«Прямо как я» — подумалось мне, и я облегченно выдохнула.
В этот момент я не задумывалась над тем, а как этот господин сюда пришел, и кто он такой, да что здесь делает. Кивнула только, принимая его извинения. Хотя раньше, точно бы испугалась не неожиданно соседства, а самого человека. Правда, если бы мне угрожала опасность, то Ильканта бы наверняка проявилась.
— Страшно менять свою жизнь? — спустя полчаса молчаливого созерцания друг друга, спросил мужчина.
В груди кольнуло, а дыхание сперло. И с чего бы? Простой вопрос же…
— Ты так и будешь прятаться?
Боль в грудной клетке нарастала. Складывалось впечатление, что мое сердце стало птицей в силках, и сейчас неистово пытается из них выбраться.
— Сианета, от себя не сбежишь и не спрячешься. Ты готова девочка, пора показать нам свое лицо.
Слова мужчины долетали до меня словно издалека. Я сжимала виски ладонями, пытаясь унять нервную дрожь и будто надеясь, что от этого прекратится внезапная головная боль.
— Атенаис, — хрипло произнесла я. — Мое имя Атенаис.
— Нет, — жестко произнес мужчина, вдруг оказавшийся около меня. — Ты Сианета аль Таим.
Ответить не успела, он попросту положил свои руки на мою голову, причем одну на затылок, а вторую на лоб.
— Я приказываю, Сианета, явись!
Я не представляю, что он со мной сделал. Мне сложно объяснить все то, что происходило с моим телом и сознанием в тот момент, кроме боли и неясных, смутных образов перед глазами, я не видела ничего, ровно до той поры, пока будто не ухнула с высокой горы в бездонную пропасть, откуда доносились голоса моих матери и отца.
«— Я не знаю, что делать, — хриплым шепотом говорила мама, — она не слушается. Ее сила вышла из-под контроля, она неправильная…Ты видишь, как изменилось ее тело и…она не желает возвращать свой облик.
— Медея, ты же понимаешь, что в данной ситуации…
— Нам на пользу, да, знаю! Но мы должны уехать… кто она сегодня и насколько этот облик задержится?
Я слышу в голосе мамы отчаянье и всем сердцем желаю ей помочь, хотя горечь обиды и разъедает сердце. Что я такого сделала? Я ведь только играю. Просто играю, как делают мама с папой. Они тоже выбирают по картинке лица и становятся ими на время.
Мне уже десять, я хорошо понимаю, что могу сотворить с собой и мне это нравится. Это ведь так удивительно прекрасно, вдруг стать кем-то другим. Невообразимо красивей, взрослей… Нет, я ни за что не откажусь от образа, который выбрала почти месяц назад. Тем более, пусть и отдаленно, но я похожа на себя прежнюю… На меня обращают внимание и больше не задирают соседские мальчики, и ничего, что пришлось сказать, будто я старшая сестра Сианеты и зовут меня Атенаис. Так даже лучше!
— А Корвин…он же копия деда! Он иногда смотрит так, что мне становится страшно. Словно передо мной отец, который готов назначить наказание.
— Ты не виновата, милая, это не твоя вина, ш-ш…»
Сквозь пелену боли на миг в сознание прорывается разговор незнакомца и Дамира. Я слышу их голоса отчетливо, но совершенно не понимаю, о чем они говорят. Меня с невообразимой силой тянет обратно, туда, где я была маленькой и непослушной, а рядом со мной находились мои родители.
«— Сианета… — зовет мама.
— Атенаис, — уже привычно поправляю ее. — Я теперь Атенаис, мама.
— Хорошо, Атенаис, — соглашается она, — присядь, детка.
Я послушно забираюсь с ногами на ее кровать и привычно кладу свою голову на ее плечо.
Я люблю такие моменты с матушкой. И точно знаю, что она будет говорить нечто важное, такое, что я должна буду обязательно исполнить. Я считаю себя взрослой, ведь теперь понимаю многое, к примеру, что мы вынуждены переезжать с места на место не просто так, а потому, что мама и папа убегают от кого-то злого и страшного.
— Мы летим на Землю, — не разочаровывает она меня. — Тебе ведь нравится твоя внешность, верно, солнышко?
— Да, очень.
— Так сильно нравится, что ты больше не станешь его менять? — уточняет мама и я энергично киваю, забыв, что вообще-то голова у нее на плече, и мое движение может причинить ей боль. — Тогда пообещай мне, что с этого момента, ты не станешь экспериментировать, что будешь Атенаис вне зависимости от того, что с тобой может случиться. Пообещаешь, детка?
— Всегда? — широко распахиваю глаза, не веря, что мне разрешили оставить этот образ.
— Всегда, — будто нехотя говорит мама.»
Я чувствую, что меня куда-то несут, но не делаю попытки сопротивляться. Пусть несут, лишь бы еще раз окунуться в омут памяти. Что-то должно быть еще, что-то, что давно лишило меня этих воспоминаний.
«Сегодня мой день рождения. Мне исполняется тринадцать лет. Я вновь ругаюсь с Корвином. Он такой противный всезнайка. Брат абсолютно не слушается родителей, ему не нравится, как те выглядят. И свой облик он ненавидит и постоянно хнычет перед мамой, а папе постоянно говорит гадости.
Мы в очередной раз ругаемся, и брат обещает, что устроит мне пакость на празднике. Его изощренный ум может придумать всякое, я точно знаю, что он не поскупится на месть. Ничего банального ждать не стоит. Пусть он и мелкий, однако в сообразительности может поспорить с любым взрослым.
Меня спасает внезапное появление мамы. Она уводит Корвина, где непременно поговорит о его неправильном поведении, и я успокаиваюсь. Ничего плохого точно не будет. И ошибаюсь.
В самый разгар праздника, перед всеми гостями Корвин обернулся в маленькое пушистое животное. Он нарушил главное правило нашей семьи: не показывать остальным, что мы умеем делать. Корвин осознанно его нарушил! Для всех мы были людьми. Такими же обыкновенными, как и многочисленное население Земли. Просто брат был невероятно умным, а я очень красивой. Нас ним иногда ядовито сравнивали, постоянно говорили, что старшему ребенку мозгов не хватает, зато у младшего из семейства Миат нет той красоты, что у их дочери. Я все еще смотрю на стул, где сидел брат, а теперь находился зверек с такими же синими глазами, как и у Корвина. Меня переполняет гнев и страх, и кажется, что еще чуть-чуть и я взорву пространство.
Не кажется, сила вырывается из меня, и все, что было в доме стеклянного осыпается крошкой. Пол ходит ходуном, а у меня перед глазами встает туман. Гости с криками падают, кто-то даже пытается сбежать из комнаты. Я ненавижу Корвина и мечтаю придушить эту мелочь. Все заканчивается резко. Как будто меня по голове ударили. Я отключилась так быстро, что даже не успела сделать и шагу к брату. И жалею об этом до последнего, жалею, что не успела свернуть шею тому зверьку, которым он стал»
В себя я пришла рывком. Ни капли не удивилась тому, что находилась в своих покоях.
Я смотрела в потолок, полностью игнорируя Тайру, которая попыталась что-то сказать, но видя, что я скривилась, замолкла, а после и вовсе вышла. Говорить ни с кем не хотелось.
Даже спрашивать, сколько по времени я блуждала в воспоминаниях.
То, что это явно был не один день я понимала отчетливо. Слишком огромнейший пласт информации был сокрыт в моем сознании и теперь был бескомпромиссно выдернут наружу. Я задавалась вопросом, если Корвин вспомнил все раньше меня, почему же вел себя так, будто бы ничего не случилось?
Мы оба заработали наши ментальные блоки благодаря ему! Его выходка послужила тому причиной!
И наши родители не придумали ничего лучше, чем привить мне вместо ненависти, которую я испытывала к брату — любовь. Всепоглощающую, жертвенную, практически материнскую. А ему — послушание на грани нормального.
Теперь, пройдя через столько испытаний, я понимаю, почему они поступили так, но тогда, вряд ли бы добровольно на это согласилась. Вообще, будь моя воля, и я бы сделала все, чтобы ничего не вспоминать. Пусть бы все оставалось так, как есть. Я Атенаис Миат, которая оказалась ритаской без памяти о прошлом и все. Не нужны мне эти сверхспособности. Любовь к своим родителям я и так хранила, она никуда бы не делась. А вот любить Корвина с каждой минутой все тяжелее.
— Ты вот сейчас гадостей надумаешь, потом с кулаками на брата полезешь, а спустя пару дней начнешь жалеть о содеянном, — словно бы не ко мне обращаясь, проговорила Медок. — Я соглашусь, что хорошую затрещину он заслужил, однако и у него были причины.
— Я сейчас правильно понимаю, что все дни, что я сопротивлялась силе деда и его желанию снять мой блок, Корвин плакался в твой мех, рассказывая, что он бедный и несчастный, был недопонят родителями и мной?
— Ты слишком утрируешь, — фыркнул зверек. — И да, я узнала обо всем, так сказать, от первого лица. Не только же ему заниматься сбором информации.
— Что-то я уже не уверена, что ты моя питка…
— Атенаис, не моя вина, что вы с Корвином связаны куда сильнее, чем это кажется на первый взгляд. — Я сделала вид, что не заметила явного подхалимажа. Питка не стала звать меня настоящим именем, данным при рождении, а использовала ту форму, что нравилась маленькой девочке, которая однажды решила стать человеческой девушкой из далекого прошлого Земли. — У вас идентичны биополя, и находясь рядом, вы многими воспринимаетесь как единый организм.
— Интересно с чего бы…
Ответа от Медка мне не потребовалось. Память услужливо подсовывала нужные моменты. Калейдоскоп образов, многозвучье голосов в голове — и спустя десять минут я знала ответ на свой вопрос.
— Я бы и сама показала, — неожиданно обиделась Медок, — нам пора бы начать ментальную практику с обратной связью в виде не только мыслеречи, но и передачей образов.
— Это случилось произвольно, видимо, будет происходить какое-то время. — Вздохнула я, с удивлением отметив, что моя злость утихла. И впервые не могла понять, стало ли это делом рук вайеры или я действительно сама успокоилась.
Я не стала искать ответ на этот вопрос. Ни к чему. Особенно учитывая, что у ритасов совсем иные возможности, нежели у человека. Я слишком давно не пользовалась ими. Так давно, что уже забыла каково это, а когда мое тело резко завибрировало, испугалась.
Да только остановить превращение не смогла. Меня выгнуло под немыслимой дугой, а с губ сорвался хриплый крик.
Я знала, что изменения во внешности всегда сопровождались болью, вот только не такой, какую я сейчас испытывала.
Но я не жаловалась, потому что, начав практиковаться, я перестану ощущать что-либо кроме легкой щекотки и будто бы комариного укуса по всему телу при трансформации.
Если, конечно же, захочу к этому прибегать.
Я не знаю, сколько по времени заняла трансформация, была уверена в том, что не дольше получаса. Однако еще минут десять после, я продолжала лежать в кровати, не делая попыток посмотреть на результат.
Образ десятилетней девочки, у которой были невероятные худенькие, можно сказать хрупкие ручки, выпирающая ключица, молочно-белая кожа, маленькая ножка… В Воспоминаниях я казалась себе гадкой, нескладной, слишком маленькой как для своего возраста, так и для тех, кто был младше меня. Все, что мне нравилось в моей внешности, это цвет волос, да насыщенный синий цвет глаз. Я сохранила их, и леди Атенаис Миат стала владелицей глаз и волос Сианеты аль Таим, хотя на картинке, где я когда-то увидела исторический портрет фаворитки земного короля, у девушки глаза были светло-голубыми, а волосы практически золотыми.
Я не ждала многого от своей настоящей внешности. Я отвыкла от нее, к тому же, по меркам ритасов, я являлась еще подростком. Забавно, мне уже двадцать семь лет, а совершеннолетней для Аритаса я буду лишь в тридцать лет. Наверно, я не торопилась смотреть на себя еще потому, что отчаянно боялась увидеть нескладную девушку, чужачку, которая так не нравилась мне в детстве.
По внутреннему состоянию я изменений не чувствовала.
— И чего ты боишься? — спросила Медок. — Ты очень красивая.
— На ребенка не похожа? — с головой выдала свои страхи.
— Нет, Атенаис. И будь уверена, не должна выглядеть как ребенок. — Медок вздохнула. — Ритаски считаются совершеннолетними в тридцать лет не просто так. Эта цифра взялась не из потолка, но она не до конца связана с физическим и психическим развитием. Тут свою роль сыграли два фактора.
— Два фактора?
— Да, это потенциал дара, который у ритасок в полной мере раскрывается к тридцати годам, и второй — защита для мужчин.
— В смысле? — я даже на локтях приподнялась, чтобы лучше видеть зверька, который сидел у моих ног.
Если касательно дара я еще могла понять, то вот защита мужчин в голове не укладывалась, во-первых, и звучало дико, во-вторых, казалось абсурдом. Каким образом совершеннолетие, а если уточнить, то достижение определенного возраста и взятие на себя обязанностей и прав по отношению к Альянсу, может относится к защите лиц мужского пола? В общем, у Медка однозначно получилось меня расшевелить и заинтриговать. А она, как назло, держала драматическую паузу. Видимо, желала, чтобы я прониклась ее словами.
— Да не томи ты, — не выдержав, воскликнула я. — Почему именно тридцать лет считается оптимальным возрастом для достижения совершеннолетия?
Вот это я завернула. Но на самом деле если так взять, то у большинства известных мне рас возраст достижения совершеннолетия у мужчин и женщин варьируется от восемнадцати до двадцати трех лет. Исключения составляют вайеры, рыды[1] и криоты[2].
С вайерами все тяжко, в том смысле, что касаемо традиций — это очень закрытая раса, которая не менее бережно хранит свои секреты. С какой-то стороны они похожи на ритасов в этом плане, хотя о вайерах известно куда больше. К примеру, продолжительность жизни вайер в среднем составляет тысячу-полторы тысячи лет. Если учесть, что для людей, даже со всеми имеющимися технологиями и высоким уровнем медицины пятьсот лет — потолок, двести пятьдесят-триста лет — норма, а с вмешательством внеземного разума и их традиционных форм лечения возможно и все шестьсот, то показатели вайер впечатляют. Даже страшно спросить, а сколько же лет их долгожителям? Поэтому, лично я считаю, ничего удивительного в том, что вайерам нужно куда больше времени на созревание и развитие организма, чем всем иным расам. Уверена, Тайре не меньше двухсот лет, и она считается еще очень молодой вайерой. Совершеннолетие у их расы наступает в сто пятьдесят лет. Без разделения на мужчин и женщин. Для всех ответственность перед своей планетой и Альянсом наступает в один и тот же возрастной период.
— Ты бы не позорилась что ли, — вдруг фыркнула Медок, — вот уж точно умный брат и красивая сестра. Помимо трех рас, о которых ты думала, существует как минимум сотня, где совершеннолетие имеет отличный от твоего понимания и разумения период.
Я нахмурилась, но ничего сказать не успела.
Зверек явно забеспокоился и уже пожалел о том, что сказал.
— Прости, Атенаис. Я не должна была так говорить.
— Солнце и тень… — я вздохнула, вспоминая легенду, которую вместо колыбельной рассказывала мама, но погрузиться в нее не успела, потому что Медок торопливо заговорила.
— Половое созревание у ритасок происходит в период от пятнадцати и до двадцати лет. В это время у них полностью формируется фигура, органы готовы к размножению и вынашиванию потомства. А их ум становится ясным и ничем незамутненным в полные двадцать — двадцать один год. И настроение от гормонального сбоя и перестройки организма не меняется. По большому счету уже тогда их можно считать совершеннолетними женщинами, готовыми нести ответственность за свои действия.
— Но в итоге им зачем-то накинули еще десять лет, зачем?
— Потому что энергия, благодаря которой ваши тела способны на настоящие чудеса до конца не образована. Она из вас то шарашит во все стороны, расходуя колоссальные запасы, что часто приводит к вялости сознания и тела, апатии, плохому настроению и практически беспробудному сну, то наоборот высасывает из окружающих еще больше энергии, заставляя девушек постоянно находиться в движении.
— И причем же здесь мужчины? Так бы и сказала, что ритаски до тридцати лет находятся в состоянии постоянного бисерного плетения…