— Ты спрашивал про девицу Алёну со двора боярина Негодовича, — ромалы встал, привычно заложив ладони за широкий, тканый пестрыми нитями пояс. — Ту, что днями сгинула невесть куда.
— Просил, а как же, — яростно затряс головой царевич. — Сказывай, не тяни! — он запоздало вспомнил, что не прихватил с собой кошеля. — Ох. Извини, торопился. Сейчас сгоняю кого за серебром, ладно?
— Сперва выслушай, потом деньгами звени, — рассудительно заметил Джанко. — Может статься, моя новость тебе вовсе и не в новость. Или в ней нет особого проку. Мои люди слушали там и тут, и вот что вызнали — девица Алёна частенько захаживала в большую лавку под пером и свечой. Там, где эллины от превеликой своей мудрости свитками да книгами торгуют. Наведывалась она туда не столько ради книг, как ради одного из тамошних сидельцев. Разговоры долгие разговаривала, иной раз он ее до дому провожал. В день, когда девица пропала, видели, как она входила в лавку и как выходила за дверь. Живая и здоровая. А вот как она добралась до дома — никто не видывал.
— Она возвращалась из книжной лавки одна? — слету уточнил Гардиано. — Уходя, не повздорила со своим приятелем? Парень не бежал за ней, умоляя все простить, или угрожая ославить на весь город?
Джанко помолчал, размышляя.
— Нет, — наконец вымолвил он. — Они не ссорились, но к родному дому девица возвращалась сама. Там идти всего ничего, две улицы и три перекрёстка.
— Тем не менее, где-то среди перекрестков Алёна ухитрилась пропасть, — Гай задумчиво отгрыз у снетка куцый хвост и с досадой выплюнул. — Кто-то подстерег ее? Она встретила кого-то и этот кто-то убедил девчонку свернуть с людной улицы в малолюдный переулок, а там набросил ей мешок на голову?
— Лавка под свечой и пером — это ж «Златое слово», — запоздало смекнул Пересвет. Оправдав себя тем, что еще толком не пробудился. — Мы сами туда наведывались, за твоей книгой. Но у почтенного Мануция трудится по меньшей мере пять сидельцев, переписчиков и чтецов. С которым водила знакомство Алёна?
— С молодым, — уверенно ответил Джанко.
— Так они там все не старцы расслабленные!
— С тем, которого кличут Аврелием.
Пересвет в недоумении свел брови. Конечно, он прекрасно помнил чтеца из книжной лавки — того, что поведал им о невеселой жизни Гая Гардиано и после согласился перевести для царевича вирши на латинянском. Степенный и сдержанный молодой человек, наверняка успевший прочесть столько книг, сколько Пересвету и не снилось. Такому весьма впору свести знакомство с умненькой боярышней.
Попытка царевича вообразить, как в темном закоулке эллин со злодейским видом подкрадывается к ничего не подозревающей девице, зажимает ей рот и волочет за косу, оказалась тщетной.
Ёширо тряхнул широким рукавом косодэ, откуда неспешно выкатились три тяжелые, с иссеченными насечками краями серебряные монеты-рублевика.
— Это очень хорошая новость, — принц не уронил, но бережно опустил монетки в подставленную ладонь ромалы. — Раздели по справедливости между теми, кто раздобыл эти сведения, и добавь нашу благодарность. Если разузнаете еще что-нибудь, мы всегда готовы выслушать. Нас очень занимают любые слухи и сплетни не только о сгинувших обывателях, но и о том, что случилось минувшим утром на складах купеческого двора «Вендия».
— Это где старого сыскаря прикончили?
— Именно там, — согласно кивнул Кириамэ.
— Идёт, — ромалы запасливо прибрал серебро за пазуху и вразвалочку зашагал к воротам. Юркнул в малую калитку — и пропал, растворился в затихающей городской суете.
Ёширо облокотился на резные перильца и вопросительно глянул на царевича и Гардиано:
— Не знаю, как вы, а я испытываю нестерпимое желание наведаться в книжную лавку «Златое слово»…
— Так ведь поздно уже, скоро ночь на дворе, — обеспокоился Пересвет. — И потом, Ёжик… хоть режьте меня на части тупым ножиком, никак не выходит представить, чтобы многомудрый эллин кого-то мог похитить или прикончить. Тем более княжича Радомира или Айшу-плясунью.
— Зато он книжник и мог наткнуться на какой-нибудь замшелый трактат об этом вашем Аркане, — привел разумный довод Гай. — Прочесть и уверовать. Знаете, мне вот тоже ужасно захотелось приобщиться книжной премудрости. В конце концов, мы можем просто поспрашивать, что связывало этого Аврелия с пропавшей девушкой. Какие книги она покупала и как о них отзывалась, о чем они подолгу любезничали, не крутилось ли рядом подозрительных личностей… Мы сами справимся, а ты возвращайся давить подушку, пока та не сбежала.
Сцепив зубы, царевич прикинулся внезапно оглохшим, спросив только:
— Пешком дойдем али коней заседлаем?
Ёширо скользнул грустно-многозначительным взглядом по шелковому подолу косодэ и озерцам подмерзшей грязи во дворе царского терема.
— Чего, собственно, я попусту воздух сотрясаю? — поделился сам с собой Пересвет. — Слушай, Ёжик, все спросить хочу, куда паланкин задевался — ну, в котором ты впервые к батюшке припожаловал?
— Я велел изрубить его на дрова, — огрызнулся нихонский принц. — Он не отвечал моему чувству прекрасного.
— Нерачительный ты хозяин, — попрекнул царевич. — Ценным имуществом впустую разбрасываешься, а уж как бы твои носилки расписные сейчас пригодились…
Кириамэ повернулся к зубоскалу очень прямой спиной и целеустремленно зашагал в сторону конюшен. Слегка подхватив разлетающиеся полы косодэ, чтобы не марать подол грязью.
Ромей обреченно скривился, но смолчал. В седло взобрался без посторонней помощи, но сидел в нем так напряженно, словно упругая выделанная кожа была вдобавок часто утыкана острейшими иголками. Исполнившись невольного сочувствия пополам с ехидством («Поделом вору и муки…»), Пересвет решил по пути к лавке отвлечь Гардиано разговором:
— Гай, а ты знаешь книжника Аврелия?
— Не припоминаю, — угрюмо отозвался ромей, неловко ерзая и тем побуждая лошадь раздраженно мотать головой, выдергивая поводья из рук. — Я ж самолично в эту лавку не совался, Фурия отправил.
— А вот он тебя очень хорошо знает. Все-все твои похождения в Ромусе нам доподлинно в красках расписал, — доложил Пересвет. — И про даму Лючиану поведал, и про братца ее. И еще добавил, мол, ты попусту растрачиваешь талант на всякую похабщину и воспевание недостойных личностей. Если хочешь знать, я не согласен. Может ты досадил ему чем? Толковал вот я с ним и нюхом чуял — у эллина на тебя зуб имеется, преизрядный такой!
— Пусть займет свободное место промеж тех, кому я изволю не нравится, — малость оживился Гардиано. — Иногда неприязнь совершенно не требует особой причины. Глянешь мельком на человека и осознаешь — ну вот не нравится он тебе, и все тут. Интересно, откуда это сиделец книжной лавки в… гм…
— Захолустье, — охотно подсказал царевич. — Медвежьем углу, лягушачьем краю. А еще у нас летом плодятся о-от такенные комары.
— Весьма отдаленном, но просвещенном граде, — вывернулся Гай, — я хочу сказать, откуда ему ведомы столь занимательные подробности о моей скромной персоне?
— Минувшим летом Аврелий ездил в Ромус и Ахайю за новыми книгами, — разъяснил Пересвет. — Наверное, там сведений и набрался. От очевидцев и ухослышцев. Ага, вот и лавка.
Добротно сложенный длинный дом с каменной основой и рубленой деревянной настройкой был покоен и тих, без мерцающих в глубоко посаженных окошках свечных отблесков. Кириамэ взошел на крыльцо из трех ступенек, несколько раз увесисто брякнул железным кольцом о повытертую частыми ударами округлую пластину — никто не отозвался.
— Интересно, а Мануций Львович с работниками тут же проживает, или в каком ином месте? — озадачился Пересвет, помахивая запасливо прихваченным фонарем со свечкой в слюдяном коробе. — Ёжик, грохни еще разок, вдруг услышат?
— Бесполезно, в лавке никого нет, — убежденно заявил нихонский принц.
— Давайте со двора сунемся, — Пересвет направил коня в узкий и тесный проулок между книжной лавкой и высоким забором вкруг соседнего дома. В сгустившихся сумерках конь зацепил копытом старое дырявое ведро, оно покатилось, громыхая. Дворик позади «Златого слова» был обширным и пустоватым, без привычного огорода или садика в десяток деревьев. Дальний угол замыкала невеликая бревенчатая пристройка под односкатной соломенной крышей, чье оконце приветливо теплилось золотистым светом. Видать, хозяева еще не легли. — Я постучу?
— Обожди малость, — Кириамэ забрал у царевича фонарь, подошел к крашеной суриком двери и негромко ударил согнутыми пальцами по доскам. — Стойте покуда там.
Створка распахнулась почти сразу. Словно обитатель пристройки стоял прямо за ней и, затаив дыхание, терпеливо дожидался стука — или того, что незваные гости вскорости уберутся восвояси. Узрев на пороге нихонского принца во всем его сосредоточенном великолепии, Аврелий малость оторопел и оцепенел на пороге.
— Мои извинения за столь поздний и неожиданный визит, — церемонно произнес Кириамэ, на крохотную долю вершка склонив голову. — Возникла необходимость срочно задать несколько вопросов.
— А… э-э… Мне? То есть э-э… входите же, — наконец опомнился эллинский книжник, пошире распахнув дверь. Он видел, что Кириамэ пожаловал к нему не в одиночестве, однако двое сопровождающих принца держались в отдалении, у покатого схода на улицу. Подступающая тьма не позволяла разглядеть их лиц.
Стройная, плавно движущаяся фигура Ёширо исчезла в узком дверном проеме.
— Теперь и мы пожалуем, — понизив голос, прошипел царевич, соскакивая на землю. — Могли бы просто войти и спросить, так ведь нет — за каким-то лядом Ёжику втемяшилось, чтобы мы глянули со стороны! Никак заподозрил что?
— Тише, — напомнил Гай.
— Да я и так крадусь тише мыши!
— Мыши не топочут елефантами и не бухтят на всю улицу.
Препираясь шепотом, они толкнули незапертую дверь, оказавшись в узких и темноватых сенцах и чудом умудрившись ничего не свалить. Занавешенный ситцевым отрезом малый коридорец вел из сеней в горницу. Пересвет осторожным, скользящим шагом двинулся вперед, стараясь, чтобы под ногой не заскрипели старые половицы и не подвернулось какого-нибудь битого горшка. Боком подобрался к ветхой занавеси и чуть отодвинул складки в сторону. Увидел небольшую, чистенькую горницу с положенными столами-лавками-сундуками и высоким двойным поставцом переписчика под окном. На наклонной доске, придавленная шнурами с тяжелыми подвесами, лежала толстая развернутая книга, на столике — сшитая из множества листов тетрадь и многоразличный приклад для работы писца. В горницу выводили два дверных проема. Один с дверью, другой просто задернутый холстиной — видимо, почивальня.
Кириамэ присел на табурет, привычным движением оправив неразлучные мечи, чтоб рукояти не впивались под ребра, а окованные темной бронзой оконечья ножен не цеплялись за все подряд. Аврелий стоял посередке, заложив руки за спину и чуть покачивался с пяток на носок.
— Поздний час, а хозяин не спешил отойти ко сну, — едва уловимо прошелестел Гардиано.
— Может, заработался. Видишь, книжица открытая…
— Алёна? — озадаченно повторил эллин. — Ну конечно, я помню Алёну. Очень целеустремленная девушка. Поразительная тяга к познанию мира за пределами родного дома, обычно несвойственная местным женщинам. Знаете, боярин Савва взял Алёну в семью после трагической кончины ее родных. О ней заботились, конечно, но у бедняжки совсем не было подходящих собеседников. От скуки и душевного томления она взяла за привычку приходить сюда. Могла целый день тихонько сидеть в уголке и читать труды о земном устройстве и дальних краях. Потом ее просватали, и круг ее интересов сменился. Теперь она хотела больше узнать о разумном ведении дома и… гм… в общем, о близких отношениях мужчин и женщин. Рождение и воспитание детей, как стать доброй женой и прочие полезные для ума юницы вещи. Говорите, она пропала? Будет жаль, если с ней случилось дурное. Такая милая девица, толковая и шустрая разумом…
— А когда она бывала здесь в последний раз? — спросил Ёширо. Эллин в задумчивости поскреб короткую, фигурно остриженную бородку:
— Седмицу назад, или чуть более… Заглянула ненадолго, ничего не купила и сразу ушла, вроде как поспешала куда-то.
На протяжении гладкого, без малейшей запинки рассказа Аврелия ромей беспрестанно переступал с ноги на ногу, и сам того не замечая, порой толкал царевича плечом. Пересвет в досаде шикнул на него, не помогло. Гардиано совался вперед, колыхая и без того едва державшуюся на паре гвоздей занавеску, клонил голову то на одну сторону, то на другую, вслушиваясь в бойкую речь книжника.
— С той поры вы ее не видели? — не отставал нихонский принц. — Ни один ваш посетитель не обмолвился о том, что девица бесследно сгинула невесть куда? Мне вот сказывали, якобы ваше с ней знакомство было самой доподлинной дружбой единочаятелей. Неужели вас совсем не беспокоило, отчего ваша добрая знакомая давно не радует вас занимательными беседами?
— Эммм, — наконец-то смешался и засуетился с ответом Аврелий. — Здешние нравы довольно строги… Я решил, отчим прослышал что-то от сплетников и воспретил падчерице ходить в лавку. Или Алёна так увлеклась подготовкой к грядущей свадьбе, что ей стало не до нас…
— Вспомнил, — очень спокойно объявил Гай. — Ну конечно же.
Он откинул занавеску и вошел. Пересвет шарахнулся следом — ибо какой смысл таиться в коридорце в два аршина шириной, в полсажени длиной? Повернувшийся на шорох ткани и звук шагов Кириамэ на миг досадливо скривился, словно надкусил кислого яблочка. Мол, чего ворвались без спросу, зачем помешали? Эллин в явном смятении от такого числа поздних и незваных гостей под своей крышей попятился к стене, уперся в нее лопатками и затылком. Впрочем, узрев Гардиано, он малость переменился в лице, исполнившись сперва брюзгливой желчности, а затем — хмурой настороженности.
— Я все ломал голову над несообразностями, — ромей обращался к Кириамэ, словно бы не замечая книжника. — Не мог понять, кто и откуда мог так много разузнать обо мне, чтобы поведать вам. Но услышал голос и сообразил. Минувшим летом этот человек побывал в Ромусе, однако именовался там Авлом с эллинского острова Тринакрия. Он приобрел довольно шумную известность, ибо сумел возмутить своими яростными речами эллинскую общину и тех, кто почитает за величайшее оскорбление то, что их земли некогда были завоеваны и присоединены к Италике. Дело дошло до швыряния булыжниками, перегороженных улиц и стычек с городской стражей. Кое-кого из крикунов отправили за решетку и позже осудили — на денежную виру или работы в пользу города. Особенно рьяно и крикливо Авл с Тринакрии выступал против Сесарио Борха. Как против потомка былых завоевателей и против того, кто возымел намерение воссоединить распадающуюся Италику в единое целое.
— Борхе никогда не было дела до Италики, разделенной или цельной! Этот бешеный мечтал только об одном — провозгласить себя единоначальным королем, прибрать к рукам Ромус и залить его улицы кровью, — запальчиво возразил Аврелий. Обвинение в том, что он именуется поддельным именем, эллин пропустил мимо ушей. Или это обстоятельство его совершенно не волновало — в отличие от судьбы лежащего за тридевять земель города. — Ибо по-иному Борха править не умеют и отродясь не способны! Все, что они несут с собой — не возрождение, но разрушение и погибель!
Аврелий неожиданно ткнул пальцем в растерянно моргавшего царевича:
— Я же предостерег вас. Не поддавайтесь обману, не впускайте в свой дом этого человека, не оказывайте ему покровительства. В трудный час он с легкостью бросит вас на произвол судьбы. Он столько клялся в верности семейству Борха, но спросите, где он был в миг гибели своего господина? Даже любопытно, солжет он или скажет правду?
— А? — окончательно запутался во взаимных и маловразумительных обвинениях Пересвет. Гардиано отвердел скулами и словно бы погас взглядом. Ничего не ответив на яростный выпад эллина, он обманчиво равнодушно и сдержанно обратился к Ёширо:
— Скажи, о жизни и смерти Сесарио Борхи вы тоже впервые услыхали здесь, в книжной лавке?
— Да, — кивнул нихонский принц.
— Не припомнишь, как именно была описана вам кончина Борхи?
Ёширо мимолетно пробежался пальцами по обвитой ало-черным шнуром рукояти катаны, сосредотачиваясь, дабы слово в слово повторить некогда услышанное:
— Аврелий сказал, якобы некто подстерег Сесарио Борха в безлюдном и уединённом месте за пределами Ромуса и выстрелил ему в спину. Из лука или самострела, надо полагать. Почтенный Аврелий намекнул, что этим загадочным «кем-то» вполне мог быть ты, хотя и не привел убедительной причины, зачем бы тебе убивать собственного покровителя.