— Фёллер не обнаружил в их лагере никого подозрительного.
— Возьму на себя смелость допустить, что Фёллер и во мне не обнаружил бы ничего подозрительного, — уже серьезно заметил фон Вегерхоф. — Можно заметить свечу, но не когда она накрыта колпаком… К прочему, магия крови — это не врожденный талант и не обычная малефиция, которая неизбежно накладывает ясно видимый любому expertus’у отпечаток.
— Да и видимый отпечаток, если постараться, можно замаскировать, — хмуро напомнил Курт; стриг кивнул:
— О чем я и говорю.
— Тогда как вы узнаете…
— Узнаю, — мягко оборвал фон Вегерхоф и, не дав ему продолжить, спросил: — Как ты узнаёшь на допросе лгуна? Вот видишь, — развел руками стриг, когда Мартин замялся, — ты не можешь этого сказать двумя словами, это целая наука. Ты ее постиг, ты можешь прочитать долгую лекцию о ней, но описать ее коротко несведущему — не можешь. Разумеется, и от меня можно скрыться, и я могу не почувствовать чего-то сразу, но я почувствую скорее, чем кто-либо другой — как только он чем-то себя выдаст. А он однажды выдаст.
Глава 5
Стоянка паломников приютилась в подлеске, явно основательно поредевшем со дня водружения здесь первого шалаша. В лагере было на удивление чисто и аккуратно, даже сам воздух казался старательно выстиранным, как приготовленная для новобрачных простыня, и лишь через несколько мгновений Курт смог понять, в чем дело — здесь даже звуков почти не слышалось, кроме доносящегося с крон деревьев птичьего пения и шелеста ветвей. Людские голоса звучали редко, не было окриков или громкого говора, не звучало смеха, песен или, на худой конец, брани; притом люди в лагере были — какая-то женщина шила, сидя у огня с огромным котлом, двое мужчин поправляли каркас кособокого жилища, помеси палатки и шалаша, еще один перетаскивал в соседний шатер какой-то скарб, сваленный в кучу поблизости — кажется, одно из временных строений разобрали, и теперь его жители перемещались к гостеприимным соседям. Чуть поодаль высилось почти настоящее жилище, явно сооруженное из повозок, ткани, кож и еще Бог знает чего; на земле подле него возились со сплетенными из травы и веток фигурками двое мальчишек, переговариваясь едва слышно.
— Думаю, ты уже понял, что я имел в виду, — тихо заметил Мартин, перехватив взгляд Курта, и он кивнул:
— Подозреваю, что да. И будь моя воля — каждый здесь уже сидел бы в отдельной камере, подробно и чистосердечно отвечая на множество любопытных вопросов.
— Отдельную для каждого здесь взять негде, — с явственным сожалением вздохнул Мартин. — И увы, прошли времена твоей молодости… Да и воли нашей на это нет, — поспешно добавил он, осознав, что вышло двусмысленно, — ибо разгоним эту братию — и никогда не узнаем, что за ними стоит.
— Давайте-ка для начала взглянем на то, что лежит, — предложил фон Вегерхоф и пояснил в ответ на вопросительный взгляд: — Могила твоего минотавра. Хотелось бы взглянуть на это место.
— Полагаете, сумеете уловить там что-то? — кивком пригласив идти за собою, с сомнением уточнил Мартин и свернул в сторону, за пределы лагеря. — Из материальных улик вы точно ничего не отыщете: поверьте, я обшарил, ощупал и обнюхал там все заросли на дюжину шагов окрест. Там нет ничего, никаких следов, посторонних предметов или чего иного, что выбивалось бы из порядка вещей.
Стриг кивнул, молча направившись за ним, и Курт двинулся следом, мимоходом обернувшись на лагерь паломников с неприятным, мерзким предчувствием. Хотя предчувствие ли? Или это просто привычная, с годами службы ставшая неизменной, неприязнь к подобному люду, от которого всегда бывают неприятности… Впрочем, нет, стоит быть честным: не всегда. Бывало и так, что всевозможным общинам вроде этой со временем просто наскучивала собственная набожность, и они разбредались по домам, каясь потом на исповедях в грехе самонадеянности, гордыни и фарисейства.
Тому, что подобные спонтанные народные порывы случались все чаще, удивляться не приходилось: в последние годы слухи и реальные факты, которые прежде удавалось дозированно выдавать обывателю, скрывая большую часть происшествий, все чаще уходили в народ быстрее, чем в канцелярию Конгрегации. Странные видения, которые опасались называть знамениями громко, но шепотом звали именно так. Внезапные вспышки малефиции в спокойных, тихих городках. Болезни — странные, неведомые, смертоносные, в ответ на которые лучшие эскулапы Конгрегации лишь растерянно пожимали плечами; таинственные хвори возникали внезапно и так же нежданно кончались. Призраки умерших. Стриги. Ликантропы. Сейчас почти невозможно поверить в то, что когда-то встреча с таким созданием была не просто делом редким, это было чем-то почти невероятным, а теперь, отправляясь в другой город, на пустынной дороге среди прежних опасностей, вроде грабителей и зверья, надлежало иметь в виду и этих тварей.
И в одном Мартин был прав: времена и впрямь изменились. Уже и в первые годы своей службы Курту частенько доводилось слышать сожаления о тех самых «прежних временах», которые Конгрегация всеми силами тщилась искупить, уже не хватая по первому подозрению любого и не учиняя вместо расследования допросы. А сейчас, на фоне всего происходящего, некогда отпущенные вожжи приходилось ослаблять дальше, ибо Совет понимал: попытка их подтянуть лишь сделает хуже.
Гасить апокалиптичные настроения с трудом, но все же удавалось, однако перенаправить их в созидательное, деятельное русло, внушить мысль о поре невидимой брани — это уже было много сложнее: добрые христиане на пороге великих перемен в большинстве своем предпочитали зажаться в угол, запереть двери душ и сердец, но не слышать о враге и не думать о вероятной схватке. Давить страх страхом было выходом не лучшим: без возможности выплеснуть этот страх, без какой-либо отдушины — у котла попросту сорвет крышку.
Поэтому, учтя прошлый печальный опыт, то и дело возникающие приступы паломничеств к святым местам, нечаянные братства и общины, проповеди на улицах и взрывы чрезмерного благочестия на местах — все это Конгрегация встречала с материнским пониманием и любовью, не объявляя ересью сходу и не карая немедленно, однако пристально надзирая за каждым шагом и направляя время от времени, когда незлобиво, а когда и жестко. К счастью, такое вмешательство требовалось нечасто: когда подобные движения не оказывались изначально организованными, не бывали спланированными — все это не переходило черту, сходя на нет со временем; как подозревал Курт — в немалой степени именно потому, что не подогревалось пламенем запретности. Головной боли, однако, такой подход к делу добавлял порядочно, хотя, надо признать, приносил и свои плоды: самые непоседливые и жаждущие действий пополняли ряды надежных чад Империи и Конгрегации.
Что в преддверии уже совсем не духовной войны с австрийским герцогом, а то и с половиной Европы, было как нельзя кстати…
— Не думаю, что именно в этом месте происходило само убийство.
Голос Мартина вырвал его из задумчивости, не дав погрузиться в не нужные сейчас помыслы о том, что всего в нескольких днях пути отсюда, быть может, уже поднялись первые клинки и полетели первые стрелы.
— Или не убийство, — сам себя поправил Мартин, остановившись у края чуть осыпавшейся ямы и глядя в нее задумчиво. — В любом случае, все похоже на то, что тело сюда принесли лишь для захоронения.
Курт огляделся, отметив, что земля вокруг изрядно вытоптана, однако за пределами тесной поляны не видно ни сломанного кустарника, ни поврежденного дерна, ни ссадин на стволах деревьев…
— А это что? — указав внутрь разрытой могилы, уточнил фон Вегерхоф, нахмурясь. — Опалена земля, и зола на дне.
— Это я. Ткани этого существа были местами повреждены, и немного крови смешалось с землей. Так как я понятия не имел, может ли эта субстанция доставить неприятности — Фёллер могилу освятил, и я выжег ее изнутри как следует.
— Не помешало бы указать это в отчете, — заметил Курт. — Или мне чего-то не показали из твоих записей…
— Виноват, — смятенно пробормотал Мартин, невольно распрямившись, точно в начальственном присутствии. — Упустил.
— Laisse [33], — с подчеркнутой беспечностью отмахнулся фон Вегерхоф, исподволь бросив на майстера инквизитора многозначительный взгляд. — На сей раз это ничего не меняет. Хотя я бы не отказался, разумеется, заполучить пробирку этой крови…
— Я подумал об этом, но в близкой доступности не было ни одного expertus’а, который сказал бы, есть ли чего опасаться при ее хранении, Фёллер не в счет, он был практически невменяем…
— Нет, ты все сделал верно, — возразил Курт. — Безопасность прежде всего. Бог знает, с чем мы имеем дело, и лучше уж упустить улику, чем вляпаться в дерьмо… Александер? Как успехи?
— Шутишь, — отозвался стриг, отойдя от могилы и оглядевшись вокруг. — Майстер Бекер постарался на славу, место зачищено до блеска в лучших инквизиторских традициях… Однако я сомневаюсь, что мне удалось бы ощутить хоть что-то, даже если б он оставил все как есть: согласен с Мартином — не похоже, что здесь происходило что-то, кроме погребения, и после извлечения тела все эманации и без того развеялись бы сами собою. А вот Предел я слышу…
— В самом деле? — встрепенулся Мартин, не сумев или не пожелав скрыть волнения. — И что там?
— Я все-таки не expertus, — мимолетно улыбнулся фон Вегерхоф, сделав несколько шагов вперед, и остановился, глядя в пространство между деревьями. — Я просто ощущаю… что-то.
— И… какое оно?
— Как и писал в отчетах Фёллер. Никакое. Не ощущаю присутствия чего-либо горнего, но и не могу сказать, что от этого места веет чернотой… Я не знаю, что это. Но совершенно точно это не связано с магией крови: уж это бы я узнал тотчас.
— Вам приходилось иметь с ней дело?
— С магией — нет, — пожал плечами стриг и, подумав, договорил: — С кровью — да.
Курт, не сдержавшись, сухо хмыкнул, тоже невольно всмотревшись в чащу, раздражаясь от того, что лес здесь, рядом, и там, поодаль, за темными стволами и плотным кустарником, для него выглядит совершенно одинаковым, ничем не отличным, и он не может ощутить даже того, что почувствовал стриг.
— Словом, ловить нам здесь нечего, — подытожил он решительно, отвернувшись от не видимого ему Предела. — По крайней мере, сейчас.
— Да, — с явным недовольством согласился Мартин, — я тоже надеялся, когда направлялся сюда, что от Фёллера пусть не сразу, но придет хоть какая-то внятная информация, с которой уже можно будет работать… Но судя по всему, даже если притащить сюда всех expertus’ов Конгрегации, каждый скажет все то же самое, и выходит, мы попросту никогда не имели с таким дела. Все, что сейчас в нашем распоряжении — это люди. Паломники, горожане… Свидетели. Или виновники. Идем?
— Нет, я сам по себе, — отмахнулся Курт. — У тебя я лишь буду путаться под ногами. И все-таки пройдусь здесь еще, присмотрюсь.
— Только без фанатизма, — предупредил Мартин многозначительно, и он усмехнулся:
— Ну, я не из maleficanes [34], на меня очарование этого места не действует и исследовательский зуд не манит; Александер со мной, посему и заступить внутрь Предела по неосторожности я тоже не смогу.
— Тебе видней, — неохотно согласился Мартин и, кивком попрощавшись, двинулся прочь.
— Не стоило ли тебе все же пойти с ним? — предположил фон Вегерхоф, глядя младшему сослужителю вслед. — Быть может, ему как раз хотелось бы…
— …чтобы рядом торчал надзиратель, и он думал не о деле, а о том, как перед этим надзирателем не осрамиться? Навряд ли. Да и не хочу стоять над душой у тех, кого ему уже удалось хоть отчасти к себе расположить, лучше пойду и найду себе кого-нибудь, кого расположу к себе сам.
— Не убей никого, — серьезно предупредил стриг, и Курт подчеркнуто широко улыбнулся:
— Ты же рядом. Ты ведь здесь зачем-то нужен?
***
Момент, когда отец перестал смотреть в спину, Мартин ощутил буквально затылком, словно взгляд, направленный на него, был чем-то материальным. Интересно, есть ли в этом что-то сверхобычное, или подобному выучиваются со временем все следователи — чувствовать спиною взгляды? У отца такой талант есть и не раз спасал жизнь не только ему самому, это всем известно… Наследственное, быть может? Или все-таки наработанное? Не забыть, спросить у кого-нибудь из собратьев-следователей, замечали ли за собой такое…
Когда поляна с разрытой могилой осталась далеко позади, он замедлился, теперь уже не стараясь шагать твердо и уверенно, делая вид, будто знает, куда идет. Мысли сейчас были не там, подле той выжженной ямы, а в лагере паломников, через окраину которого сегодня прошли мимоходом.
Лагерь выглядел как-то иначе, что-то здесь изменилось за несколько дней его отсутствия, появилось какое-то слабо определимое словами напряжение, повисшее в воздухе над хлипкими жилищами, как туман — липучий, душный, тяжелый. Все было так же, как прежде, и вместе с тем как-то… Неправильно, докончил Мартин смутную мысль и сам поморщился от неопределенности собственной формулировки. Да, в отчете такого лучше не писать… Да и скорее всего, паломникам просто все еще не по себе от страшной находки, а больше — от присутствия в лесу солдат, и теперь они гадают, чем еще грозит им инквизиторское расследование.
Мимо трех домиков-палаток на краю лагеря Мартин прошагал неспешно, озираясь; людей сегодня явно было меньше, чем обыкновенно — никто не сбивался в маленькие группки, чтобы послушать фантазии друг друга о таящихся в Пределе ангелах (что на языке паломников называлось отчего-то душеспасительными беседами), никто обученный грамоте не собирал округ себя своих собратьев, чтобы зачитать евангельские сцены… Разбрелись по бытовым нуждам, за сушняком и… К слову, в самом деле, а чем можно питаться в лесу об эту пору, кроме коры и травы?
На другом краю лагеря Мартин остановился, всматриваясь в пространство между деревьями, где за свежей листвой и плотными ветвями кустарника на небольшом взгорке неясно виднелась чья-то спина. Спина не шевелилась, ни единого движения он не увидел ни спустя минуту, ни позже — человек в зарослях был недвижим, точно статуя. Выждав минуту, Мартин медленно двинулся вперед, на всякий случай опустив ладонь на рукоять меча, стараясь ступать осторожно и тихо, невольно порадовавшись тому, что тут, вблизи лагеря, паломники собрали весь сушняк до единой веточки, и под подошвой нечему хрустнуть, выдав его…
— С возвращением, майстер инквизитор, — отрешенно поприветствовала спина, когда до нее оставалось несколько шагов. — А я уж решил, что вас отсюда забрали, передавши все дела в руки тех вояк.
Мартин вздрогнул и остановился, едва не ругнувшись вслух, и снова пошел вперед, уже не скрываясь, обошел сидящего на взгорке человека и встал напротив, перебирая в памяти длинный список имен и примет. Около тридцати пяти, заметная рыжеватость в волосах, обветренное, но почти не загорелое лицо, на щеке и подбородке два старых шрама — если не врет, остались после неудачного падения…
— У тебя на затылке глаза? — поинтересовался Мартин с подчеркнутым равнодушием и, помедлив, уточнил: — Йенс, так?
— Йенс Гейгер, все верно, — кивнул тот: — Глаз на затылке не нужно, я вас слышал, а кто еще станет так подкрадываться?.. А еще я вас увидел, когда вы сюда свернули, — бегло улыбнулся Гейгер, и Мартин хмыкнул в ответ. — У вас снова вопросы, или так, осматриваетесь, не натворили ли мы чего за время вашего отсутствия?
— А вы натворили?
— Намедни пару наших прихватили при попытке пройти в Предел, — флегматично сообщил паломник. — Это считается?
— Зачем?
— Зачем считаться?
— Зачем пытались пройти.
— Спросите рыцаря, что верховодит вашими солдатами, как его… Фон Нойбауэр. Он допрашивал тех, кого задерживали.