— Я, конечно, всего лишь ученик некромага, — произнес он небрежно, — но, сдается мне, это чучело в балахоне врет тебе, Алый Принц. Это не может быть даром ей; это принадлежит некромагу, Корнелиусу. Или он ее обманул, или она врет нам, но этот дар он собирает для себя.
— Что?! — удивился Демьен, обернувшись к Гаррету.
— Так ты действительно принц?! — удивилась спасенная.
— Конечно, — подтвердил с улыбкой Демьен. — Все по-настоящему.
Гаррет набрал полные ладони чужого дара и шагнул к Демьену, предлагая ему как следует рассмотреть искрящиеся крупинки.
— Ну, смотри же, — настойчиво повторил он. — Он же мертвый, этот дар. Совсем. Он может дать только мертвую силу — понимаешь, к чему я клоню?
— Нет, — ответил Демьен.
— Да сожрет Корнелиус весь дар, и станет очень-очень сильным, — прямо ответил Гаррет, ссыпая золотые крупинки меж пальцев. — Ей, — юный некромаг кивнул на Тельму, — этот дар не поможет ни жизнь вернуть, ни обелиться за свою жадность… да и просто ничем не поможет.
— Та-ак, значит, — протянул Демьен зловеще. — Значит, вот как он рассчитывает стать Драконом… Ха-ха! Я-то думал, мне придется себе глотку перерезать, чтобы не допустить этого, а надо всего-то отнять у него все это накопленное богатство, эту силу, которую он умертвил. А ты, стало быть, стережешь его да, колдунья?
— Вовсе нет, — отозвалась Тельма. — Ты же подошел к нему. Делай что хочешь, я мешать не стану.
— Даже так?
Демьен усадил девушку подальше от страшного дерева, под которым она провела самые жуткие часы в своей жизни, и сам подошел к озеру. Глаза его сияли, в них отражалось золото.
— Спустить мы его можем?
— Куда? И как? Оно глубокое, — ответила волшебница равнодушно. — До самого основания башни.
— Что?! С башню высотой? — поразился Демьен. — Жизни этих людей и были даром Корнелии, чтобы из ничего получить не рожденного сына, Корнелиуса? Этим она купила себе возможность заполучить Короля Драконов? И сколько же людей замучили на твоих глазах, Тельма?
— Много, — тихо, как эхо в лесной ложбинке, ответила Тельма. — Очень много. Знаешь, каково это — смотреть, как они страдают и плачут, как он медленно умирают, и ничего не мочь сделать?
— И что, — Демьен зло и весло оскалился, — стоит серебряный этих мук?
— Наказание чрезмерно, — ответила Тельма. — Я не заслужила этого.
— Наверное, тот, чью просьбу ты предала за эту никчемную серебряшку, так не думает, — веско заметил Демьен и отвернулся от поникшей волшебницы. — Уна, иди сюда. Можешь ты сжечь это все?
Уна нерешительно шагнула к озеру.
— Но оно слишком большое, — нерешительно сказала она. — Может, часть?
— Нет, — покачал головой Демьен. — Сжечь надо все!
— Я могу сожрать часть, — предложил Гаррет. — Пока мой дар опечатан, я им воспользоваться не смогу. А вот присвоить себе чужое, — Гаррет нехорошо засмеялся, — это запросто. Это первое, чему учат некромаги — брать чужое.
— Ох и хитер ты, — с неприязнью ответил Демьен. — А как я могу быть уверен, что ты не передумаешь пройти во Вседверь и оставить там все то, что сейчас возьмешь?
— Конечно хитер, — довольно ответил Гаррет, щуря зеленые колдовские глаза. — Знаешь… я, конечно, негодяй и трус, наверное даже подлец, но не такой, как Корнелиус. Не такой. Я не лжец. Я обещал ему служить верой и правдой, а он обещал мне то, чего мне в жизни недоставало — любовь отца и его уважение. Он обманул; я отдал ему самое дорогое, что у меня было — жизнь мою и дар, умоляя о такой малости — всего лишь о ласковом взгляде, об ободряющем слове, о поддержке. Ничего больше не надо было; только это. Но и этого не получил. Он отравил мою кровь мертвой магией, навсегда лишив возможности вернуться обратно, все изменить, и обманул. Как ты думаешь, хочу ли я ему отомстить? Хочу ли я у него отнять то, к чему он стремится более всего? Конечно, да. Ты можешь даже не снимать с меня печать. Пусть она остается. Пусть я навсегда останусь слеп и глух, как сейчас, и полон дара, которым никто и никогда не сможет воспользоваться. И пусть он живет и страдает каждый раз, слыша, как растворяются в небытие капли его сокровища, его надежд.
— Некромагам свойственно чувство справедливости? — насмешливо произнес Демьен. — И совесть у них есть?
— Да, как ни странно, — в тон ему ответил Гаррет. — Свойственно. А совесть есть у меня. Еще осталась.
С минуту они стояли друг напротив друга, глядя друг другу в глаза, изучая, словно желая проникнуть мыслью глубоко, дальше прозрачности глаз, в самую душу, в потаенное, в самую суть друг друга.
— Дерек, — позвал Демьен, все так же глядя в глаза юного некромага. — А ну-ка, сними с него печать.
— Что, простите? — настороженно отозвался Дерек. — Ваше Высочество?..
— Ты же расслышал, — так же небрежно ответил Демьен. — Печать долой. И пусть он сожрет весь этот мертвый дар.
— Ваше Высочество! — воскликнул потрясенный Дерек. — Но с такой чудовищной силой мы не справимся! Это же сотни людей!..
— Вот пусть он и помнит, что это сотни людей, — ответил Демьен, так же неотрывно глядя на Гаррета. — Посмотрим. Есть ли у его совесть, и может ли желание справедливости пересилить желание стать самым могущественным?
— Это опасно! — выкрикнул Дерек, волнуясь. — Это может стоить вам жизни!
— Есть вещи, — отчеканил Демьен, — которые могут быть дороже жизни. Снимай печать.
Дерек нерешительно подошел к Гаррету, и Демьен прикрикнул:
— Ну же! Я приказываю!
Тельма чуть заметно улыбнулась, спрятав лицо в тени капюшона.
— Ты говоришь совсем как твой отец, — произнесла она мечтательно. Демьен высокомерно глянул на нее, его чувственные губы крепко сжались, почти превратившись в бледную полоску.
— Оставь при себе свои восторги Его Величеством, — ответил он. — Снимай, Дерек.
Через несколько минут печать Гаррета осталась в руке Дерека, и тот отступил от освобожденного некромага, настороженно сверкая глазами.
— Ну, что же ты ждешь, — произнес Демьен, рассматривая освобожденного некромага. — Иди. Сожри его.
— Сколько? — поинтересовался Гаррет, дерзко сощурившись.
— Весь, — так же дерзко ответил Демьен. — Столько, сколько влезет.
— Хорошо, — просто ответил Гаррет и нырнул в сверкающее озеро.
— Теперь ты, — Демьен обернулся к Тельме. — Где Вседверь? Я хочу заколотить ее, закрыть и запечатать, чтобы Корнелиус никогда больше не являлся на свет.
Но Тельма не ответила. Подняв голову, она прислушивалась к чему-то, неслышимому уху простого смертного, и на губах ее заиграла поистине адская усмешка.
— Ты спрашивал, где Вседверь, — сказала она зловеще. — Вот сейчас ты узнаешь.
Словно солнце взошло над плоскими крышами зловещих башен — так стало ярко.
Из ничего, из пустоты над крышей одной из башен открылась дверь, словно кто-то из темноты ножом вырезал кусок как вырезают его из цельного полотнища ткани. В абсолютной, какой-то мертвой зловещей тишине Уна услышала, как заскрипели песчинки, принесенные сюда ветром невесть откуда, под сапогом, наступившим на каменные плиты, и длинный плащ замел следы того, кто вышел из солнечного светлого проема.
— Вы думали, что сможете так просто остановить меня и украсть мой дар, — прошипел Корнелиус. Слепящий свет бил в глаза, Уна отворачивалась, закрывалась от него ладонью, но не узнать темного мага она не могла. Это его светлые золотые волосы бились на ветру, прилетевшему из небытия вслед за рожденным заново Корнелиусом, это его роскошная одежда из шелков и бархата поблескивала шитьем, это его красивые тонкие черты угадывались в божественном свечении.
— Один раз мы уничтожили тебя, — дерзко выкрикнул Демьен. — Убьем и еще раз! Видит бог, я не хотел быть принцем. Никогда. Но если выбирать меж нас двоих, то лучше им буду я, чем ты. Так что тебе лучше обратно войти в эту дверь и закрыть ее изнутри.
— Один раз, — задумчиво повторил Корнелиус. Солнечный ветер пузырем надувал его плащ, трепал волосы, окружая его голову сияющим ореолом. Он был так красив и романтичен, что на миг Уна залюбовалась им, тонкостью его черт, смелостью его взгляда. — А тысячу?
Он неспешно прошел вперед, и из света вслед за ним вынырнул еще один человек — точная копия его самого, — с таким же спокойным и прекрасным, светлым лицом. Еще и еще; десяток. Сотня.
Корнелиус неспешно шагал по шахматным полям, и вслед за ним шла его армия — его копии, много. Одинаковые на лицо, одинаково одетые, шагающие и двигающиеся одинаково, словно отражения в бесчисленных зеркалах. Казалось, им не будет конца; когда дверь закрылась и исчезла в ночной черноте Корнелиус во главе своей армии двойников уверенно и спокойно встал напротив Демьена.
— Ну, принц, — насмешливо произнес он, заложив руки за пояс, широко расставив ноги, стоя уверенно, ровно, спокойно против взъерошенного Демьена. — Что теперь скажешь? Сможешь убить меня тысячу раз, чтобы стать принцем?
— Я очень постараюсь, — прорычал Демьен, сурово глядя исподлобья. В его руке разгорался, наливаясь силой и обретая реальные очертания, его энергетический лук.
— А ты дерзкий и смелый, — заметил Корнелиус. — Ты нравишься мне. Мне нужны такие союзники. Идем со мной, и я дам тебе высокое место подле себя.
— Что?! — Демьен расхохотался во всю глотку. От нахлынувшего на него азарта, предвкушения драки его лицо раскраснелось. — Ты? Мне? Место?! Пока что принц — я, и короны с меня ты не снял! Так что места подле себя раздавать рановато. Да и вокруг тебя, — Демьен насмешливо оглядел воинство Корнелиуса, — никого нет. Ты одинок. А вокруг меня настоящие люди. Со мной настоящие люди. Меня поддерживают настоящие люди, а не искусственные болваны, — от этих слова красивое лицо Корнелиуса исказила мучительная судорога, он оскалился злобно. — Поэтому мне место рядом с тобой не надо!
При его словах рядом с ним, по левую и правую сторону, встали Уна и Джон, маленький паж в шелковых башмачках и юный маг в изорванной грязной одежде. Пальцы обох уже искрились, полыхали алым отблеском рождающегося огня, и Корнелиус невольно отшатнулся, встретившись взглядом с измученным, истощенным мальчишкой.
— Да знаем мы, — произнес Джон зловеще, — чего стоят твои сладкие обещания и красивые слова. И чем ты платишь доверившимся тебе людям мы тоже знаем.
Демьен поднял свой лук, натянул тетиву, и зловеще нацелил сверкающую стрелу в дергающееся от злости лицо некромага.
— Подойди, попробуй, — процедил Демьен.
Вмиг прекрасное спокойствие слетело с Корнелиуса как дешевая бумажная маска, его затрясло от черной злобы, и он закричал — нет, заверещал тонким, ломающимся истеричным голосом, маша рукой, посылая свои несметные орды вперед себя, на три маленькие фигурки, словно желая, чтоб его двойники затоптали их, стерли их собой, уничтожили:
— Убейте их! Убейте их!!
Словно бесчисленные полчища крыс, сплошной серой массой обтекая своего предводителя, ринулись магические двойники вперед, и тотчас же наткнулись на огненный вихрь, который в куски разрывал их ненастоящие тела, превращая их в обрывки, в пепел, в опаленные лоскуты, тлеющие на лету. Стрелы Демьена пронзали по три-четыре двойника сразу, превращая их в корежащиеся, как горящие листы бумаги, стопки.
Но самым опасным в этой невиданной мясорубке оказался Дерек. Словно огромная птица с черными крыльями перелетел он через головы дерущихся магов и обрушился прямо в гущу двойников, разрубая их тела острыми, как бритва, крыльями. Крутясь юлой, он рубил всех вокруг себя, добираясь до предводителя-некромага, одержимо и кроваво. Казалось, юный техномаг горит желание вцепиться в горло Корнелиусу, и даже израненный не разожмет своих пальцев ин упустит свою жертву. И Корнелиус, увидев эту одержимость, дрогнул. Шаг, еще шаг назад — он, положив руку на эфес своего меча, отступал, уходил от страшной рубки, стараясь затеряться за телами своих двойников.
Но Дерек словно не видел их; он безошибочно находил в толпе побледневшее лицо и следовал за ним, прорубая себе путь своими страшными черными крыльями.
Уна чувствовала, как остывают ее пальцы, как с каждым разом все труднее и труднее разжечь в ладони огонь, и видела, как все ближе подступают враги. Последний огненный шар даже не смог сбить с ног наступающего, лишь опалил его одежду и обжег живот, кожа на котором вздулась пузырями. От страха и ярости Уна закричала, словно безумная, ухватила свой орден, превращая его золотой меч, и ринулась вперед, но ее удар встретили сразу с десяток черных клинков, и магические двойники, удержав ее первый выпад, откинули ее назад, переступая зловеще через стену пламени и останки павших.
Иссякли силы и у Джон с Демьеном, и магам оставалось только пятиться, лихорадочно размышляя над тем, как же найти выход в этой ситуации. Но его не было, не было выхода! И смерть была все ближе, как вдруг…
От тяжкого удара под ногами их содрогнулся пол, Уна едва не упала, с трудом удержалась на ногах.
Наступающие вдруг остановились, задрав головы к нему и раскрыв рты, словно увидели нечто такое, чего и вообразить было сложно. Даже рубящийся Дерек вдруг оказался на совершенно чистом месте, словно все нападающие отпрянули от него, напугавшись зрелища больше, чем его разящих вороновых крыльев.
— Пресвятые небеса, — прошептал Демьен, обернувшись назад и раскрывая от изумления рот ничем не хуже двойников Корнелиуса.
Из колодца с мертвым даром, который теперь был наверняка пуст, зловеще раскачиваясь, едва не до самой луны поднималось толстое огромное тело змея, настолько нереального и страшного, что от одного вида его можно было помереть от страха.
На его чудовищной, огромной плоской голове горели ненавистью зеленые дикие глаза, зловеще поднимался кожистый острый гребень. Змей яростно шипел, разевая зубастую жаркую пасть, и кольца его бесконечного тела, выползая из колодца, наползали на армию Корнелиуса и безжалостно давили его двойников. Змей, долбанув еще раз хвостом, приплющив добрую дюжину человек, и его голова с разинутой пастью метнулась к армии Корнелиуса.
— Ненавижу! — шипел змей, клацая зубами. — Ненавижу…
С яростью ухватил он одного двойника и пожрал его, пронзая острыми зубами и заглатывая куски мяса. Смотреть на это было жутко.
Впрочем, то, что издали казалось мясом, на деле тоже обращалось в пустотелые чучела. Тела двойников Корнелиуса, пронзенные зубами змея, сначала вздувались, словно сжатые с силой воздушные шары, а затем взрывались, оставляя после себя лишь оседающий тонкий пепел и сажу, словно после истлевшей бумаги.
Змей уничтожал неживых двойников десятками, и нападали она ни него десятками — яростные, ведомые в бой волей впавшего в истерику Корнелиуса.
— Ты сожрал мой дар! — тонко визжал некромаг. — Весь мой дар!
От злости у него некрасиво и даже отвратительно тряслось лицо, слюни брызгали с искривленных губ, и теперь его красота выглядела чем-то отталкивающим, неуместным, ненастоящим, украденным, словно Корнелиус — злой, жалкий, трусливый, — не заслуживал ее.
Змей бился и извивался, как раненная змея в пыли, когда двойники толпой нападали на него и кололи своими шпагами, стараясь пробить толстую чешуйчатую шкуру. Это мало кому из них удавалось, шпаги соскальзывали с твердой чешуи, оставляя на шкуре змея лишь бледные царапины, но когда удачный укол все же находил брешь между плотно лежащих пластин и лилась кровь, звенящая даром — украденным у Корнелиуса даром, — змей яростно шипел и бил хвостом налево и направо, захватывал кольцами своего длинного тела нападавших на него двойников и давил, заставляя их лопаться и испускать дымные магические души, превращаться в бумажный серый тлеющий пепел.
— Я ссссильнее тебя, — шипел он, израненный, расправляясь с остатками ненастоящего воинства Корнелиуса. — Я не боюсссь тебя! Ты получишшь по зассслугам, предатель и лгун! Я рассстерзаю тебя и выпущщщщу твои ненастоящие кишшшки!
— Ты забываешься, юный сын огненного мага, — высокомерно произнес Корнелиус, с трудом справившись с уродующей его яростью и придавая себе прежний вид — уверенный и спокойный, — хотя теперь он тоже казался не более чем бумажной тонкой маской. — Я — великий некромаг, вызванный из небытия. Неужто ты думал, что я ничего не умею и могу одолеть тебя лишь количество нападающих?