– Почему ты мечтаешь, чтобы я скорее поправилась, если не хочешь, чтобы я участвовала в битве? – спросила она.
Коналл ответил не сразу, долго смотрел на Малефисенту и только потом с улыбкой сказал:
– Возможно, готовлю тебя к более серьёзной схватке. – Сказал – и вышел из комнаты.
Малефисента проводила его взглядом, мысли роились у неё в голове. Только она начала верить, что стала совершенно бесчувственной, как в сердце у неё вновь что-то ожило, защемило. И всё из-за Коналла.
Аврора чувствовала себя очень неловко. Даже, пожалуй, глупо.
Вот уже несколько часов она танцевала – точнее, пыталась танцевать, кружа в паре с Филиппом по огромному бальному залу в замке Ульстед. Ингрит внимательно следила за ними, а за роялем сидела телохранительница королевы Герда и раз за разом наигрывала свадебный вальс, которым молодожёны должны будут открыть свадебный бал. Ноги у Авроры стали словно каменными, и хотелось ей сейчас только одного – сесть и чем-нибудь перекусить.
Но стоило ей или Филиппу замедлить шаги, стоило Авроре хотя бы раз споткнуться, как Ингрит тут же хлопала в ладоши и приказывала:
– Ещё раз.
Авроре казалось, что эта пытка танцем никогда не закончится. Мелькнула было у неё слабенькая надежда, когда они с Филиппом прошли весь танец без сучка и задоринки, но и тут Ингрит не отпустила их: она подала Авроре новое орудие пытки – туфли на высоченных каблуках-шпильках, и сказала:
– Ещё раз.
И они с Филиппом начали всё с начала, только теперь Авроре стало ещё мучительнее передвигаться на этих копытах. Да ещё попадать в такт.
И всё же наступил момент, когда Ингрит, похоже, всё устроило. Она кивнула Герде, и музыка наконец прекратилась. Опустив плечи, Аврора побрела к стульям. Вы думаете, ей сразу удалось присесть? Как бы не так! До этого Ингрит загнала её в свою гардеробную, где Аврору переодели, причесали и подгримировали к вечернему чаю.
По своему обыкновению, Аврора на всё старалась смотреть позитивно. Уговаривала себя, что когда свадьбу назначают в такой спешке, то, конечно, оставшиеся до неё три дня непременно будут идти кувырком – как же иначе! Другое дело, что она не ожидала, что всё окажется настолько трудно. А ещё Аврора очень тосковала по Малефисенте и по вересковым топям. Последние два дня Аврора каждую минуту была чем-то занята: примерками, встречами за чаем, консультациями, уроками танцев. Филиппа она видела только во время репетиций надоедливого вальса, да и то это всегда происходило в присутствии Ингрит. Так что поговорить им всё равно не удавалось, а Авроре сейчас просто позарез был необходим близкий друг, которому можно открыть душу, поделиться всем, что наболело, поплакаться, наконец. Хотя Аврора и понимала, что Малефисента исчезла, в глубине души у неё продолжала теплиться детская надежда, что она ошибается, что вот сейчас появится её крёстная – и сразу всё уладит, исправит и приведёт в порядок.
Но Аврора уже не была ребёнком и знала, конечно, что мечты редко сбываются. Почти никогда.
После танцев, переодетая, причёсанная и умытая, Аврора сидела за чайным столом вместе с королевой и знатными дамами. Ингрит сказала, что эти леди – сливки здешнего высшего света, что они должны сейчас составить об Авроре своё мнение, которое затем станет законом для всего Ульстеда. Выпрямившись на своём стуле, Аврора сидела с приклеенной улыбкой на лице и слушала ведущиеся за столом разговоры. Волосы у неё были причёсаны точно так же, как у королевы Ингрит, и на ней было одно из старых, ношеных платьев королевы – тесное, неудобное, какого-то унылого серого цвета.
«Если бы сейчас сюда вошла Малефисента, она, наверное, просто не узнала бы меня», – думала про себя Аврора.
Заметив, что у одной из дам пустая чашка, Аврора встала и налила ей чаю. Все остальные в это время внимательно следили за ней, словно ждали, что она вот-вот прольёт чай, а когда всё благополучно обошлось, удовлетворённо закивали.
– Ваше величество, – сказала одна из них, обращаясь к Ингрит, – она прелестна.
– Особенно если учесть, в каких условиях она росла, – добавила другая леди так, словно Авроры здесь, за этим столом, вообще не было. – Её ведь воспитывала та же самая ведьма, что наложила на неё проклятие.
У Авроры покраснели щёки. Как они смеют?! Они же понятия не имеют, каким было её детство. А оно у неё было прекрасным, и не вопреки, а благодаря Малефисенте! Глубоко вдохнув, Аврора взяла в руки поднос, надеясь, что ей удастся сменить тему разговора.
– Не желаете ли пирожных? -– спросила она таким приторно-сладким голосом, который мог соперничать с самими пирожными.
Сидящие за столом дамы рассеянно брали с подноса пирожные, продолжая при этом разговаривать между собой так, словно Аврора была в шапке-невидимке. Аврора вздохнула, посидела за столом ещё немного и, видя, что здесь до неё никому нет дела, тихонько ушла.
Пробежав по длинным безлюдным коридорам и из последних сил сдерживая слёзы, она ворвалась в свою комнату и бросилась прямиком на балкон. Ей необходимо было глотнуть свежего воздуха. И ещё побыть в тишине.
Но почти сразу же дверь в комнату открылась. Опасаясь, что это пришла Ингрит, чтобы увести её назад, Аврора обернулась и с облегчением вздохнула, увидев, что это Филипп. Заметив её на балконе, он подбежал к ней.
– Аврора, – сказал Филипп, глядя на её печальное лицо и покрасневшие от слёз глаза, – скажи, что тебя так тревожит?
Она ответила не сразу – не была уверена, что может сказать ему правду. Но с другой стороны – через день они станут мужем и женой, так какие же между ними могут быть тайны?
– Мне кажется, что здесь я не на своём месте, – сказала, а точнее прошептала наконец Аврора.
– Твоё место рядом со мной, – покачал головой Филипп.
Аврора улыбнулась. Она понимала, что Филипп хочет подбодрить её, но...
– Здесь все очень добры ко мне, – сказала Аврора, пожимая руку принцу, – но прошло всего два дня, а я уже чувствую себя совершенно другим человеком... – Она замолчала и заглянула Филиппу прямо в глаза.
– Ну, это трудно, я понимаю...
– Нет, это легко. Очень, – возразила Аврора. – Вот эти драгоценности, эта причёска, – она прикоснулась рукой к своим искусно уложенным волосам, – даже моя улыбка – всё изменилось, абсолютно всё. Я больше не ощущаю себя королевой вересковых топей...
Аврора почувствовала, как её сердце кольнула острая боль. А не совершает ли она ошибку, рассказывая Филиппу о своих переживаниях? Но тут он сжал её ладонь, посмотрел на свою невесту сияющим добрым взглядом – и сомнения оставили Аврору. Филипп по-прежнему оставался тем самым принцем, в которого она влюбилась, и это самое главное.
– Я хочу жениться на девушке, которую встретил однажды в лесу, – мягко сказал Филипп. Он протянул руку, осторожно ухватил один из пришитых на платье Авроры драгоценных камешков, повертел его в пальцах и добавил, с улыбкой глядя на Аврору: – Ты вовсе не обязана носить эти дурацкие тряпки.
Тут уж последние сомнения Авроры развеялись. Разумеется, Филипп всё должен понять. Конечно же, он должен знать, что она сильнее тех светских леди, что сейчас обсуждают её за чайным столом. Он знал и любил её такой, какая она была на самом деле, и так было всегда.
Филиппу уже нужно было идти, и, провожая его взглядом, Аврора внезапно поймала своё отражение в зеркале. Увидела – и не узнала себя, а в голове сразу вдруг мелькнул образ Малефисенты с прикрытыми чёрным шарфом рогами. Как она, Аврора, могла просить тёмную фею, чтобы та скрыла своё истинное «я»?! Чтобы изменила себе – только бы, видите ли, не потревожить других?!
Неудивительно, что после этого Малефисента ушла и уже никогда не вернётся. Слишком тяжело пытаться стать не тем, кто ты есть.
На вересковых топях стояла тишина. Тёмные плотные облака затянули небо, заставив всё живое забиться в свои домики и норки. Но пока волшебный народец спал, по их земле крались незваные гости.
Подняв руку, Персиваль подал ожидавшим его солдатам беззвучный сигнал «Внимание!». Их было около сорока человек. Чуть раньше по приказу королевы Ингрит он разыскал молодого парня, который притащил в Ульстед гробоцвет, попавший затем в лабораторию Ликспитла. Бен (как вы помните, именно так звали того парня) без промедлений согласился показать поле, где растут гробоцветы, как только увидел увесистый мешочек с золотом, который показала ему Герда. Взяв Бена в качестве провожатого, Персиваль отобрал своих лучших, самых надёжных бойцов и вместе с ними отправился на вересковые топи. Задача перед ними была поставлена простая: нарвать как можно больше гробоцветов и вернуться с ними домой, не дав себя обнаружить обитателям топей. Когда этот же приказ получила и Герда, она помертвела от страха. Меньше всего на свете ей хотелось отправляться на вересковые топи, да ещё среди ночи. Здесь каждый звук казался подозрительным, каждый запах – тревожным. Понятно, что Герда предпочла бы остаться в чистеньком Ульстеде, где царит покой и порядок.
Но приказы Ингрит не обсуждают – им подчиняются.
Не заметив никаких признаков опасности, Персиваль опустил руку – по этому сигналу солдаты вышли из-за деревьев на широкое поле, покрытое гробоцветами. Их здесь были сотни, а может, и тысячи. Яркие цветки тянули свои лепестки к луне, как раз сейчас показавшейся из-за облаков. Серебристый лунный свет переливался на лепестках, заставлял цветы мерцать – это было красивое зрелище, но от него Персиваля охватила нервная дрожь.
Ему не нравился лунный свет. Темнота для их сегодняшней миссии подходила гораздо лучше. Стоящий рядом с Персивалем и Гердой Бен тоже нервничал и то и дело косился то на ночное небо, то на темнеющий у него за спиной лес.
– А что, если... – Он тяжело сглотнул. – Что, если вернется та... крылатая?
– Её больше нет, – покачала головой Герда.
– Вы уверены? – переспросил Бен.
Герда не ответила – зачем? Этот мальчишка здесь для того, чтобы помогать, а не задавать вопросы. Но сама Герда при этом действительно не сомневалась, что крылатая ведьма их больше не побеспокоит. Никогда.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В ЦЕНТРАЛЬНОМ ЗАЛЕ ОБИТЕЛИ, МАЛЕФИСЕНТА – ВНОВЬ ЭНЕРГИЧНАЯ И ОЖИВЛЕННАЯ – СМОТРЕЛА НА ТЁМНЫХ ФЕЙ и ЭЛЬФОВ, СИДЯЩИХ С НЕЙ ЗА ОДНИМ СТОЛОМ. Хотя за последнее время она уже почти привыкла видеть своих сородичей, эта картина всё равно заставляла её сердце биться чаще. Долгие годы одиночества, когда Малефисента не встречала ни одной другой тёмной феи, сделали её суровее и холоднее. Но теперь, сидя за одним столом перед ревущим огнём вместе с десятками других тёмных фей, она понемногу оттаивала душой.
Рядом с ней сидел Коналл. Как и Малефисента, он молчал, слушая журчание голосов вокруг. Малефисента, может быть сама того не желая, гадала, о чём сейчас думает Коналл, обводя взглядом этот зал. Вот о чём он подумал сейчас, когда повернул голову и взглянул на неё? Не о том ли, что она выглядит потерянной? Или о том, что здесь, в кругу своих, она нашла себя и своё настоящее место? Не сводя с Малефисенты глаз, Коналл протянул ей флягу с водой. Малефисента едва не рассмеялась – такими простыми оказались его мысли, таким естественным был его жест! А она-то чего только не придумала!
Малефисента сделала глоток из фляги и вернула её Коналлу. При этом кончики их пальцев соприкоснулись. Малефисента моментально отпрянула, выпрямившись на своём табурете. Она совершенно не привыкла притрагиваться к кому-либо и не любила, когда кто-то пытался притронуться к ней. Это было ей неприятно, казалось диким. Но Коналл, к её удивлению, так не считал: он не отпрянул, более того – его крылья прикоснулись к крыльям Малефисенты.
И вдруг на Малефисенту накатила жгучая боль. В голове, быстро сменяя друг друга, замелькали картинки. Она увидела со свистом разрезающие воздух клинки, увидела людей, солдат, одним взмахом срезающих десятки гробоцветов. Услышала гневные, полные боли крики своих предков. Расслабленность Малефисенты вмиг улетучилась, глаза её гневно сверкнули.
– Я должна идти, – сказала она.
– Что случилось? – встревожился Коналл.
– Люди на вересковых топях, – ответила Малефисента. – Я чувствую это. -–- Она поднялась на ноги, готовая улететь, но Коналл её удержал.
– Ты ещё не готова, – сказал он, кивнув на её рану.
Но Малефисента не обратила на его слова никакого внимания.
– Отойди! – резко сказала она.
Остальные эльфы и феи тоже почувствовали идущие от Малефисенты волны гнева. Она уже с трудом контролировала себя, и поэтому возле её ног начал клубиться магический зелёный туман, но Коналл всё ещё пытался её переубедить.
– Если пойдёшь туда, то погибнешь, – сухо заметил он.
– Да отпусти ты её, Коналл, – раздался голос Борры, и Малефисента обернулась. – Её никому не удержать, ты же знаешь.
Малефисента понимала, чего хочет Борра. Собственно говоря, он добивался этого с того момента, как только она появилась здесь: подстрекает её выпустить на волю дремлющие в ней тёмные силы зла. До этой минуты Малефисента сопротивлялась этому, но не сейчас. Магическая энергия пульсировала внутри неё так сильно, что отдельные зелёные облачка продолжали вырываться наружу, в воздух.
– Уйди. Второй раз я просить не стану, – сказала Малефисента, вновь поворачиваясь к Коналлу.
На секунду повисло напряжённое молчание, а потом Коналл отступил в сторону.
Малефисента тут же, пробежав мимо него, раскинула крылья и оторвалась от пола. Ещё несколько секунд – и она уже вылетела из Обители в тёмное ночное небо. Раненый живот болел, но эту боль заглушал пылающий внутри Малефисенты гнев. Всего лишь несколько дней не было её на вересковых топях – и вот вам пожалуйста. Люди. Мерзкие люди, вечный источник опасности. Нет, Коналл, конечно, может говорить всё что угодно о силе любви и способности к переменам – но всё это только слова. Дела же говорят громче любых слов, и сейчас о делах людей в её голове кричат полные муки голоса разгневанных, обворованных, оскорблённых предков.
За её спиной зашумели крылья, и Малефисента подумала, что её догоняет Коналл, но, обернувшись, с удивлением обнаружила, что это Борра. Догнав Малефисенту, он продолжил лететь рядом с ней, не говоря ни слова. Впрочем, Малефисента без всяких слов знала, зачем он здесь. Собирается помочь ей расправиться с ненавистными ему людьми.
Так, в молчании, они пролетели остаток пути до вересковых топей. Здесь они опустились на ветку высокого дерева и посмотрели на Поле гробоцветов – точнее, на то, что ещё совсем недавно им было. Теперь он превратился в голую истоптанную земляную поляну, на которой не осталось ни одного цветка – только отпечатки тяжёлых солдатских сапог в грязи.
Малефисента с трудом сдержала рвущийся из груди крик, её сердце вновь разрывалось от боли.
– На этом поле мы хороним своих мертвецов, – прошептала она, поясняя Борре значение этого священного для всего волшебного народца клочка земли. – А они его уничтожили.
Борра мрачно сверкнул глазами, осматривая погубленное поле, потом повернулся к Малефисенте. Она ожидала, что его голос будет, как всегда, полон гнева, но то, что звучало в нём сейчас, скорее можно было назвать болью.
– Вот что делают люди, – сказал Борра. – Они как саранча, уничтожающая всё на своём пути. Мы должны остановить их. – Немного помолчав, он добавил, указывая на превращённое в пустырь поле: – Ты много лет заботилась о человеке. Теперь позаботься о себе самой.
Малефисента встретилась с ним взглядом. Она понимала, что Борра прав, однако не могла забыть и слов Коналла о надежде и о том, что Малефисента и Аврора показали ему, что может быть и другой путь, что можно жить рядом с людьми, не испытывая ненависти друг к другу. А что, если ей просто найти Аврору и предоставить остальных людей самим себе – пусть живут как знают?
Неожиданно в воздух с шумом поднялась стая птиц.