К счастью наше совместное путешествие длится недолго.
Поставив меня перед створками лифта, брат Модест отступает назад с видом человека, выполнившего тяжёлую и край как неприятную, работу.
- Лифт сейчас будет, куда идти, что делать - знаешь.
Створки лифта, подтверждая его слова, начинают раскрываться и я, спеша уберечься от вполне вероятного пинка, шагаю внутрь.
- Эээ? Инквизик? - Слыша такой непочтительный оклик, разворачиваюсь, но вместо ожидаемой насмешки обнаруживаю на лице Модеста удивление:
- А ты чего без... - не договорив он щёлкает себя пальцем по лбу и морщится - удар выходит на славу.
- Длань Его, да отведёт опасности с пути моего. Дыхание его, да сметёт...
- Во псих! Куды ж без каски-то?
Сомкнувшиеся створки отсекают брата от меня, и я продолжаю, радуясь возможности завершить молитву:
- Да сметёт врагов с пути моего. Взор Твой, солнцам подобный выжжет обман и морок, а...
Короткий толчок и створки вновь приходят в движение.
Что? Уже? Я думал, что лифт минут пять ползти будет, а тут вон оно как.
- А ересь, убоявшись оружия твоего, коим стану я, волю Твою исполняющий, огнём гнева Златого, да вычищена будет! - Быстро завершив молитву делаю шаг из лифта и его створки, лязгнув у меня за спиной, словно служат сигналом для множества неясных силуэтов, возникающих в конце коридора.
Запись номер МХХР-24-ССВА-005
Грешен!
Грешен я, Отче!
Неисчислимо и бесконечно грешен - грешил и грешу с первого вдоха моего, грешным же воздухом младенческие лёгкие наполнив! Ибо нет тебя и некому стало мир наш от сей мерзости ограждать, а наши жалкие потуги и близко не сравнить с Подвигом, коей ты выполнял ежесекундно!
Молю, Отче, открой глаза твои, отринь Золотой Сон и очисть Волею Твоей дома детей твоих. Милостиво и Всепрощающе.
Так, как лишь ты умеешь.
Я же, ничтожный и не умелый слуга твой, радостно узрев сие, с благодарственным гимном на устах, на костёр взойду, всем сердцем славя и любя Тебя!
Ибо грешен и недостоин жить в свете Твоём!
Кто я такой, что б детей твоих, в ереси заблудившихся, судить? Сказано же Тобой - "А не судите и не судимы будете!". Но я, закоренелый грешник, взялся судить их, по делам их нечистым!
И стоило только теням тем смутным в различимые тела одеться, как слуга Твой недостойный, опустив главу, смиренно призвал души их к покаянию.
Смех ответом был мне.
Но не затворило сие сердце моё! Держа его открытым и помня о добродетелях Смирения и Терпения, продолжил я, тоном мягким, отеческим, увещевать их.
Ругательства, да слова поносные, оскорбительные, полетели в меня, но не вспыхнул огонь гнева в груди моей! Коротко, как и приличествует слуге Твоему, вздохнул я, и глас свой возвысив, запел Литанию, Имя, да Доброту Твою, Всепрощающую, прославляющую! Ибо что как не упоминание о Тебе и Жертве Твоей, вернуть души напуганные к Свету Твоему Благодатному, может?
Увы мне, грешному и неумелому!
Закореневшие в ереси мятежники, смехом, улюлюканьем непотребным, да ругательствами в адрес мой разродились! Особо хулили они пение моё, о котором высоко отзывался настоятель нашего отдела - отче Павинус, сравнивая глас мой с трубами приснопамятными, стены градов древних порушивших!
Но стерпел я, хоть и ранила обида сия меня зело сильно.
Грешники же, видя, что слуга Твой, покорно принимает речи сии, оскорбительные, терпение и всепрощение моё, слабостью посчитали. Возомнив себя всемогущими, принялись они, падение своё усугубляя, образ Твой Светлый поносить.
Сего святотатства стерпеть я уже не мог.
(конец теста, далее идёт запись с камеры сервитора)
Запись номер МХХР-24-ССВА-006
Небольшая площадка перед лифтом и длинный, полутёмный коридор, дальний конец которого терялся во мраке - всё здесь было полно хлама. Какие-то бочки, ящики, груды тряпья - можно было подумать, что это место не имело никакого отношения к Боевой Барже Космодесанта, чьи палубы были всегда идеально чисты.
Еретики, их я насчитал около двух десятков, не рискуя выйти на открытое пространство, прятались за всем этим хламом, словно он мог спасти их никчёмные жизни от гнева Его.
- Уходи, жрец! - приподнялась над бочкой каска с темным пятном срезанной эмблемы: - Проваливай! Хватит нам лоялистские сказки гнать! - Возникший рядом ствол лазгана, наглядно продемонстрировал всю серьёзность намерений говорившего.
- Точно! Вали, на[censored]! - Очередной еретик чуть выдвинулся из-за колонны, пара которых обозначала вход в коридор.
- Дети мои! Чада заблудшие! - Пытаюсь образумить их, но рокот, полный возмущения, только растёт. Всё больше и мятежников покидает свои укрытия и, выкрикивая оскорбления мне в лицо, сбиваются в толпу, преграждая проход вглубь коридора.
- Уймитесь, грешники! - Кричу, пытаясь достучаться до их душ: - Преступление ваше велико, но милостив Он и...
Короткая вспышка откуда-то из-за их спин и на моей груди появляется светлое пятно раскалённого метала. Что же... Вы сами этого хотели!
Отшатываюсь назад, словно в ужасе от произошедшего, а когда толпа взрывается торжествующими воплями, резко замираю, наводя на бывших гвардейцев стволы выброшенного из-за спины огнемёта.
- И если чадо твоё, не слушает тебя, - под моими пальцами, щёлкают переключатели выводя привычную слуху инквизитора дробь: - И слово отеческое не помогает, - тело огнемёта охватывает мелкая дрожь выходящих на рабочий режим насосов: - То накажи его, сердце своё гневом не очерняя!
ШШШВАахх!
Квадратное, с закруглёнными краями, тело моего оружия дёргается словно подсечённая рыбаком рыба и я, словно вываживая её на берег, вожу спаренными стволами, заливая слитно взвывшую в ужасе толпу, потоками священного огня!
- Прощаю вас, ибо не ведаете, что творите! Ныне же! Души ваши, очищенные и безгрешные, - на моей груди вспыхивают новые ожоги попаданий, заставляя меня сместиться в сторону: - И безгрешные! Предстанут перед милостивым Им! - Засекаю, где засели упорствующие в ереси своей стрелки: - Да будет норов ваш кроток, когда Он взор свой ласковый, - Немного приподнимаю стволы и кнопка под моим большим пальцем упруго сжимается.
Толчок - шар огня взмывает к потолку, чтобы мгновения спустя окутать своей яростью засевших за бочками грешников: - Взор свой ласковый, на вас обратит!
Крики быстро затихают - не в силах плоть, прикрытая лёгкими жилетами флак-брони, противостоять жару очищения. Против него бессильна даже защита космодесанта, что тут о простой пехоте говорить?
Обхожу почерневшие, ставшие похожими на головешки тела, спеша подарить милость смерти тем, кого очищение не полностью принял. Таких не находится - слишком плотно стояли, слишком мало места было у грешников, пытавшихся бегством своим радость свидания с Ним отсрочить.
Опускаюсь на колени, пристроив огнемёт рядом - тела, воздаяния за грехи свои получившие, вину свою искупили и сейчас самое время напутствовать души, к Нему летящие.
- Прими их милостиво, Отче, - сложив ладони шепчу слова напутственной молитвы, той, одной из первых, которой учат нас, призвав на службу сию: - Грешили они, но Именем твоим очистились и невинные в наготе своей, спешат к стопам твоим припасть, спасения ища, ныне безгрешными став.
Путь, который мне предстоит пройти, прежде чем я окажусь подле отсека-каюты, где забаррикадировался ротный псионик, не так уж и велик.
Прямой коридор, тот самый, с затемнённым концом, тянулся всего на пол сотни метров, оканчиваясь точно такой же площадкой, что и перед лифтом.
От неё шёл новый коридор, раза в два короче первого и упиравшийся в усиленные двери, за которыми располагались казармы - отсек, выделенный мятежному взводу для проживания. Его прямоугольное тело, в дальней от входа части, имело три небольших отделения, в которых расположились старшие офицеры, командир и столь нужный мне специалист.
Почему я назвал его так?
А как иначе? Псионики, чья сила проистекала не от Отца нашего, всегда находились под плотным вниманием Офиса Расследований.
Контактируешь с тонким миром? Того самого, щупальцами Тьмы пронизанного?
Так будь готов, уважаемый пока, специалист, что мы, те, кто на страже Чистоты душ стоят, спросим с тебя - а не слишком ли тонка грань сия? И не идут из-за неё эманации нечистые, покой душ граждан Империума колеблющие?!
Ты, считающий себя, незапятнанным, присядь пока, и не косись на отца-дознавателя, железом гремящим - Отче милостив, несправедливости не допустит.
Однако, спеша поведать вам об отношении нашем к сим спецам, отвлёкся я.
Усердия ради только.
Продолжу.
Так вот, согласно карте, высвеченной моим сервитором поверх своего черепка, идти мне было всего ничего. А учитывая, что большая часть взвода, встретившая меня у лифта, сейчас вымаливала прощение у подножия Трона Его, то путь мой обещал проистекать чинно и плавно - в полном соответствии офису, мною представляемому.
Именно так всё и было. Редкие очаги сопротивления, лёгкие заслоны и засады почти не отвлекали меня по пути к казармам. Но это ни в коем разе не означало, что я имел право ленность проявить, или, не дай Отче, небрежность.
Нет!
Все мятежники, жаждавшие прощения и очищения получали искомое сполна, спеша присоединиться к своим товарищам, благодарственные гимны распевающим под дланью Его.
Первая площадка.
Выглядываю из-за угла - прямо посреди неё, обложенный мешками и растопырив сошки, утвердился тяжелый ракетный станок. Подле него - расчёт, готовый смести своими хвостатыми снарядами любого, беспечно ступившего на открытое пространство.
- Укрепи, Отче, руци мои, - начинаю тихо молиться, прикидывая дистанцию: - Взор мой, ясным сделай, ибо ради человечества тружусь я, - задрав стволы притапливаю кнопку: - Токмо ради душ заблудших спасения, корысть всякую отринув: - Вжимаюсь спиной в стенку и слыша вопли очищаемых, продолжаю: - Ибо служба тебе, благо высшее есть...
Грохот разрыва и по стене напротив, с визгом проходятся осколки, оставляя на сером металле яркие полосы свежих ран.
Ага. Боекомплект рванул - значит можно идти.
- Славлю Тебя, дитя своё оберегающего, - затянув победную литанию, выхожу из-за угла, держа огнемёт наготове.
Мало ли что?
На Отче надеяться, но всегда наготове быть надо, - поучали нас в учебке седые, покрытые шрамами ветераны, и не след мне, мудрость старших, через многие испытания прошедших, от себя отталкивать.
Но сейчас, мудрость эта, без надобности - живых здесь нет и в этом, Его добрый знак и одобрение службе своей, вижу я.
Кто как не Он, осколки ракет направил, разом два десятка мятежников к себе призвав?
И, разве не воля Его надоумила в ересь впавших, подтащить сюда не только осколочные, но и термальные заряды, кои, детонацией освобождённые, огненный вал породили, даровав очищение остаткам мятежников, тела свои в коридоре прятавших?
Только вот благой ли это знак, или тревожный?
Бредя по коридору ломаю голову над этой загадкой. Может Он, так показать слабость мою решил? Дабы спасти душу ничтожную, в грешном теле этом пребывающую, от искуса гордыни?
- Отче! - Падаю на колени, истово благодаря Его, что глаза мне открыл: - Слава Тебе! Спас! Не дал оступиться и темным путам гордыни, душу мою опутать! Грешен, Отче! Возгордился преступно, видя задания завершения близость! Грешен!
Запись номер МХХР-24-ССВА-007
Благодарю, Отче!
В бесконечном долгу пред тобой пребываю, милость твою, незаслуженно, получив!
Милостивец!
Нашёлся миг, в делах твоих, и душа моя возрадовалась, знак твой узрев. Ещё миг - и твой недостойный слуга, очистив молитвой душу, Именем Твоим укрепив и оградив её от греха, новое испытание получил!
И вновь Ты, данью своей заботливой, отвёл искус, не бросая меня на прозябание во тьме нечистой!
Ибо стоило мне, демона гордыни попрать Именем Твоим, как из отсека казарменного, дева юная, станком стройная, ко мне вышла. В одежды, облегающие облечена, на плече шуйцы - символ Медикуса, на одесной - символ гвардии твоей.
Видя слугу твоего, на коленях молящегося, встала она рядом, поклон отдала, да молвила, вопрошающе - не тот ли я посланник Боевых Сынов Твоих, что её вывести из стен сих мрачных должен?
Отвечаю ей, что воля пославших меня в эту скорбную обитель, требует спасение лишь псионику пехотному даровать, а остальным, тем, чьи души семена ереси не поразили, надлежит спасение самостоятельно, уповая на Имя Его, вести.
Скривилась тогда она, в ответе моём радости себе не найдя.
Мне бы, неразумному, уже тогда должно встревожиться было, но нет!
Пребывая в унынии, дыхание греха гордыни, смрадное, обоняв, не встревожился, радости, на лице медикуса не заметив. Ибо как не радоваться тут, видя слугу Его рядом? Разве не должно всем, помощь делу Его оказывать, спеша волю Высочайшую исполнить?
А девица сия, поняв, что тело свое, суть сосудом греха бывшее, ей самой спасать придётся, искушать меня взялась.
Да, Отче!
Плотью юной, линиями совершенными, формами упругими! Обнажила она тело своё белое и руки ко мне тянет, наслаждения наземные обещая, в обмен на выход из стен этих кровавых!
Но что мне, выбравшему служение Тебе, телесные утехи? Путь свой окончив рядом с Тобой в Вечности пребывать - вот истинное наслаждение и цель, жить, ради которой, стоит!
Поняв, что не поддался я искушению сему, дева рукой повела и пала пелена с глаз моих! Не красу юную, сил жизненных полную, перед собой увидел я, но старика мерзкого, с хихиканьем гнусным на посох, псионическими символами покрытый, опиравшегося.
- Что, - смешком едким речь обильно сдобрив, начал он: - Слаба плоть грешная, усмирению не поддающаяся? Ишь, зарделся, перси узрев! А раскраснелся-то как, задышал как!
Каюсь, Отче! Правду он говорил - взволновало меня зрелище плоти той постыдное!
- А хочешь, - продолжил речи он свои искусительные: - Сия плоть, и другие, видом ей не уступающие, твоими станут? Ласковыми, да послушными, радостно любой твой каприз исполняющими?
Ох, Отче!
Наполнился воздух, нас разделяющий, образами сладострастными, слабую плоть мою, формами разными, искушающими.
Но не поддался я! Ибо любовь моя лишь Тебе одному принадлежит!
Как был - на коленях, вознёс я молитву, дух укрепляющую, отринуть стремясь, соблазны, всё плотнее меня обступавшие!
И вера в Тебя уберегла меня!
Очистился взор мой, стоило лишь первым словам гимна святого с губ моих сорваться! Узрел я бесовские и постыдные изгибы тел чешуйчатых, слуг Слаанешевских рядом пребывающих! А поняв, что волею Твоей новое испытание мне даровано, вскинул огнемёт свой и в упор, псионика тёмного, душу свою бессмертную Хаосу продавшего, в упор поток пламени святого, излил!
Закричал он, очищение проходя! Истаяла оболочка телесная, душу прогнившую, чешуёй демонической покрытую, обнажая!
Но не убоялся я!
С именем Твоим на устах изгнал я тьмы порождение!
Славься же Отец наш! Твоими усилиями, через нас, ничтожных проходящими, да очистится мир сей, греха и тьмы полный!
Запись номер МХХР-24-ССВА-008
Стоя на коленях я вздрагивал, когда слова Примарха, тяжкие в своей обвинительной сути, падали на меня подобно каплям раскалённого метала.
- Уничтожил собственность Империума. Самолично покарал еретиков, взяв на себя полномочия суда. - Примарх смолк, давая отдых горлу, отпил води и продолжил: - А так же! В нарушение прямого приказа, уничтожил штатного псионика, проходившего службу в составе сил Астра Милитариум. Это убийство не позволило представителям Префектус Департаменто Мониторум, - последовал кивок в сторону комиссара, с безразличным видом игравшего темляком своей сабли: - Провести дознание о причинах возникшего мятежа.