Да уж, чудны дела. Чтобы такой бизнесмен сразу все бросил, сорвался как ужаленный и поехал на встречу? Да и что я знаю о жизни всех этих топ-менеджеров? Убедившись, что информация заказчику прошла, я отправил ряд экстренных сообщений и сделал несколько звонков.
* * *
Круглосуточное кафе на московском шоссе. Есть хотелось ужасно, все увиденное через некоторое время парадоксальным образом вызвало во мне зверский аппетит.
Я заказал отбивную из свинины в сухарях с картофелем по-деревенски и биточки по-казацки с рисом, два больших стакана сока и бутылочку воды. Хотелось со вкусом и без спешки поесть, успокоив тем самым растрепанные нервы. Пока ждал, успел принять и отправить еще ряд сообщений.
Рогинский приехал через три часа. От еды практически отказался: чисто для вида взял себе чашку чая и небольшой рулетик.
— Вы извините за излишнюю предосторожность, — сказал Еремей Маркианович дожевывая свой рулет, — но голос и подделать можно. Современная техника легко позволяет это осуществить. Думаю, вы и так в курсе.
— Знаю, но пока не прибегал. Я уж подумал было, что вы разорвали со мной контракт.
— Почему это? — удивился Рогинский.
— Почти сразу получил от вас письмо, что договор утрачивает силу. Телефон у вас не отвечал, письма к вам не проходили.
— А, ну да. Так господи, это же про тот липовый контракт, что мы подписали для фиктивного поиска мне загородной недвижимости. Чтобы подозрения не возникали, когда будете всяких людей опрашивать, забыли? Он хоть и липовый, на одну страничку, но — «настоящий». На служебном бланке, с полноценной печатью, проведен через нашу канцелярию, зарегистрирован, все номера записаны. Его надо было сразу же расторгнуть, чтобы не думать потом. Того письма вполне достаточно для расторжения.
— А почему письма и звонки не проходили?
— У нас случился там… это… как бы сказать… технологическая авария, и все оборудование вышло из строя.
— Что-то серьезное? — невольно заинтересовался я.
— Серьезное. Ладно, показывайте ваши трофеи. — Некоторое время он молчал, изучая полученные мною материалы, а потом спросил: — это все чо у вас есть?
— Все, — я потянул руку за телефоном. Заполучив назад свой гаджет, поинтересовался: — зачем вы его убили?
Еремей Маркианович даже лицом не дрогнул.
— Вы что, с ума сошли? — безмятежно осведомился топ-менеджер, посмотрев мне прямо в глаза.
— Отнюдь нет. Знаете, в чем вы прокололись? Дважды. Во-первых, с самого начала, когда для чего-то поведали мне ту историю про какого-то поверенного фирмы «Адонай». Я такой рассказ в интернете читал, там даже имена совпадают. Вы бы уж придумали что-нибудь новенькое и более оригинальное. Наверное, хотели запудрить мозги, чтобы я рыл в другом направлении. Зачем только?
— А во-вторых? — спокойно спросил Рогинский.
— Ну, а во-вторых, это ваше досье. Вернее не ваше, а досье на Николая Чайкина, компаньона вашего. Там не было почти ничего полезного. Липовые адреса, всякий информационный мусор. Зато среди этого хлама затесались настоящие координаты того самого охранника из Комплекса, причем все было проработано так, чтобы я обязательно туда поехал, и охране попался. Как доехать, откуда подойти, в какое время, все было. Вы только не учли, что я уже буду подготовлен, и действительно увижу эту базу. Причем окажусь там, в момент погрузки клонов в самолет. Ну, а во время подписания контракта со мной, Чайкин был давным-давно мертв, и все эти сообщения от него, отпускные фотки, маршрут, все это в комплексе, — халтурная подделка. Вы же сами тогда сомнения высказали в подлинности, помните? Тогда зачем? Для пущей убедительности, что ли? Чего-то вы сильно перемудрили со всей этой историей.
— Вот черт, — усмехнулся топ-менеджер. — Самому надо было делать, а я помощнице поручил. Она, знаете ли, большая поклонница детективных романов Устины Татьяновой. Не принял я вас в серьез, а зря. А Чайкин… он узнал лишнее и принялся меня шантажировать, так что иного выхода не было, — спокойно заявил Еремей Маркианович. Он даже не пытался ничего возражать, лишь добавил: — слишком много знаете. Простите, но придется и вас...
— Да ладно вам. Маловато знаю, но кое-что действительно известно. Вы убили Чайкина и посадили напротив теплого камина, чтобы труп начал быстро разлагаться, а соседи, обеспокоенные характерным запахом, нашли тело. Только все пошло наперекосяк. Труп стал мумифицироваться, а соседи вообще ничего не заметили. Тогда вы придумали пустить меня по следу, полагая, что именно с этого коттеджа, как наиболее близкого к Петербургу, я и начну. Найду труп, а вы вроде как вообще ни при чем. Только я нашел это тело намного позже, когда проверил множество пустых адресов и никчемных данных. В результате, лишь сегодня… ну, вы знаете. Так что у вас проблемы. Сколько сейчас с вами вооруженных телохранителей? Двое, ну и водитель, да? А теперь посмотрите туда. Видите тех двух громил? Эти люди меня прикрывают. На парковке еще микроавтобус с вооруженными профессионалами. Они нас внимательно слушали все это время, и вели запись, как это бывает в подобных случаях. Мой смартфон настроен так, что очень хорошо передает внешние голоса и диалоги.
— Вы блефуете, причем очень неумело.
— Как хотите. Тогда внимательно смотрим на наших друзей, — я взял смартфон и сказал: Борис Викторович, пожалуйста, прошу вас, уговорите ваших сотрудников в кафе жестами поприветствовать нас.
В этот момент двое туго накачанных мужиков за дальним столиком повернулись в нашу сторону, фальшиво изобразили улыбки и приветливо помахали нам руками. Рогинский ничего не сказал, лишь молча посмотрел на меня.
— Имеется альтернатива, — сказал я. — Вы вызываете телохранителей, и здесь происходит отвратительная сцена в стиле девяностых годов. В противном случае мы закрываем контракт как полностью выполненный, Чайкина-то я нашел. Вы прямо сейчас переводите оговоренную сумму, и мы расстаемся навсегда. У вас же заготовлен запасной выход на случай обстоятельств непреодолимой силы? Наверняка что-то есть, ведь форс-мажор дело неуправляемое...
28. Красный тюльпан
После всего увиденного и услышанного, мне просто необходимо было срочно выговориться. Например, поговорить со Стеллой. Как-никак одно дело делаем. Позвонил, Стелла долго не отзывалась, но, наконец, ответила. Как-то странно прореагировала на просьбу о встрече со мной, я настаивал, в результате договорились назавтра. Только с условием, что приеду не раньше полуночи, в двадцать четыре часа. Но и не позже. Она там что, с мужиком что ли?
Когда эта полночь уже миновала, приходилось жутко опаздывать, поэтому в качестве извинения я купил по дороге в каком-то круглосуточном магазине букетик алых тюльпанов: это показалось очень элегантным и романтичным, ведь сезон данных цветов уже миновал. На звонок долго никто не отзывался, и я решил было, что подруга моя куда-то отлучилась, поэтому будет лучше подождать ее в квартире. Еще давно, когда мы обменялись ключами, она позволяла так поступать. Настаивала даже. Нечего, мол, перед домом ошиваться, мало ли что соседские бабки подумают.
Когда открыл своими ключами и вошел, Стелла неожиданно оказалась дома. Она неподвижно сидела у окна и молча смотрела в глубину темного двора.
— Опоздал и не извинился! — не повернув головы, буркнула подруга в ответ на мое обычное приветствие. — Не надо включать свет. Кстати, все «жучки» я повыковыривала, камеры удалила, даже у соседей все проверила, так что теперь спокойно можно разговаривать.
— Было много жучков? — пробубнил я, чмокнул ее в щечку и положил рядом букетик тюльпанов. — Это тебе.
Стелла сердито посмотрела на цветы, молча отодвинула в сторону и снова уставилась в окно.
— Пошел в задницу со своими извинениями, — парадоксально отреагировала она, — цветы красные что ли?
Окно давало мало света, и тюльпаны выглядели серыми. В сумерках все мы дальтоники.
— Красные. Что-то не так? — спросил я, уловив незнакомые нотки в настроении своей подруги.
— Все не так! Ненавижу эти тюльпаны. Они мне войну напоминают.
— Какую войну? Я что-то не знаю? Ты воевала что ли? — глупо просил я, вспомнив недавнюю девушку Дизи.
— Не я, — буркнула Стелла.
— А кто? Твои близкие? Реально воевали?
— Отец, дед. Отец Афган прошел, а дед был на такой войне, о которой учебники обычно умалчивают.
— И они что-то рассказал о годах службы? — не отставал я. Мне просто хотелось расшевелить Стеллу. — Да?
— Да. Отец говорил мало, не в его традициях. Дед всю жизнь вообще об этом молчал. До самой смерти. Насколько я знаю, многие ветераны охочи до разговоров и рассказов о ком-то постороннем, но ни один ветеран Афгана не любит распространяться о выпавшем на его долю.
— Почему? — неуместно спросил я.
— Потому что Афган. Отец туда не отдыхать ездил, как ты понял. У деда с ним сложились более доверительные отношения, и с ним он кое-чем поделился, но конкретностей не знаю. Я-то последние лет десять с ними почти не разговаривала, да и раньше теплотой наши общения не блистали. Так вот, как-то раз отец пришел домой весь серый. Долго молчал, а потом немного выпил и вдруг разоткровенничался. Вообще-то он алкоголь на дух не переносит, никогда не пьет, разве что раз в год, рюмку со своими сослуживцами. Был в Кандагаре вместе с двоюродным братом. Мясное, говорил, место. Из всех призванных с отцом людей, выжили только он и его друг. Отец сопровождал своего брата на родину в запаянном цинковом гробу. В одну ночь, после долгих суток без сна, к отцу в пути явился брат, и позвал к себе, отчего машину чуть в кювет не унесло. Было ли это следствием недосыпа и перенапряжения, не знаю. Но однозначно страшно. Каждый год, в день вывода афганских войск, ветераны становятся сами не свои. Для них это особый день, мало кто поймет, мало кто в курсе. Они собираются вместе, если хватает духа, приходят к кому-нибудь домой, где на старом видеомагнитофоне смотрят кассету с однозначным названием «АФГАН». Смотрят минуты полторы, потом уходят из комнаты. Из детства я вынесла одно такое воспоминание. Случайно увиденный кадр, когда зашла к отцу в тот момент. Отец потом рассказал, что я видела. Красный тюльпан. Мучительнейшая казнь, которой афганские моджахеды подвергали пленных советских солдат во время той войны. Пленного, предварительно накачав морфием, подвешивали вниз головой, проводили по коже в определенных местах четыре длинных разреза, и снимали лоскуты кожи от ног до шеи, в итоге выглядело, будто раскрывшийся красный тюльпан. Потом, когда действие наркотика проходило, казнимый умирал в ужасающих муках. Поэтому, прошедшие Афган — страшные люди. Другие люди. За плечами у них опыт десятков жизней, воспоминания сотен обычных людей. За каждым углом чудится жестокость, только не по отношению к себе, а по отношению к близким. Если они конечно еще люди. Бывает, теряется и это. Их невозможно понять тем, кто такого не испытывал, но я, по-моему, немного поняла. Чуть-чуть. Думаю, что поняла. Они видели безобразные вещи, и они убивали. И мой отец тоже убивал. Ненавижу эти тюльпаны.
Несколько минут мы тихо молчали, потом я не выдержал и все-таки спросил:
— Ты сегодня вообще на себя не похожа. Ведь что-то еще было, да? Ты сейчас как, в норме?
— Я совсем не в норме, — зло ответила Стелла, по-прежнему не отрывая взгляд от темного пейзажа за окном. — Сегодня деда моего хоронили... того самого. Он умер девяноста четырех лет отроду, через десять лет после смерти моей бабушки, его жены.
— Ты его очень любила? — банально спросил я, и тут же пожалел. Надо было промолчать. А что еще можно сказать в таких обстоятельствах? Помалкивать только. Она кивнула, не поворачивая головы. — Расскажешь про него?
— Зачем? Ты его не зал.
— Вот именно поэтому, — настоял я. — Но если очень тяжело, то не надо. Просто помолчим.
— Да нет, сейчас уже лучше. Знаешь, мне всегда казалось, что он-то должен прожить лет до ста: с сердцем никаких проблем, в свою ведомственную поликлинику ходил по каждому поводу, курить бросил лет в сорок, энергичен был и бодр. Много работал. За свою жизнь он многое сделал: окончил Суворовское училище, потом институт, работал в ИЗМИРАНе, жил в подмосковном Академгородке, что сейчас «Троицк» называется. Ездил от ИЗМИРАНа в экспедицию в Антарктиду, на станции Восток год провел. Потом офицером в военной разведке служил, несколько лет в Германии вместе с бабушкой. Многое из его деятельности до сих пор огласке не подлежит. Полковником ушел в отставку, но работать продолжил на гражданской должности, кадры готовил, лекции в своей Академии читал. Но его настигла онкология. Еще полгода назад у него заподозрили рак легких, обследовали со всех сторон, но ничего подозрительного не нашли, хотя одышка была уже тогда. Одышка усиливалась, он попал в больницу по поводу пневмонии, там-то у него и начало расти образование на шее. Через месяц, уже в другой больнице обнаружили, что это метастатическое поражение лимфоузлов, причем опухоль оказалась очень агрессивная и быстрорастущая. В его-то возрасте. Перевелся в госпиталь Бурденко на химиотерапию, вот там и выявилось, что из-за опухоли пошел спазм вен, отводящих кровь от головы. Оперировать по каким-то причинам было уже нельзя. Отекла шея, лицо, потом и руки… за один день тромбоз резко усилился, и дед умер от отека мозга. Еще в малолетстве в тайне от родителей в деревне дед был крещен. Почему в тайне? Отец его служил в госбезопасности, а тогда там никаких религиозных штучек категорически не допускалось. Да и сам дед в силу своих коммунистических воззрений и специфической службы христианской веры никогда не придерживался. Однако сейчас, после смерти деда, мой отец на отпевании настаивал… Я тоже, как ты знаешь, мягко говоря, не очень сторонница христианства, тем не менее, согласилась. Деду уже все равно, а нам не до глупых споров. Похороны для живых, а не для умерших. Я не думала даже, что его будут так хоронить: в траурном зале госпиталя Бурденко у гроба стоял караул из четырех солдат, гроб носили специальные военные с траурными повязками, полсотни коллег по работе присутствовали, на кладбище рота почетного караула приехала и военный оркестр. Опускали гроб под гимн страны и троекратный автоматный салют из калашей. У могилы солдаты с опущенным российским флагом под траурной лентой стояли. Венков оказалось столько, что места не хватило, а поверх венков установили фото молодого деда в военной форме. В форме я никогда его не видела… Отец после похорон куда-то поехал, а я — домой. Ладно, все. Сегодня я злая, так что не трогай меня, — сказала она, так и не повернув головы.
— Хорошо, не буду. Зачем тогда согласилась на встречу? Объяснила бы, я же понимаю, все чувствую.
— Думала ничего, а оказалось… Ладно, чего хотел-то?
— У меня есть любопытное видео, и требуется твой незамутненный посторонний взгляд и совет эксперта.
— Сегодня мой взгляд мало на что пригоден…
Я расположился в свободном кресле и стал наблюдать.
Похоже, старинную подругу понемногу отпускало.
— А злая зачем? — спросил я ради продолжения.
— Затем. Похороны вымотали, а тут еще и сугубо бытовая причина возникла. Каждый раз, как только выхожу на балкон, одолевает жгучее желание кого-нибудь убить, причем с особой жестокостью. Или послать в Центральную Африканскую Республику. Собственно, происходит вот что. Балконы, как ты знаешь, расположены над козырьком нашего подъезда. Разная сволочь выходит подышать воздухом, посмолить сигаретку и кайфануть под пивко или после оного. Там же на месте утилизируются бычки и бутылки. Видимо, уровень скотства достиг столь высокой отметки, что вид мусора сделался родным и даже приятным. Но это еще ладно, некоторые мужики здесь же мочеиспускание себе устраивают. До сортира ведь несколько шагов сделать нужно, зато как приятно с балкона-то, с высоты! Ни с чем несравнимый кайф, я так полагаю. Поубивала бы нафиг, но сильнее всего чувство недоумения. Ведь эти нелюди сами ту же картину наблюдают, что и я, так как им самим-то не противно? Немыслимо было и вот так взять и с балкона нассать. Говорят, раньше такого не было. Люди благороднее и светлее что ли были? Боюсь, нет. На подобное скотство кто-нибудь быстро бы стуканул. Старики помнят…