— И где же кости? Есть идея, или свой вопрос ты задал именно как вопрос, а не как предварение версии?
— Как вопрос, — удрученно вздохнул Мартин и, заметив, что все еще сжимает запястье стрига, торопливо убрал ладонь. — Простите.
— Хорошая хватка, — демонстративно потирая руку, одобрил фон Вегерхоф с улыбкой и уже серьезно предположил: — Быть может, они и впрямь возвратятся этой ночью? В первую ночь они едят, тело прячут, а после возвращаются и зарывают его.
— Прятать вдалеке от места убийства нет смысла, — качнул головой Курт, — ведь они уверены, что о месте этом никому не известно; но будь оно спрятано поблизости — сдается мне, уж это-то ты бы учуял. Однако других вариантов, кроме как «отнести еще дальше в лес и там выбросить в овраг или поблизости от звериных троп», мне в голову не приходит.
— Стало быть, Александеру будет чем заняться во время его ночного бдения: стоит осмотреть местность вокруг поляны с костром. Если останки они уносили все в том же полотне, на котором происходила разделка — из него наверняка подтекало, и следы должны остаться. Ночью можно осмотреться рядом с поляной, а как рассветет и станет ясно, что никто не явится — продвинуться дальше.
— Ouais [88], скучно не будет, — вздохнул фон Вегерхоф. — Есть еще какие-то пожелания, господа дознаватели? Найти убийц, раскрыть суть Предела?
— О, не стоит беспокоиться, господин барон, это уж мы сами.
— Благодарствую, — низко поклонился тот и, оглядевшись вокруг, кивнул: — Eh bien, долго собираться мне ни к чему, посему прощаюсь.
— Нервничает, — заметил Мартин, когда стриг покинул дом матушки Лессар, и Курт кивнул:
— Слишком часто его сносит на фрошэссериш [89]… Что? — приподнял бровь он, заметив, как собеседник чуть заметно поморщился.
— Ты сказал, что из Винланда Гейгер мог «бежать каким-либо образом», — не ответив, заметил Мартин. — Что ты подразумевал? Не припомню, чтоб между Землями курсировали суда, подобно венецианским гондолам.
— Из нас двоих по Винланду expertus ты. Как полагаешь, что я мог подразумевать? Сколь мне ведомо, таинственное «белое племя»…
— «Племя беловолосых».
— Племя беловолосых на юго-западе, — продолжил Курт, кивнув, — так и не обнаружено за эти годы, если не считать «обнаружением» их регулярные набеги.
— Уже не настолько регулярные — с тех пор, как тевтонцы прочно обосновались; за последние два года не было вовсе ни одного. Однако да, обнаружить их пока не удалось.
— Не удалось обнаружить их самих, — перечислил Курт, — не удалось узнать, где и чем они живут, не удалось взять ни одного живым для допроса и не удалось выяснить, есть ли у них связь со Старой Землей, ибо не удалось убедиться в том, что тевтонская операция по изничтожению Виталийских братьев увенчалась полным успехом.
— Что значит «не удалось убедиться»? Мы это точно знаем!
— Под полным я разумею такую степень урона их флоту и казне, чтобы былые планы рейда к Винланду появлялись в головах этих парней теперь исключительно в блаженных снах…
— Балтийские пираты разбиты десять лет назад, — возразил Мартин твердо. — В Северном море, куда сбежали их жалкие остатки…
— …они объединились с местными пиратами.
— …вместе с коими и были уничтожены флотами Империи и Ордена. Уничтожены, — повторил Мартин с нажимом. — Полностью. Послушай, паранойя — хорошая штука, но не думаешь же ты, что она у тебя одного работает лучше, чем разведка Империи? Всё, их нет. И после смерти Каспара других идеологов того же размаха, способных собрать единомышленников и направить на что-то большее, чем нажива на месте, не появилось. Все раскрытые в Винланде агенты свидетельствуют о нескольких руководителях, ни один из которых не обладает и каплей того авторитета и веса. Я не хочу сказать, что опасаться некого и нечего, но сейчас некогда единая сила — разрозненные группы, каковые пытаются сотрудничать друг с другом с заметным трудом. Заполучить карту Винланда им когда-то не дали, и…
— И учитывая раскрытое количество их агентов — можно предположить, какое количество нераскрытых имело возможность составить или скопировать для них карту во всех красках. Возразишь?
— Нет, — вынужденно согласился Мартин. — Не возражу. Однако не могу не заметить, что даже если некая часть кораблей виталийских головорезов и была сохранена и не учтена нами, тевтонцами или имперскими разведчиками, даже если кто-то сумел их организовать для путешествия в Винланд — вряд ли это имеет вид регулярных рейсов.
— Так сказали задержанные агенты, это вывод тех, кто курирует колонизацию Винланда, или так думаешь ты?
— Все вместе. Точнее, — с неохотой поправился инквизитор, — так говорят кураторы и так думаю я. Ни один агент так и не смог сказать, есть ли у кого-либо в Европе возможность или хотя бы планы посещения Винланда. Все они агенты второго порядка.
Курт молча кивнул, и Мартин отозвался таким же бессловесным вздохом.
Агенты второго порядка, как их назвал Висконти, или «спящие» по определению Нессель и подтянутых к делу expertus’ов. Просто люди, в целом самые обычные, ничем не примечательные, кроме той самой готовности ехать или плыть за тридевять земель, проверенные не единожды перед отбором для отправки на освоение Винланда. Однажды кто-то из этих людей просыпался утром — и вспоминал, кто он и зачем сюда прибыл на самом деле. Вспоминал, как и почему оказался на пути вербовщиков. Вспоминал, каким целям должен служить…
Таких за шестнадцать лет колонизации нашлось трое, и «нашлось» было самым верным словом, ибо раскрыты они не были — все трое пришли с повинной сами. Все трое, вспомнив, кто они, и оценив собственное положение, пришли к выводу, что от добра добра не ищут, и мутные цели их предводителей, равно как и собственные идейные устремления прошлого, прельщают их куда меньше, чем уже устоявшаяся жизнь на новой земле. Да, там было не слишком уютно, и существовать приходилось по сути в военном лагере на военном положении, но с этими людьми вокруг их уже роднило куда больше, чем с прежними сообщниками. Да и немалый надел пусть даже такой земли и семья вносили свою лепту.
Один явился тотчас же после «пробуждения», в то же утро, в сопровождении насмерть перепуганной жены, цеплявшейся за его рукав, и просто вывалил всю пока еще бессистемную смесь воспоминаний как есть, подытожив исповедь словами «делайте со мной, что хотите». Еще один пережил первое время в одиночных размышлениях, прикидках всех «за» и «против», и лишь спустя месяц решился раскрыться, предположив, что вскоре с ним наверняка выйдут на связь люди более высокого порядка и что-то потребуют, ибо не для любования же иноземной природой он был заслан сюда вот так, спрятанный сам в себе, с наполовину погруженной в сон душой.
Третий, по его собственному признанию, принял решение делать вид, что ничего не случилось. Со дня «пробуждения» прошел месяц, второй, год, и ничего не менялось, и никто не являлся к нему с таинственными посланиями и указаниями, и он решил — пусть все идет, как идет. Быть может, решил он, внедрившие его люди уже забыли о нем или погибли, или случился какой-то переворот в управляющих сферах, и их свергли и отстранили от дел. Быть может, никто так и не придет, так к чему суетиться? Пробудившийся агент растил двух сыновей, старшему из коих вот-вот должно было исполниться четыре года, с упоением вгрызался в холодную каменистую землю и строил планы переместиться дальше на юго-запад с новой экспедицией, как только дети хоть немного встанут на ноги, вместе с женой осваивал искусство шить из пушнины сносную одежду, снискав на этом поприще славу золотых рук… И однажды в дверь постучали.
Сосед, весельчак и острослов, один из лучших следопытов и охотников поселения. Одинокий, но всегда благодушный и гостеприимный. Любимец всех, от молодых женщин до сорокалетних битых жизнью мужиков, своих ровесников. «Освойся пока и осмысли сам себя, а после я скажу, что ты должен делать»…
Когда тотчас же после его ухода агент рванул к инквизитору, приписанному к поселению, служитель Конгрегации едва сдержался, чтобы не отходить раскаявшегося грешника табуреткой. Разумеется, горе-шпиону и в голову не пришло выждать, отвлечь внимание, пробраться к конгрегатской резиденции тайком, и когда немедленно направленные в дом охотника тевтонцы выломали запертую дверь — того и след простыл.
Агент для себя не просил ничего, желая лишь получить обещание защитить семью, однако разбрасываться людьми в сложившейся ситуации было не с руки, да и прощенный враг, решил инквизитор, порой куда надежней облагодетельствованного друга, посему несостоявшийся агент был оставлен где есть, с обязательством являться для исповеди тотчас же, если его память выкинет новую шутку или если на связь попытается выйти кто-то еще.
Все трое, однако, так и продолжили жить как прежде; никаких новых кульбитов их разум более не совершал, никакие агенты более значимого порядка с ними не связывались, никто не пытался отомстить им за предательство, и что самое главное — никакой дельной информации они ни о себе, ни о сообщниках на Старой Земле сообщить не смогли. Все трое бормотали что-то маловнятное о мире без Инквизиции, свободе человеческого духа без Церкви, Империи и какого бы то ни было государства вовсе, о грядущем триумфе человеческой воли и славе древних богов, смущаясь под взглядами инквизитора и братьев-рыцарей, запинаясь и явно сами удивляясь тому, как когда-то могли верить во все сказанное настолько искренне, чтобы согласиться на столь дикое вмешательство в собственный разум. Как заметил, пересказывая суть отчетов, Висконти — жизнь на осадном положении либо быстро вылечивает анархистскую блажь, либо лишает разума вовсе, и слава Богу, что в случае этих троих имел место именно первый вариант.
Что сталось с бежавшим агентом первого порядка, куда он направился, в конкретное место или куда глаза глядят, что с ним сталось — осталось неизвестным. Тела не нашли ни поблизости от поселения, ни на землях местных племен (если только те говорили правду), живым его нигде достоверно не видели тоже, и лишь мальчишки, сыновья местного охотника, говорили, что, кажется, видели пришлого человека далеко-далеко, у заросших соснами скал, куда им заходить было запрещено, но они (честное слово, случайно!) все-таки зашли.
Если мальчишки ничего не напутали и ни в чем не приврали — двигался агент именно в сторону земель, на которых, согласно предположениям местных, обитали люди, не похожие на жителей Винланда. Отчасти, как не раз отмечал Висконти, им можно быть благодарными — именно на основе противостояния их нечастым, но всегда разорительным набегам и помощи местным племенам в этом деле удалось достаточно легко наладить относительный мир и хрупкое сотрудничество с обитателями земли, открытой спустя несколько лет после основания базового лагеря на Нойфундланде [90]. За время пребывания на соседствующей с островом земле братья-тевтонцы сталкивались с ними восемь раз в серьезных схватках и еще однажды — в мимолетной драке с, по-видимому, отрядом разведчиков. Взять живым никого из них ни разу не удалось, и все, что оставалось — строить предположения по телам и снаряжению убитых и рассказам местных.
Они приходили с юго-запада, где появились, по рассказам стариков, всего несколько поколений назад. Это были высокие крепкие люди или со светлыми волосами, но с чертами лиц винландских жителей, или не похожие на них вовсе — таких легко можно было встретить в северных районах Германии где-нибудь в порту. Вооружение тоже напоминало больше хорошо знакомые мечи и скандинавские секиры, чем палицы и легкие топорики местных племен, да и одеяния их, хоть и были сшиты явно по местным обычаям, имели заметные и тоже знакомые отличия в крое. А главное — местные в один голос твердили, что не известны ни им, ни ближайшим племенам те духи, чьи изображения были выточены на амулетах, и не знакомы знаки, что были вышиты на одеждах убитых.
«Мы знаем, что случилось с исландцами», — сообщил в одном из отчетов конгрегатский служитель более десяти лет назад, но это было слишком сильным заявлением. Да, теперь стало ясно, куда исчезли полторы сотни лет назад все прибрежные обитатели Исландии. Да, можно было предположить, что им стало мало Нойфундланда, и с острова они сместились на обнаружившийся рядом с ним континент. Но что стало с первым поселением, почему они ушли глубже на юго-запад, как им удалось выжить в окружении не слишком доброжелательных к чужакам племен, почему спустя столько поколений смешения все еще не исчезла, прямо скажем, не самая стойкая порода светловолосых людей, растворившись в подавляющей массе винландской крови… Все это так и осталось без ответа.
И к тому же, возник новый вопрос: грубо сделанные золотые амулеты, в немалых количествах найденные у убитых светловолосых — это редкость, отличительная особенность экипировки «идущих на смерть», или там, на юго-востоке, и вправду можно найти что-то, что сделает, наконец, по сути убыточную колонизацию неизведанной земли хотя бы самоокупаемым предприятием?..
Тевтонский emissarius, на чьих плечах лежала орденская часть освоения Винланда, уже стал не просто постоянным гостем в академии — в последние годы все чаще он входил в рабочую комнату Антонио Висконти почти запросто, и можно было слышать из-за двери, как они жарко обсуждают что-то, о чем-то спорят, препираются, и если склониться к створке и притихнуть, можно было услышать не приличествующие столь высоким особам выражения вроде «от барана слышу» или «и откуда я рожу тебе еще три корабля?»…
Корабли, правду сказать, находились. Не в тех количествах, о которых время от времени мечтал Висконти, однако рвущимся на новую неизведанную землю конгрегатам всегда было на чем туда попасть…
— Сколько раз подавал прошение? — спросил Курт и, когда Мартин непонимающе нахмурился, пояснил: — О назначении в Винланд. Сколько раз ты пытался и сколько раз Бруно тебе отказывал?
— Четыре, — нехотя отозвался тот.
— Зачем?
— Затем, что это интересно, — с явно сдерживаемым неудовольствием пояснил Мартин. — Затем, что необыкновенно. Затем, что для меня это как целый Предел-континент.
— Ах во-от оно что, — протянул Курт, кивнув с нарочитым пониманием. — Предел. Приключения, схватки, неведомые чудовища и чуждые земли. Оно и понятно, всякие там стриги да оборотни, да человеческие войны — привычные скучные пустяковины… Сюда — тоже сам напросился?
— Да не полезу я в Предел, — зло отрезал инквизитор. — Да, приключения. Да, стриги и оборотни — это скучно, когда один из них с детства учит тебя французским наречиям, а с другим ты все с того же детства бегаешь на тренировках. И ведьмы — скучно, потому что одна из них тебе штопала штанину, которую другая порвала в детской драке, а потом обе ставили тебе припарки на ссадины. Шпионы — скучно, потому что они твои родители, с малых лет отдавшие тебя на воспитание своим учителям-шпионам. Наследники престолов, могущественные организации, рулящие политикой половины цивилизованного мира — скучно. Все они — просто точно такие же друзья, родные или враги, как тысячи, десятки тысяч обывателей Европы, все эти тайные игры — байки моего детства. Ах нет, вспомнил, было нечто необыкновенное — год назад. Призрак на заброшенной мельнице в полузаброшенной деревне. К призракам я еще не привык, вынужден признать. Да, на родной земле еще может произойти много нового и интересного, только я-то вряд ли до этого доживу, а сейчас вся моя служба похожа на жизнь городского стража, следящего за карманниками.
— А тебе подавай ангела смерти на улицах? Помнишь, что говорили в академии об азарте?
— Это не азарт.
— Да в самом деле?
— Я хочу приложить силы туда, где этих сил не хватает, — с расстановкой выговорил Мартин. — Быть полезным там, где эта польза нужна. Да, я хочу, чтобы это и мне тоже было интересно, это что, настолько крамольно? И скажешь, что сам не начинал службу с той же мыслью?