— Мариус, — картинно заломила руки, — О, Пастырь, где ты был? У моей кареты сломалась ось неподалеку, до Роутона далеко… Я могу переночевать у тебя?
— Я пойду, ниат Эльдор, — упавшим голосом проговорила Алайна и удалилась.
Мариус с досадой уставился на Ровену. Какого крагха ей надо. Испортить такой прекрасный вечер.
— Я не принимаю гостей, — ответил сухо, — а тебя дома ждет муж.
— Муж… — Ровена зло сверкнула глазами, — попрекаешь меня мужем? А между прочим, я до сих пор храню твое кольцо.
Она подошла ближе и гордо продемонстрировала перстень с раухтопазом.
— Конечно, хранишь, — согласился Мариус, — еще б ты золото с камнями выбрасывала.
— Дело не в золоте, — Ровена высокомерно вскинула подбородок, — дело в уважении и памяти.
— Вот прямо в уважении…
Мариус хмыкнул.
Ему совершенно не хотелось препираться с женщиной, которую — хвала Пастырю — наконец начал окончательно забывать.
Но выгонять ее в ночь тоже казалось нехорошим решением.
Поэтому он прошел мимо нее, к лестнице. Обронил на ходу:
— Оставайся. Пойди к Марго, она выделит тебе гостевую спальню. А мне не надоедай, не забывай, что я нынче приор Роутона. Можешь и схлопотать за назойливость.
— Мариус, — возмущенно взвизгнула Ровена уже за спиной, — это, наконец, некрасиво.
— Некрасиво было найти твоего любовника в моей постели, — отрезал он, — я тебя предупредил. Не нравится — иди, ночуй в саду. Ночи нынче ясные, хоть и прохладные.
* * *
На удивление, в сон провалился как младенец. И снов не было. Только в определенный момент Мариус буквально подскочил на кровати, хватаясь за нож. Разбудило странное ощущение, что кто-то присутствовал в комнате.
И почему-то совсем не удивился, когда в лунный свет, льющийся из окна, из тени шагнула Ровена. В тончайшей сорочке, очень короткой, едва скрывающей бедра. Пышные волосы были распущены, стекали по плечам мягкой бледно-золотой пелериной, глаза блестели. Удушливой волной поплыл по спальне аромат ее духов, так, как будто она в них выкупалась.
Он раздраженно отложил нож, потер переносицу, наблюдая, как Ровена на цыпочках приблизилась к кровати.
— Какого крагха тебе от меня надо? — спросил хмуро, — не спится? Пройдись по двору, подыши свежим воздухом.
Ровена захлопала ресницами.
— Почему ты меня все время гонишь? Я и без того…
— Ну да, ну да. Пытаешься изменять своему мужу так же, как изменяла мне.
Кукольное личико Ровены жалко и плаксиво сморщилось. Но на кровать она все же залезла. Тут Мариус подумал, что неплохо бы ее выставить вон, но… не хотелось ее даже касаться, даже за руку. В душе поселилась легкая брезгливость, как если бы Ровена была толстым тараканом, отъевшимся на хозяйских харчах.
— Мариус, — прошептала она. Повела плечом, позволяя сорочке сползти вниз, — я все еще помню тебя, Мариус Эльдор. Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. А тебе?
— Ну конечно же, было, — он усмехнулся и отодвинулся, в то время как Ровена мягким, текучим движением подползла ближе.
— И с кем же? — она замерла, озадаченно уставилась на него.
— Ну, как с кем. С проститутками, — с чувством сказал Мариус, — прекрасные фье, не требовательные, выполняют любой каприз.
— Врешь, — Ровена натянуто улыбнулась, — я тебя слишком хорошо знаю, ниат Эльдор, ты не из тех, кто будет таскаться по публичным домам. И постоянной любовницы у тебя наверняка не было.
— Чтобы в Эрифрее — и не было любовницы? Душа моя, ты просто не знаешь столичной жизни.
Он все ждал, когда ей надоест препираться, она оскорбится и уйдет — но Ровена не торопилась покидать спальню бывшего мужа.
Наоборот, двигаясь словно кошка, начала медленно избавляться от сорочки. Мариус прищурился на пышную грудь и с тоской подумал о том, что все же имел несчастье когда-то влюбиться в эту дрянь. Даже женщиной ее язык не поворачивался назвать.
— Чего ты хочешь? — устало поинтересовался он.
— Неужели непонятно? — проворковала она, выгибаясь в спине и принимая позу загулявшей кошки.
— Непонятно.
— Тебя. Я все еще помню тебя, Мариус. Ты не оставляешь меня в покое, в снах. И там… там мы вместе.
Он едва не расхохотался ей в лицо. Самомнение у его прекрасной бывшей жены было просто непомерно огромным, чего нельзя было сказать о ее чувстве юмора.
— Ну, — протянул он задумчиво, — прости. Ничем не могу помочь.
— В смысле?
Ровена даже забыла о той роли, что так усердно разыгрывала. Так и застыла голой на кровати, забыв о том, что нужно красиво прогнуться в пояснице, а заодно продемонстрировать внушительных размеров соблазнительную грудь.
Мариус развел руками — мол, ничего не поделаешь.
— Не могу. Во время последней битвы крагхи откусили… ну, в общем, все откусили.
На лице Ровены отразилась усиленная работа мысли.
— Не может быть, — пробормотала она, — а как же… Двуликая? Все видели, что ты запирался с ней в спальне. Мариус. Сукин ты сын, ты лжешь. Да ты просто смеешься надо мной.
Не выдержав, он расхохотался в голос. Ровену перекосило. Да, это было знатное для нее оскорбление — то, что ее не хотели.
— Мерзавец, — выдохнула она, подхватила сорочку и принялась, путаясь в воздушных рукавах, натягивать ее на себя, — чтоб тебе крагхи и правда все отгрызли.
— Иди к себе, — он махнул рукой, — иди, Пастыря ради. Не смеши меня своими жалкими потугами на игру. Ты плохая актриса, Ровена. У тебя ничего не получится. А если нужны деньги, так изволь идти работать…
— Работать? — она вдруг сорвалась на вульгарный вопль, — ты меня работать отправляешь? Мерзавец. Ненавижу тебя. Мало я тебе рогов наставила в свое время.
Мариус оборвал смех. И — тонким, безжалостным колокольчиком, напоминание о том ребенке, которому эта белобрысая тварь не дала родиться.
— Достаточно, чтоб я тобой брезговал, — тяжело произнес он, — ты ж для меня теперь как помойка. Иди к себе, дорогая, утром я лично запрягу тебе повозку, чтоб ноги твоей здесь больше не было.
— Чтоб ты сдох, — прошипела "дорогая".
И, демонстративно виляя бедрами, направилась к двери. Мариус вздрогнул оттого, как она жахнула дверью о косяк.
— Ну и сука.
Подумал запоздало о том, что надо было запираться. Но ведь и в мыслях не было, что будут ночные гости.
— Лучше б Алайна пришла, — буркнул он и снова улегся.
…А утром его разбудили вопли. Понятное дело, вопила Ровена, орала так, что стекла дребезжали. Бормоча ругательства, Мариус выбрался из кровати, набросил халат и вышел из спальни. Уже спускаясь вниз, понял, что дело плохо. И сердце нехорошо екнуло, как будто предчувствуя беду.
Действие разворачивалось в гостиной. В углу жалась Алайна, и именно на нее кричала разъяренная Ровена. Увидев Мариуса, бывшая жена торопливо отерла слезы, бросилась к нему, картинно заламывая руки.
— Мариус. Мое кольцо. Твое кольцо. Эта девка его украла. Вот видишь? Я его оставила вечером на тумбочке, а утром его уже не было.
Он посмотрел на Алайну. Она безмолвно замотала головой, молитвенно сложив руки. И было видно, что она только что плакала, а на бледной щеке алело пятно как от пощечины.
— Видишь, что бывает, когда приводишь в дом безродную девку. Может, она еще и воровка? Ты-то деньги пересчитываешь? По карманам не лазит?
Мариус бросил еще один взгляд на Алайну.
Казалось, она стремительно уменьшилась в размерах. И такая горечь в серых глазах. И губу кусает, вон, уже до крови сгрызла.
— Я… ничего не брала, — едва слышно, одними губами, проговорила она.
— Врешь. Врет она, Мариус. Посмотри, глаза бегают.
И тут его накрыло. Комната дрогнула, подернулась грязно-багровой дымкой.
— Алайна, пошла к себе, живо.
Птичка посмотрела на него с укором.
— Но я…
— Живо. К себе, — он все-таки сорвался на крик, — Потом с тобой поговорим.
Алайна вздрогнула всем телом и, прижав руку ко рту, выскочила вон.
Но Мариус только входил во вкус. Он развернулся к довольной Ровене. Один шаг — и пальцы сомкнулись на мягком и нежном предплечье бывшей жены.
— А с тобой, моя дорогая, мы пойдем искать кольцо. Да, то самое, фамильное кольцо, которое у тебя якобы украли.
— Что ты несешь? — Ровена зашипела дикой кошкой, — и правда украли. Это она его украла. Она.
— Ну конечно, — он улыбнулся.
Видать, улыбка вышла особенно зловещей, потому что Ровена вдруг осеклась и примолкла.
Мариус, не прилагая особых усилий, поволок ее за собой, в гостевую спальню. Жахнул дверью так, что побелка посыпалась с потолка, затолкал внутрь Ровену, зашел сам. И старательно закрыл дверь.
— Ищи.
— Где? Украли его. Ты не в себе, Мариус? Ты меня не слышишь?
— Очень хорошо слышу.
— Ты мне сделал больно.
— И будет еще больнее. В твоих интересах кольцо разыскать, Ровена.
— Ты меня что, ударишь? — она всхлипнула.
— Нет, зачем. Мне это даже не нужно. Я ведь Страж, ты забыла?
Она не поверила. Разразилась рыданиями, насквозь фальшивыми, как и вся сама.
— У меня его укра-а-али, твоя девка украла…
И тогда Мариус поднял руку. Всего лишь поднял руку, вокруг которой взвилось призрачное зеленое пламя.
— Я тебе сожгу лицо, — сказал очень спокойно, — а твоему дурачку-мужу скажу, что ты сама упала на кухне в кипящее масло. Могу начать прямо сейчас, чтобы у тебя не было причины сомневаться.
Ровена взвизгнула и, опустившись на колени, принялась шарить под кроватью. А ему хотелось ее убить. Очень хотелось, чтоб дала повод сорваться окончательно.
Наконец она поднялась на ноги.
— Ну… вот, нашлось, — и глаза бегают, по-настоящему бегают, — надо же, просто закатилось под кровать… А я-то думала.
— Тебе лучше вообще не думать, это тебе не к лицу, — процедил Мариус, — а теперь…
Выхватил у нее кольцо. Схватил за руку, поволок ее, уже в голос подвывающую, к двери.
— А теперь вон из моего дома. Если еще раз сломается ось, ночуй в поле. Поняла?
— Но как же я…
— Мне плевать. Иди на конюшню, ищи Эндрю, что хочешь делай. Появишься еще раз на пороге — изуродую.
И с чувством подтолкнув Ровену о ступеней, захлопнул двери.
Сжал в кулаке отвоеванное кольцо, которое принадлежало еще бабке. Вдохнул — выдохнул. И пошел к Алайне.
Уже у ее комнаты прислушался. Внутри было тихо, очень тихо. Подозрительно тихо. И снова екнуло сердце, нехорошо так, прямо болью потянуло. Мариус постучался.
Тишина.
— Алайна. Это я. Можно войти?
Снова тишина.
— Алечка, открой. Пожалуйста. Неужели ты думаешь, что я ей поверил?
Нет ответа.
Мариус легко вынес дверь плечом и, вмиг задохнувшись от ужаса, замер посреди пустой комнаты. Окно было распахнуто настежь, и в воздухе кружилось несколько ярко-синих перышек.
— Нет. Нет-нет… Алайна, только не так…
Взгляд зацепился за сваленную в угол одежду. То самое клетчатое платье, в котором она была с утра. И нижнее белье тоже было там.
Ему не верилось, не хотелось верить в то, что она все-таки отважилась.
Да что вообще случилось?
А то, что Альку обвинили в воровстве. И она хорошо помнила, что он ей сказал тогда, в самом начале. Украдешь — сам руки поотрубаю.
И поэтому решила сбежать.
Мариус закрыл глаза, прислушался к себе. Ошейник, знак повиновения на Алайне больше не ощущался, а это значило, что она успела улететь далеко. Идиот. Почему не сделал привязку ошейника к собственной магической сути? Не верил. Не верил всерьез, что у нее хватит масла убежать. А теперь вот что?
— Что ж ты наделала, — пробормотал он.
Совершенно не понимая, как быть дальше, шагнул к столу. Там лежал лист бумаги, вырванный из альбома, придавленный сверху той самой маленькой вазочкой, которая досталась от матери, а на листе был рисунок, мастерски выполненный углем. Лицо мужчины, которого Алайна видела в башне.
С бумажного листа на Мариуса смотрел Магистр. Но Мариус уже не удивлялся ничему, вообще ничему.
Он перевернул лист и понял, что на обратной стороне Алайна оставила ему записку.
"Ты говорил, что я для тебя что-то значу, но я видела, как твоя бывшая жена пошла к тебе ночью. И когда она лгала, ты ей поверил. А я поверила тебе. Прощай. Я улетаю туда, где мне будет место".
Он выругался. Ну конечно. Карты легли так, что Алайна видела, как Ровена зашла, но не стала дожидаться, когда выйдет. И утром… Утром он просто приказал ей идти к себе, а она поняла все по-своему. Мариус все смотрел на портрет Магистра, а видел перед собой лицо своей птички. Но не печальное, не испуганное, как утром, а счастливое, с розовыми щечками, с лукавой улыбкой… Как вчера.
— Крагховы бабы, — вырвалось у него, — куда ее понесло?
Мариус зло смял рисунок и швырнул его на пол. Ясное дело, куда. За Пелену. Туда, к своим.
* * *
Совершенно не понимая, что теперь делать, Мариус медленно подошел к окну и его закрыл. Огляделся, как будто что-то могло оказаться полезным в этой комнате. Да ну что здесь искать? И без того ясно, куда подалась Алайна Ритц, если даже панталоны оставила. Мол, подавись ими, коль принимаешь у себя по ночам фье Ровену.
Взгляд цеплялся за разбросанные по полу яркие перья, красивые, переливчатые, играющие на свету всеми оттенками ультрамарина. Алайна, Алайна, что ж ты натворила? Почему у тебя не хватило храбрости чуть-чуть подождать? Или гордость свое взяла?
Мариус устало потер переносицу и подумал, что ему просто необходимо немного побыть в тишине и одиночестве, чтобы принять решение, причем принять его не сердцем — сердце-то велело тотчас все бросить и отправляться искать девчонку — но рассудком, постаравшись учесть все "за" и "против". И обязательно — возможные исходы ситуации.
Он никогда не принимал решений сгоряча. Он всегда старался все обдумать, взвесить и попытаться предсказать результат. Даже когда отправлялся с Алайной подглядывать в самое верхнее помещение башни, перво-наперво все обмыслил и решил, что именно так и следует поступить — ну, чтоб убедиться, что слова Фредерика не были пустыми, и что его смерть далеко не случайна, и что все совсем не так, как это преподносилось на протяжении нескольких столетий. Убедился. Вместо Ока Порядка в башне оказался Магистр собственной персоной, который занимался тем, что, похоже, жрал стекающуюся со всех сторон магию Пелены, которая была ему доступна.
Но это дивное знание только добавило вопросов.
А еще породило понимание, что, возможно, не так страшно падение Пелены, каким его представляет Магистр.
И если на минуточку допустить, что Риверрон, его войска и другие люди оказались за Пеленой и не погибли, а постепенно переродились в крагхов… То была велика вероятность того, что они тоже проводили некоторые исследования той аномалии, в которую угодили, и могли оставить после себя результаты этих исследований.
Если допустить нечто подобное, то ответы на все вопросы можно было найти за Пеленой. Там, куда умчалась Алайна Ритц.
Мариус подошел к кровати Алайны, уселся на нее, а потом и вовсе лег, подоткнув удобнее маленькую подушку.
Он прекрасно осознавал, что именно сейчас, пожалуй, и подошел к тому рубежу, перейдя который уже не сможет повернуть назад.
Либо оставить все, как есть — Пелену, крагхов, двуликих, Магистра, который присосался к магии как пиявка, либо — отправиться вслед за своей птичкой, умудриться выжить самому, разыскать ее, а заодно попытаться получить ответы на все вопросы.
А что, если ответы эти окажутся таковыми, что после этого Магистр из почти что отца превратится с опасную и могущественную тварь, само существование которой противно воле Пастыря?
Мариус закрыл глаза.
События, цепляясь друг за дружку, начинали катиться как снежный ком с горы.
И подумать только, все началось с того, что он поймал в своем доме воровку.
Если бы не она, и не знал бы, кто убил Фредерика.