Как видите, товарищи, рыбная ловля — это целая наука, требующая от человека усидчивости, наблюдательности, страстности, хорошей памяти и… многого, многого другого. Но займитесь ею: не пожалеете!
В. Рачков
СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР
Я возвращался с рыбной ловли, прикрыв пустую корзину ветками и травой от любопытного взора прохожих. Шел, выбирая наиболее пустынные тропинки, избегая всяких встреч, чтобы незаметно проникнуть в дом. Там-то можно было чувствовать себя совершенно спокойно, ибо мои домашние привыкли к такого рода «уловам». Неожиданно я услышал за спиной голос:
— Ну, как дела, рыбачок?
Оглядываюсь — и вижу своего приятеля из села Малиновки. Он подошел и бесцеремонно поднял ветки, обнажив пустое дно корзины.
— Веточки козе несешь? — ехидно спросил он.
Я начал объяснять ему причину неудачи, ссылаясь на известный мне из рыболовного календаря «северный ветер», — когда рыба не клюет даже на самую лучшую приманку.
— Значит, виноват ветер? Жаль, жаль! — сокрушенно произнес приятель, с лукавством поглядывая на окружающие тропинку деревья, листья которых едва шевелились от легкого теплого ветерка.
— Знаешь что, дорогой, приезжай-ка завтра к нам в Малиновку хариуса половить, у нас в речке его страсть как много. Может быть, эта рыба и в северный ветер клевать будет. Да мух налови побольше, до них он больно охочий. Ну, до встречи, мне на мельницу зайти надо, — сказал он, сворачивая с тропинки. — Так приезжай обязательно, ждать будем!
Забыв про неудачу, я поспешил домой.
Весь остаток дня провел за ловлей мух.
Успокоился я только тогда, когда две спичечных коробки были заполнены ими до отказа. Я подносил коробок к уху, но вместо отчаянного жужжанья слышал только слабый шелест — тесно.
Проснувшись рано утром, закидываю рюкзак за плечи, спускаюсь с сеновала, плотно привязываю к велосипеду удилище, вскакиваю в седло и быстро выезжаю за околицу.
День обещал быть чудесным. Небо синее, безоблачное. Капельки росы на траве сверкают так, что подчас больно глазам.
Возле мельницы делаю небольшой привал. Раздеваюсь и бросаюсь с деревянного мостика в пруд. Утренняя вода приятно холодит тело. Хочется плавать, двигаться — и не вылезать. Но пора. После купания появляется какая-то легкость, которая, кажется, передается и велосипеду, так как я почти не ощущаю сопротивления педалей. Приятно ехать по узкой тропинке, окруженной со всех сторон стеной ржи, колышущейся, как море.
Но вот дорожка начинает подниматься в гору, покрытую густым ельником. Тропинка на подъеме пересечена корнями деревьев и выбоинами. Приходится слезть. Зато как хорошо нестись вниз по пологому склону, когда свежий ветер обдувает лицо и упирается в грудь!
Через час я приехал в Малиновку. Оставив велосипед у знакомого, сразу же отправился с его сынишкой к заветной реке. В воображении она рисовалась широкой, быстрой, с прозрачной холодной водой, окаймленной густым вековым лесом. Мой проводник вел меня куда-то под гору, в самую чащу леса. Вскоре среди хвойных деревьев стали попадаться ива, ольха. Мы прошли еще с полкилометра сквозь чащу, когда идущий впереди парнишка раздвинул кусты и, повернув ко мне веснушчатое, с облупленным от солнца носом лицо, торжественно сказал:
— Ну, дяденька, вот и река!
Я невольно подался вперед, забыв об осторожности, за что получил удар веткой по носу. Вместо ожидаемой реки я увидел впереди еще более густые кусты.
С недоумением спрашиваю:
— Где же река?
Парнишка смеется заливистым, звонким смехом и указывает себе под ноги:
— Вот она!
Под ногами небольшой ручеек шириной метра полтора. Он проложил себе путь среди густых зарослей ивняка и ольхи. Глубина его не больше полутора метров. Сквозь кристально чистую воду на дне четко видны галька и плитки песчаника, а между ними замысловатые трубочки ручейника.
— Скажи, пожалуйста, а здесь, кроме ручейников, есть еще какая-нибудь рыба? — осторожно, но не без ехидства, спрашиваю я мальчишку.
Оставив вопрос без ответа, «проводник» сворачивает в сторону и направляется по течению речки. Я следую за ним.
Метров через двести ольховник поредел, и мы вышли на край небольшого обрыва. Здесь ширина речки была около шести метров; на этом месте образовался небольшой, но довольно глубокий омут. Ниже, метрах в двадцати, речка опять суживалась и круто поворачивала вправо, встретив на своем пути крутой каменистый обрыв, живописно поросший на вершине молодыми елками. Я взглянул вниз. Несмотря на приличную глубину, на дне можно было различить любой предмет.
— Смотри, дяденька, хариус!
Какая-то рыба стрелой пронеслась и исчезла в корнях лежавшей на дне ели. Темные, поросшие водорослями, они напоминали щупальцы большого осьминога, медленно покачивающиеся от пробегающих по ним струй. Я внимательно присмотрелся — и почувствовал, как по телу пробежала нервная дрожь. Между плитами песчаника, на дне, под обрывом стояло несколько крупных рыб. Сверху они казались темными, хорошо был виден большой красивый спинной плавник, грудные, коричневатого цвета, едва-едва шевелились.
Быстро сняв с плеча рюкзак, достал коробок с мухами. Размотал леску, водрузил на крючок одну из пленниц, сделал замах — и вдруг почувствовал, как кто-то сзади крепко схватил леску. Оказывается, крючок зацепился за ближайшую ветку. Мой спутник взглянул на меня и рассмеялся. Проклиная все на свете, с большим трудом я нагнул деревце и освободил крючок. Нет, не надо нервничать. Иначе ловля пропала.
Как назло, мальчишка, очевидно, решил, будто я вообще не умею забрасывать, и начал меня инструктировать, да так подробно, что у меня кулаки сжались. Все же я его выслушал. Делаю заброс — все, кажется, в порядке. Но оказывается, пока он давал мне «урок» по технике заброса, рыбы куда-то исчезли. И только один хариус, видимо, наиболее любопытный, стоял около небольшого камня на дне водоема. Муха быстро плыла в его направлении, сердце у меня тревожно сжималось. Сейчас… сейчас стремительный бросок, резкая поклевка, подсечка — и первый хариус будет трепетать в корзине с мокрой травой. Муха, гонимая течением, подплыла к самому носу рыбы, скользнула по ее спине и поплыла дальше. Стоя на краю водоема, я десятки раз закидывал леску, но всякий раз упрямец отказывался взять наживу. Мы решили, что этот экземпляр или страдает заболеванием желудка, или слишком уж церемонный.