Одним словом, с момента подхода его к воздушным границам Советского Союза, самолет-шпион был под неослабным наблюдением наших радаров, а советские ракетчики были готовы в любую минуту уничтожить непрошеного гостя, они ждали лишь приказа главного командования. Однако командование считало, что нужно не просто сбить вражеский самолет, а сбить его в определенном месте, с тем чтобы провокаторы войны не могли замести следы своей черной работы…
Когда была дана команда уничтожить воздушного лазутчика, он подходил к зоне, которую охраняет Н-ская ракетная часть. Здесь первыми встретили самолет-нарушитель воины радиолокационной роты капитана Алипатова.
Как только по сети оповещения поступил сигнал, капитан Алипатов отдал распоряжение включить станцию.
Бесшумно завращалась антенна. Операторы впились глазами в засветившиеся экраны индикаторов (приборы для обнаружения воздушных целей).
Раздалась новая команда:
— Обнаружить и повести цель!
Напрягая зрение, всматривался в экран индикатора кругового обзора оператор первого класса ефрейтор Виктор Тока лов. Желтоватая линия — развертка — кружилась по экрану, оставляя за собой светлую сетку, поделенную на маленькие квадраты — азимуты, соответствующие участку воздушного пространства, просматриваемого антенной станции. У кромки экрана на секунду возник всплеск — отражение самолета в воздухе.
— Вижу цель! — тотчас доложил Токалов.
В боевую работу включился оператор ефрейтор Хлебников. Опытным глазом он точно уловил чуть видимый импульс от цели и сразу передал первые координаты.
Воздушный шпион шел на высоте 20 километров. Ефрейтор Токалов обнаружил цель намного дальше, чем это предусматривали наставления.
Виталий Белянкин, молодой солдат, но тоже оператор второго класса, точно определил азимут неизвестного самолета. А в следующие секунды сержант Вакуленко и рядовой Губкин уже передали старшему войсковому начальнику, воинам-ракетчикам координаты противника.
В подразделении капитана Алипатова, операторы которого вели самолет-нарушитель на последнем этапе его преступного полета, хранится отчетный планшет работы станции обнаружения за 1 мая 1960 года.
На большом листе белой кальки пролегли красные линии полетов наших истребителей, гражданских самолетов, которые в этот день были в воздухе и проходили над зоной подразделения. Среди них — жирная черная линия: курс самолета-нарушителя, устремленного на северо-запад. Она обрывается в нескольких километрах северо-восточнее Свердловска. На планшете это место заштриховано черной тушью.
— Здесь воздушного пирата достигла ракета, — объясняет планшетист ефрейтор Геннадий Лосев.
Это он в какие-то мгновения отмечал в тот памятный день на карте путь полета американского самолета-шпиона. Секунды — необычайно короткий отрезок времени. Но комсомолец Лосев успевал наносить на карту и курс, и высоту, и расстояние до цели.
Данные радиолокаторщиков были приняты командным пунктом ракетной части. Мне довелось побывать на нем. Он не имеет ничего схожего с окопом или блиндажом, откуда обычно командиры сухопутных войск руководят боем, а скорее напоминает демонстрационный зал научно-исследовательского института. Здесь на одной из стен расположены светящиеся планшеты воздушной обстановки и управления боем. Подобно огромному зеркалу широкоэкранного кинотеатра, они воспроизводят воздушную обстановку над частью, фиксируют цели, отражают ход боя. На планшете управления огнем отмечаются команды на стартовые площадки ракет. Перед планшетами — столики, за которыми находятся командир части и его помощники.
Бой ракетных войск — бой краткотечный, скоростной. Успех решают секунды. За это время командиру надо решить не одну сложную задачу. И здесь на помощь приходят умные машины. Автоматика — основное средство управления противовоздушной обороны. Высокая боеготовность, умение каждого воина, расчета, подразделения молниеносно выполнить поставленную задачу — главный ее закон.
— Когда Пауэрс вошел в зону огня нашей части, — рассказывал мне командир, руководивший боем ракетных батарей 1 мая, — на командный пункт части одна за другой пошли просьбы командиров подразделений: «Дайте мне нарушителя, готов его сбить», «Готов к пуску ракеты», «Разрешите мне обстрелять вражеский самолет!»
Приказ был дан батарее, которая находилась в наиболее выгодном положении для ведения боя. Его получили ракетчики майора Воронова.
Михаил Романович Воронов — старый зенитчик, участник Отечественной войны. Вся его армейская жизнь связана с частями противовоздушной обороны.
Приказ застал его в кабине управления. Солдаты подразделения поднятые по тревоге, уже подготовили ракеты к бою. Томительно проходят минуты ожидания. Но вот на экране индикатора появился маленький желтый «червячок» — цель. Она приближалась к центру сетки — к боевой позиции ракетной батареи.
— Вести цель! — отдал приказ майор.
Новая техника породила в армии новые специальности, новые командирские должности. Среди них особым уважением и почетом пользуются офицеры-наведенцы.
Данные для стрельбы вырабатываются машинами, которые мгновенно производят сложные расчеты, связанные с подготовкой, пуском и наведением ракеты на цель. Офицер-наведенец должен уметь быстро оценить все эти данные и точно привести ракету к цели.
В подразделении майора Воронова офицером наведения служит старший лейтенант Эдуард Фельдблюм. Этого молодого офицера зовут в части «асом наведения». За его пультом управления несколько индикаторов, на их экранах прыгают прерывистые зеленые линии — отражение радиоволн, прощупывающих воздушное пространство. Помощник старшего лейтенанта — оператор младший сержант Виталий Ягушкин вовремя обнаружил и, как говорят локаторщики, умело, без «провала», провел самолет нарушителя.
Майор Воронов отдает приказ:
— При входе в зону огня — уничтожить цель!
На индикаторе появились чуть приметные отметки цели. Офицер Фельдблюм подает команду расчету младшего сержанта Валерия Шустера:
— Сопровождать цель!
Расчет сержанта Александра Федорова быстро подготовил боевую ракету на стартовой площадке. Всего несколько секунд — и ракета, огромная ракета, готова ринуться ввысь на врага.
— Ракета готова, — докладывает сержант командиру.
— Расчету укрыться! — слышится в ответ.
Будто ветром сдувает расчет со стартовой площадки. Последним спешит в укрытие сержант Федоров.
Вот на индикаторе появились маленькие желтоватые «пачки». Это отметки цели.
— Цель в зоне огня, — докладывает командиру подразделения офицер наведения.
— Огонь! — следует короткий, решительный приказ.
Рука старшего лейтенанта уверенно нажала кнопку пуска.
Пронзительно завыл двигатель. Раздался оглушительный взрыв; казалось, началось извержение вулкана огромной силы. Выстилались зеленым ковром гибкие березы, окружающие позицию ракетной батареи. Яркое пламя осветило полнеба. Ракета рванулась с установки и, оставляя позади огненный шлейф, сперва вроде бы совсем медленно, а потом все быстрее и быстрее понеслась в голубую даль.
Эдуард Фельдблюм замер у экрана индикатора, а на нем — две крохотные отметки: ракета и цель. Стремительно сокращается между ними расстояние. И вот ракета нагнала самолет. И сразу на экране возникли новые «пачки» — маленькие черточки. Они отразили устремившиеся вниз обломки самолета.
— Цель поражена! — доложил старший лейтенант Фельдблюм.
— Самолет сбит. Выбросился парашютист, — вторит ему наблюдатель за воздухом ефрейтор Миганат Грифанов.
Только тут Эдуард Фельдблюм заметил, как текут по его лицу липкие струйки пота, как дрожат пальцы, так решительно нажавшие перед этим кнопку пуска.
Ракета, пущенная воинами майора Воронова, пошла вдогонку за Пауэрсом. Взрыв ударил его самолет по хвосту, и это спасло пилота от верной гибели. Огромная машина стала разваливаться на части. Они не горели. В стратосфере не хватало кислорода. Большие части свободно планировали на землю, и это сохранило несущие плоскости и шпионскую аппаратуру от полного разрушения.
Пауэрс не стал выполнять данную ему инструкцию — взорвать остатки самолета, а самому покончить жизнь самоубийством. Он постарался побыстрее выброситься на парашюте и раскрыл его лишь на высоте 14 тысяч метров. К месту приземления Пауэрса подбежали находившиеся невдалеке колхозники. Они еще не знали, что парашютист — шпион, и думали, что это наш пилот, совершивший учебный прыжок или попавший в беду. Летчик лежал без движения.
— Ранен? Не надо ли воды? — заботливо спрашивали колхозники.
Наконец Пауэрс очнулся. Он испуганно глядел на окруживших его людей, не понимал вопросов, зная только одно: что он сбит и находится на земле, которую пытался в шпионских целях сфотографировать, что его окружают советские люди, на мирный труд которых он по приказу своих генералов покушался. И от сознания этого, как от удара электрической искры, он вскочил и поднял кверху руки, залепетав что-то на непонятном для окружающих языке.
— Фашист! Враг! — загудела толпа.
— Взять его, ребята…
Спустя месяц после этого памятного события мне довелось присутствовать на учениях ракетных частей. Ночью в одной далекой таежной деревеньке я заметил группу подростков на велосипедах. Они стояли, укрывшись под деревьями на окраине селения, и пристально смотрели в небо. А там, в темной выси, шел учебный бой истребителей. Я обратился к белобрысому парнишке лет двенадцати в выцветшей футболке:
— Вы чего тут собрались?
— Как — чего? Ждем.
— Кого?
— А может быть, еще какой-нибудь Пауэрс с неба свалится. Так мы его выловим.
Попытки уверить ребят, что идет учение, что это не боевая тревога, успеха не имели.
— Мы еще немного подождем. На всякий случай…
Июль 1960 г.
Василий Песков
СОЛДАТСКАЯ МЕДАЛЬ КОСМОНАВТА
Рис. Г. Калиновского
— Какой же он космонавт! Он на космонавта и не похож.
— Космонавт! Точно тебе говорю.
Это разговор двух девушек, наблюдавших за игрой в теннис на корте космодромного городка.
Я бы тоже за космонавта его не принял.
За столом около спортивной площадки сидел человек совсем не гагаринского возраста.
Спортивный костюм, обут в кеды, энергичные черты лица, седина в волосах. Да, конечно, он скорее похож на спортивного тренера, чем на привычного нам космонавта. На коленях у меня лежала бумажка: «Феоктистов Константин Петрович. 38 лет. Родился в Воронеже. Русский. Беспартийный. Окончил Высшее техническое училище имени Баумана. Кандидат наук. Читает по-английски. Имеет медаль за войну и два трудовых ордена, полученных совсем недавно». Далее характеристика: широко эрудирован в технических вопросах и является хорошим специалистом в своей работе… Руководил разработкой важных научно-исследовательских тем. Увлекся философией и кибернетикой… В этом году прошел медицинское обследование, испытание на центрифуге и в термокамере, изучил методику ведения научного эксперимента в полете. Вот и все, что мог сказать о человеке листок бумаги.
— Мало? — человек положил руки на стол и дружески улыбнулся. — Ну хорошо, атакуйте. Я приготовился.
Разговор продолжался около часа. Я привожу его таким, каким был этот разговор за двое суток до старта, — вопросы и ответы.
— Я тоже из Воронежа. Вопрос земляка: вы помните этот город, связаны с ним сейчас?
— Да, в этом городе я родился и жил до шестнадцати лет. Конечно, многое не забылось и не забудется. Друзья детства. Проспект. Бронзовый Петр. Зеленые парки, зеленый район сельскохозяйственного института. Лысая гора под Воронежем. Недавно, кажется в Третьяковке, увидел картину «На родных просторах». Остановился — страшно знакомый пейзаж. Навел справки. Воронежский художник! Написана картина с Лысой горы. Как раз в этом месте, над речкой, я костры разводил. Последняя поездка в город была печальной — хоронил друга…
— У вас медаль за войну?
— Медаль тоже напоминает о городе. В сорок втором подошли немцы. Я ушел в боевой отряд мальчишкой-разведчиком. Раз десять переходил линию фронта. Получил под Воронежем рану.
— Два слова о родителях…
— Мать умерла. Отец, в прошлом бухгалтер, теперь на пенсии.
— Ваш путь в науку. Давно ли сделали выбор профессии?
— Давно. В детстве я прочитал несколько популярных книжек по энергетике. С тех пор и началась любовь к технике. Первые опыты, эксперименты делал в Воронежском дворце пионеров.
— Мы не первый раз видим вас на космодроме. Объясните ваши прежние поездки сюда.
— Я участвовал в запуске первого спутника. С коллективом ученых и инженеров участвовал в подготовке полета Гагарина, Титова, Николаева…
— Всех космонавтов?
— Да.
— Ваше решение «лететь самому» пришло неожиданно?
— Нет, очень давно. Я знал, что вслед за космонавтами-пионерами, космонавтами-профессионалами обязательно полетят ученые. Я очень хотел быть среди них. Несколько раз просил о себе…
— Вас не смущали требования врачей к космонавту?
— Поначалу многое было неясным и неизвестным. Действовать надо было с большим запасом осторожности. Но в прошлом году всем стало ясно: космос — место работы не только для избранных. Хотя, разумеется, это не прогулки по саду.
— Вы, наверно, хороший спортсмен, если сравнительно быстро сумели подготовить себя к полету.
— Должен сознаться: регулярно спортом не занимался, не хватало времени. Знаю, что это плохо, но так уж получилось. Изредка удается выкраивать время для лыж и охоты.
— Вы считаете, что здоровья рядового человека достаточно для полета?
— Как видите, я не Геркулес, но я убежден: в космос может лететь всякий здоровый человек. Правда, надо делать различие между профессиональным космонавтом и, например, ученым, так же как мы различаем в самолете пассажира и летчика.
— Что вас как человека науки более всего интересует в этом полете?
— Надо решить много задач, связанных с наблюдением звезд и Земли как планеты. Все это важно для построения астронавигационных систем. Меня интересуют оптические характеристики земной атмосферы, полярные сияния, возможности космической навигации.
— Ваши представления о счастье?
— По-моему, счастье — это без ошибки выбрать путь в жизни. Счастье — если человек упорно стремится к цели и, перешагнув трудности, достигает ее. Счастье — это работа, радостная для тебя и полезная людям.
— Ваше любимое занятие в свободное время?
— Вся беда в том, что свободного времени до сих пор было до обидного мало.
— Мы слышали, вас зовут одержимым. Обижает или льстит вам такая характеристика?
— Одержимость в деле я всегда уважал в людях.
Наша беседа могла бы продолжаться, но подошел руководитель физической подготовки и, улыбнувшись, сказал одно слово: режим. Мы пожелали ученому успешной работы.
А через день был старт. Около ракеты стояли десятка четыре людей и поглядывали на часы, ожидали автобуса. Из автобуса вышли трое, одетые в синие стеганые куртки из нейлона и брюки из той же материи. На Феоктистове были летние светлые полуботинки. Все это еще больше подчеркивало и необычность полета, и какое-то новое качество людей, идущих по бетону к ракете.
Я не заметил какого-либо волнения на лицах космонавтов. Попрощавшись со всеми, они пошли неторопливо, переговариваясь. Я вспомнил предыдущие старты и отметил некоторое угасание торжественности момента. Люди шли на работу. И походка, и одежда, и слова, сказанные на прощание, — все было гораздо проще, чем в предыдущие старты.
Феоктистов вошел в корабль вторым. Его место было на среднем кресле.
А потом отсчет времени и старт. Зрелище подъема ракеты будет поражать воображение, сколько бы раз человек ни видел его. В эту минуту человек чувствует себя маленьким, придавленный грохотом и ослепленный огнем и сознанием происходящего. Человек чувствует себя и великаном, потому что это рука Человека десять секунд назад зажгла под ракетой солнце, это Человек поселил силищу в эту махину, это Человек находится на верху ракеты.