я хочу сказать, что эти люди лично ему ничего не сделали. Не были замешаны в каких-то совместных с ним делах, не ведали про него сокровенных тайн, не переходили ему дорогу. Просто они… — он беспомощно защелкал пальцами, сожалея, что не владеет словом так, как Ёжик или Гай. — Они по сути своей были тем, что ему требовалось.

— Фигурки на доске, — хрипло каркнул Гардиано. — Набор определенных символов, верно?

— Если вы такие умные и сами все знаете, зачем было гонять меня за сто верст киселя хлебать? — обозлился Пересвет.

— Тихо, — наставительно воздел палец Ёширо. — Эта догадка возникла не далее, как минувшей ночью, и пока ничем не подтверждена. Итак. Убийца не испытывает личной ненависти к жертвам и не пытается вынудить их замолчать. Он забирает тех, кто чем-то его устраивал. Чем именно?

— Днями, в которые они явились на свет, — без запинки ответил царевич, припомнив мудреные рассуждения ведуньи. — Их дни рождения должны быть в согласии с Небесным коловоротом, ну, всякий месяц луна проходит по определенному созвездию, всего созвездий двенадцать, по ним мы отсчитываем, кто когда родился…

— Эллинский Зодиак, небесный зверинец, — торопливо подсказал Гай.

— Он самый, — закивал Пересвет. — И еще для Душегубца важно, кем эти люди стали. Чего добились в жизни, что воплотили в себе. Истинного отца своих детей. Мастера в своем деле, — перечисляя, он загибал пальцы. — Гулящую девку. Зубоскала и глумца. Смельчака. Мудреца. Деву, не познавшую мужчины. Хелла не смогла перечислить всех, ей неведом полный список. Она лишь знает, что для свершения ритуала Аркана должно насчитываться двенадцать человек.

— А у нас пятнадцать пропавших, да вдобавок еще дети. Те, чья судьба покамест не сложилась, — напомнил ромей.

— Подростки тут вообще должны не при чем, — признал царевич. — Хелла сказала, Аркан не затягивается на детских душах, хранимых невинностью. Ох. Самое-то важное не обсказал. Мы верно догадывались, это ритуал. Зовется Петлей Вечности, ну, или Арканом. Но проводит его не спятивший ведун и не чернокнижник какой, а обычный человек. Который думает, что… — Пересвет сбился. — Вот сейчас не перебивать, не то совсем запутаюсь.

— Вдохни и выдохни, — посоветовал Ёширо. Ромей наконец оторвался от стены и неловкими, дергаными шажками сместился к столу. Грузно оперся обеими руками о столешницу, настороженно и нетерпеливо прожигая в царевиче дыру пристальным черным взглядом. — Сосредоточься, отринь бренную суету. Готов? Теперь говори.

— Аркан творят в разных краях, на которые укажет сочетание звезд. Как веревкой стягивают горловину мешка, так и Петля удерживает вовне от мира тех, кто… — бойко начавший Пересвет запнулся о собственный язык и замешкался. — Слушайте, вы поймите, это не мои выдумки, мне так чародейка сказала. Не ведаю, есть правда в ее словах или нет. Может статься, это какая-то другая, особенная правда. Такая, которая годится для волхвов, колдуний и прозорливцев, а нам, обычным людям, про нее знать не стоит. Хелла говорит, есть духи, боги и смертные, молодые боги и старые. И есть великие, непостижимые и ужасные создания, что явились в мир прежде всех прочих. Они правили здесь тысячи лет, творя и перекраивая землю и пламя, воду и воздух на свой лад. От них не осталось имен. Лишь отголоски некогда гремевших битв и таящийся в каждой человеческой душе извечный страх наступающей ледяной тьмы. После великих сражений, победители — новые боги свергли предшественников и навсегда заключили во мрак. Но есть те, кто помнит. Кто передает слабый шепот из уст в уста, из уха в ухо. Кто творит Аркан, веря, что петля из двенадцати жизней не позволит Павшим одолеть границу своего узилища между не-бытием, восстать в могуществе и вернуть некогда утраченный мир. Вот, — царевич шумно выдохнул и потянулся за кружкой.

— Напоминает эллинские сказки про титанов, — малость дрогнув голосом и без былой уверенности высказался Гардиано. — Долгая и жестокая борьба олимпийцев с хтоническими чудищами, порожденными союзом Матери-Земли и Отца-Неба. Победа для одних, поражение и вечный унизительный плен для других… Эссиро, у вас рассказывают о чем-то подобном?

— Нет, — как-то чрезмерно поспешно и резко бросил нихонский принц. — Ками порой враждуют между собой и гневаются, обижаются на сородичей и даруют прощение. Я не припомню сказаний о заточении тех, кто предшествовал явлению Трех великих божеств созидания. Однако я встречал подобные легенды в книгах, привезенных из Вендии и Персиании. Они кажутся мне слегка…

— Невероятными, — закончил фразу ромей. — Так и должно быть, это же предание. Вымысел. Символически воплощенный ужас людей давних времен перед непредсказуемостью огромного мира. Гроза и молния, буря и засуха — устрашающие деяния богов. Но сейчас… — он беспомощно развел руками, переводя взгляд с Пересвета на Кириамэ. — Провалиться мне на этом месте, я просто не верю в подобное.

Царевич аж приподнялся с лавки. Глянуть, не разойдутся ли под ромеем гладко ошкуренные доски и не рухнет ли он в клокочущую огнем бездну. Не рухнул, вот досада.

— Вот и Хелла сказала то же самое, — согласился он. — Мол, сообщество чародеев сомневается, есть ли от Аркана какой-то прок. Мол, нету никаких павших и заключенных чудовищ, божеств былых времен, стало быть, и усмирять некого!

— Однако здесь и сейчас некто проводит ритуал, — негромко вмешался Кириамэ. — Теперь мы отчасти понимаем, что движет Зимним душегубцем. Откуда-то он прослышал об Аркане Вечности и пытается воссоздать его, предотвращая гибель мира. Осталось понять, как его вычислить и настичь.

— Об этом колдунья ничего не сказала, — Пересвет вовремя прикрыл рот ладонью, не удержавшись от смачного молодецкого зевка. — Лишь посоветовала искать выжженную душу. Но как? Трясти каждого встречного-поперечного, не чует ли он душевного опустошения?

— Люди из сыскного приказа взялись опрашивать всех, кто находился ночью и ранним утром подле склада с товарами, где убили ёрики Осмомысла и княжича Радомира, — раздумчиво сказал Ёширо. — Есть малая надежда найти свидетелей. Пожалуй, я схожу и узнаю, как у них дела. Гардиано, пойдешь со мной.

— Валяйте-валяйте, попутного вам ветра и удачи, — с готовностью подхватил царевич. — Дайте человеку вздремнуть после долгой дороги! Ну хоть до полудня, а?

— Я не… — ромей сделал шаг и болезненно скривился, прикусив губу. — Мне бы того… малость тишины и покоя до вечера.

— Это не просьба, — вежливо, но непререкаемо уточнил Ёширо, поднимаясь в шелесте шелковых складок и оправляя длинные рукава косодэ. — У Пересвета хотя бы сыщется достойное оправдание своей усталости, а у тебя что?

Гай вытаращился, открыл рот… и сомкнул губы, не сыскав достойных возражений. Или опешив невозмутимой манерой нихонского принца походя распоряжаться жизнями окружающих. Ёширо величественно поплыл к двери, намереваясь заодно прихватить книжицу в синем переплете.

Не успел. В кои веки царевич оказался проворнее, пришлепнув книгу широкой дланью.

— Позволь, это мое, — мягко запротестовал Кириамэ.

— Не-а, — позволил себе малость злорадства Пересвет. — Покуда я отбивал задницу о седло и выслушивал излияния оскорбленной колдуницы, вы тут занимались невесть какими непотребствами. Это — моя законная вира за все мучения. Прочитаю и отдам.

Он сунулся в начало книги, узрев острые латинянские буквицы и плавно бегущие понизу иероглифы. В точности, как в навеянной марой грезе об объятых огнем страницах.

— Вы что, опять что-то вместе написали? — подивился царевич. — А перевели хоть?

— Почему ты говоришь «опять»? — недоуменно свел тонкие брови Ёширо. — Мы ничего не слагали вместе. И вряд ли когда-нибудь сложим.

— Ага, как же, — Пересвет дернулся встать, но мудро решил, что лучше еще немного посидеть. Лавка такая твердая, такая надежная. — Кто-нибудь, слазайте вон в тот шкафец. Верхняя полка, промеж книгами заложено.

— Вирши мои, переложение не моё, — заявил Гардиано, бросив взгляд на тонкий листок, коварно похищенный Пересветом из беседки на озере. Заинтересовался, поднес ближе. — Надо же, а превесьма недурно. Умудриться втиснуть в строчку слово «трехтысячелетний», это всякий сможет. Эссиро, твоих рук дело?

— Не-а. Моих, — с накатившей невесть откуда удушливой волной смущения вымолвил царевич.

Листком завладел Кириамэ. Прочел, бесстрастно прикрыл очи ресницами, едва заметно улыбнулся самым уголком тонко вычерченных губ — то ли виршам, то ли своим мыслям.

— Ты ж вроде не разумеешь по-латинянски, — недоверчиво прищурился ромей.

— Ага. Мне это… обсказали внутренний смысл, а дальше я уж сам.

— Ухватил с подстрочника? Да ты, как погляжу, просто кладезь неведомых талантов, — Пересвет никогда не мог в точности определить, посмеивается над ним Гардиано или говорит серьезно. Впрочем, у ромея любое слово звучало потаенной издевкой над собеседником. — А что начертано иероглифами?

— Ничего, я всего лишь испытывал тонкость кисти, — мгновенно подобрался Ёширо.

Пересвет и Гай переглянулись, внезапно ощутив себя союзниками и собратьями по оружию.

— Зря в корень, чую лжу неправдивую! — высокопарно провозгласил царевич. — Даже моего скудного умишка хватает, чтобы понять — никакие не пустые росчерки, а слова. Вот это означает «исписанная страница». А вот это — «остановиться». Ёжик, ну будь человеком, переведи! С ума ведь сойти, до чего любопытственно!

— Преждерожденный не достиг надлежащего умения перекладывать с нихонского на язык русичей, — уклонился Кириамэ.

— Обмен, — мгновенно предложил Гардиано. Коснулся пальцами губ и незнакомым царевичу мягким голосом, с завораживающим разум легким запинанием выговорил: — Юне. Дуо. Трес.

Ледяная маска спокойствия Ёширо на миг дала трещину. В непонятных Пересвету словах таились отголоски минувшей ночи, секрет, принадлежавший только этим двоим. Порог, за который ему не шагнуть, дверь, от которой ему не вручили златого ключа. Три коротких словечка, вынудивших обычно несговорчивого нихонского принца пойти на попятный и суливших взамен горсти слов некую дорогую награду.

Кириамэ чуть повел плечом. С преувеличенным вниманием глядя на желтоватый листок с черными буквицами, отрывисто и колко произнес, как выстрелил в недосягаемую цель из тугого лука:

— Скрипи, перо. Лети, строка. Продлись, мгновенье.

— Аххх, — свистяще выдохнул сквозь зубы Гай. Долгий, оглушающий удар сердца Пересвет видел, как ромей улыбается — не узким насмешливым ртом, но просиявшими от глубинного, сердечного восторга глазищами, темными и влекущим как омут — и твердо решил, что когда-нибудь точно прибьет чуженина. Своеручно утопит в Молочной реке. Или из кожи вон вылезет, лишь бы сызнова поймать эту улыбку. Чтобы она обжигающе вспыхнула только для него одного… ну ладно, пусть ликующий отсвет упадет и на Ёжика, потому что Кириамэ дозволено все и еще малость сверх того.

Пересвет заснул, еще толком не уронив голову на подушку и едва рухнув в ленивые, податливые объятия перины. Ему казалось, мимо легкими тенями просквозили две, а то и три ночи, прежде чем его лица бережно коснулись прохладные пальцы. От пальцев едва уловимо пахло влажной ветреной свежестью и речной сыростью.

— Я не сплю, — заплетающимся языком выговорил царевич. — Ёжик, ты? Случилось что? Изловили кого?

— К воротам крепости пришел Джанко, — негромко известил Кириамэ. — Ромалы услышали, что ты вернулся в город.

— И требуют обратно своего коня, — догадался Пересвет, с трудом разлепляя глаза. — Ох. Сейчас встану. Пусть кто-нибудь живенько метнется к воротам и убедит Джанко, что я в мыслях не имел присвоить их ненаглядного Арысь-поле. Тот сам вздумал податься к нам на конюшню. Мол, тут кормят лучше и с потолка не каплет.

— Он пожаловал не за конем, — легким прикосновением холодного пальца Ёширо сызнова очертил кончиком скулу царевича, и Пересвет пожалел, что не родился котом-котофеичем. Имел бы полное право мурлыкать в свое удовольствие. — Он хочет поговорить с тобой. Ты ведь сулил ему награду за сведения о пропавших людях?

— Сулил, а как же, — вскинулся Пересвет. Сонную одурь как рукой сняло, хотя до сердечного колотья хотелось, чтобы Ёжик остался покойно сидеть на краю постели.

— Я оставил там Гардиано. Он как раз пытался втянуть ромалы в перебранку, так что поторопись, — Кириамэ ловко уклонился от попыток царевича облапить его за талию, тонкую и гибкую, как у красной девицы. Пришлось вскакивать и торопливо собираться, прыгая на одной ноге и влезая в сапог. Застегнуть толком десяток мелких серебряных пуговичек кафтана и затянуть ремень Пересвету удалось только во дворе, а взъерошенные кудри приглаживать растопыренной пятерней.

По доброте и снисходительности друзей царевич мирно провалялся в почивальне почти до самого вечера. Золотистый шар солнца, чуть подернутый сизыми облачками, висел над самым резным коньком царского терема, потихоньку скатываясь вниз по крутому изгибу черепичатой кровли.

Вопреки опасениям Ёширо, вожак ромалы и Гардиано в совершеннейшем согласии устроились под навесом над ступеньками, ведущими на окружную галерею, на двоих разъедая что-то из увернутого берестяного кулька. Малость принюхавшись, Пересвет опознал снетков прошлогоднего улова, подкопчённых над яблоневой стружкой.

— Доброго тебе… вечера, — Пересвет махнул чрезмерно бдительному дозорному, подозрительно косившемуся на странноватого позднего гостя царевича — мол, все в порядке. — Вот он я, бежал со всех ног, даже глаза продрать как следует не успел. Что ты хотел поведать?

Назад Дальше