— Сидеть. Я сказал, сидеть! Нет, не прыгать, не… ай. Прекрати! Сидеть, значит, опустить зад на камни. Видишь? Я сижу. И ты садись, ну?
Голос принадлежал Айхе. Едва Гвендолин распознала знакомый тембр, как сердце заложило крутой вираж.
— Вот бестолочь, чему тебя только учили в… откуда ты родом? С Северной гряды? Или с Вулканических островов? Где живет твой хозяин? — пауза. — Уф. Ничего-то ты, зверушка, не знаешь. Тупая, как пробка, да?
Пригибаясь, как солдат под обстрелом, Гвендолин подобралась поближе и притаилась за грудой обломков.
Когда-то здесь был открытый внутренний двор с крошечным садиком, скамейкой и мелким бассейном. От деревьев сохранились лишь сухие остовы, скамейка развалились надвое, а от бассейна остались выщербленные каменные борта да засыпанное камнями и грязью дно. Двор со всех сторон огораживали стены с портиками: половина тонких колонн сломалась и раскрошилась, другая половина продолжала поддерживать куски крыши.
Айхе стоял прямо посреди двора и сосредоточенно тыкал сухой веткой в плоскую морду пятнистой желто-коричневой рептилии. Та держала хвост на отлете и откровенно презирала и Айхе, и его палку.
— Нюхай! — велел мальчишка.
Земноводное пренебрежительно сощурилось, и Гвендолин почудился его мысленный посыл: сам нюхай!
— Теперь я брошу, а ты принесешь. Понятно?
Ящер сглотнул. На его выгнутой шее дернулась шкура.
— Раз, два… — начал Айхе.
Ящер не стал дожидаться слова «три» и харкнул. Раскаленный плевок за долю секунды обуглил сухую ветку, только дымок взвился да сажа посыпалась.
Айхе с воплем отдернул руку.
— Ах ты поганец! — зашипел он и ввернул в поток праведного возмущения пару-тройку заковыристых ругательств. — Значит, так, да? Драться будем?
Рептилия вскинула плоскую башку, открыла пасть и издала серию отрывистых выхлопов, подозрительно похожих на смех. Гвендолин сдавленно хихикнула и зажала рот ладонью. Подглядывать, конечно, было низко, однако ей не хватало смелости выйти из укрытия. Всякий раз, глядя на Айхе, она испытывала сильную неловкость и болезненное стеснение.
— Ну, ты сам напросился, тупица. — Юноша попятился, расстегивая рубашку. Передернул плечами, скидывая белую ткань. Бинты были на месте: и на груди, и на локтях. Он неприязненно скривился, окинув их взглядом, и потрогал ребра. Выдохнул:
— Терпимо.
И раскинул руки, выгибаясь.
Гвендолин видела, как он морщится от боли, как сжимает челюсти и как тяжело, прерывисто дышит сквозь стиснутые зубы. Как сквозь загорелую кожу рук просвечивают развилки вен и как по ним, словно электрические импульсы, начинают растекаться струйки света. Айхе запрокинул голову, зажмурился, весь пронизанный волшебной синевой. Пыльный воздух подернулся горячей рябью, похожей на жар от костра, и Гвендолин ощутила обжигающее дуновение на своих щеках. В немом ошеломлении она наблюдала за тем, как из пропитывающей пространство раскаленной синевы нить за нитью ткутся огромные, дивной красоты крылья и от самой земли поднимается прозрачная голова дракона — копия разбитой статуи из галереи.
Саламандра по-кошачьи выгнула спину дугой и, ощерив усыпанную мелкими зубами пасть, панически заверещала. Она бы пустилась наутек, да страх перед растущим чудовищем пришпилил к месту.
Айхе вдруг схватился за бока и бухнулся на колени, будто подломленный. Крылья разлетелись синими клочьями тумана, хотя воздух продолжал гудеть от волшебства. Айхе, содрогаясь, оперся рукой о камни. Длинные волосы упали ему на лицо, и минуту или две Гвендолин в смятении видела лишь раскрытые губы, со свистом втягивающие воздух. Она не могла заставить себя пошевелиться. Только что на ее глазах Айхе едва не обернулся драконом, и от потрясения ее била дрожь. Она бы, может, и кинулась к нему с дурацким вопросом: «Ты как?» — но Айхе не дал опомниться. Он тяжело поднялся с колен и принялся натягивать рубашку на плечи. Проворчал:
— Ладно, рептилия, будем считать, у нас ничья.
Рассеянно протянул руку, чтобы потрепать ящера по голове, но тот, наконец очухавшись, с молниеносным злобным выпадом тяпнул его за палец.
Уцелевшие в давней битве стены содрогнулись от многочисленных советов, которыми Айхе щедро снабдил саламандру. Та не стала дожидаться, пока ей отвесят ещё и пинка, благоразумно отпрыгнула на безопасное расстояние и вновь выдала серию наглых смешков. Айхе покраснел от досады на проклятую тупую ящерицу, на собственную беспомощность, на весь белый свет…
Неизвестно, чем мог завершиться поединок волшебника и рептилии, но окрестности вдруг огласились пронзительным, душераздирающим птичьим клекотом. По земле метнулась тень, потом еще одна. Гвендолин едва не свернула шею, пытаясь разглядеть того, к кому резко обернулся Айхе. Саламандра юркнула в трещину между камнями — и поминай, как звали.
С противным скрежетом вцепившись когтями в раздробленные обломки крыши, наверху устроилась гигантская птица: иссиня-черная, с гладкой серой грудью и… женской головой. Расправленные крылья молотили воздух, в поднятом вихре каменной пыли и крошева развевались длинные волосы. Гвендолин подавила желание зажмуриться. Она бы так и сделала, если бы мимо не проскользнула еще одна гарпия, тоже темная, но с лиловым оттенком оперения.
— Здравствуй, Айхе, — проворковала первая, медленно складывая крылья. Между алыми губами мелькнули острые зубы.
— Опять вы? — устало бросил Айхе, застегнув рубашку, и оттолкнул подошвой камень. Обманчиво расслабленная поза и небрежный тон могли ввести в заблуждение гарпий, но не Гвендолин. Она догадывалась, что его подрагивающие пальцы готовы в любой миг завершить комбинацию боевого заклятия.
— Разве ты не рад нас видеть? — притворно обиделась вторая женщина-птица, вышагивая по краю портика. Камни под ее когтистыми лапами хрустели, как раздробленные грецкие орехи, и сыпались вниз. — Ведь мы друзья.
Айхе проигнорировал претензию.
— А ты совсем с нами не летаешь, — подхватила вторая.
— Мы расстроены.
— Мы обижены.
— Мы в недоумении.
Жутковатая манера разговаривать по очереди очень шла этим… нелюдям.
— Не заговаривайте мне зубы, — проворчал Айхе.
— Мы?!
— Зачем нам?!
— Ты совсем нас не знаешь, — первая расправила крылья и резко смахнула с портика. Грянувшись оземь, всплеснула крыльями — нет, руками. Маховые перья обернулись тончайшими, как дым, рукавами открытого платья, схваченного на талии золотой узорчатой тесьмой. Высокая грудь, почти не прикрытая лифом, загнанно вздымалась, волосы рассыпались по обнаженным плечам, контрастируя с молочной белизной кожи. Женщина источала густой, вязкий и липкий, словно патока, магнетизм. У Айхе оборвалось дыхание, его взгляд прикипел к бесстыдно низкому вырезу платья.
Гвендолин ревниво стиснула в кулаках края бесформенной туники, вмиг возненавидев собственные далеко не выдающиеся формы. Таких прелестей ей вовек не отрастить. Она чувствовала себя полной дурой: так вот что ему нравится, вот что способно его прельстить?..
Покрасневший Айхе сглотнул и отступил на шаг. Мышцы на его руках напряглись, на щеках обозначились желваки.
— В чем дело? — промурлыкала женщина, подходя ближе. Она оказалась выше его на целую голову. — Ты нас боишься?
Тонкие пальцы прикоснулись к подбородку Айхе, заставляя приподнять лицо, соблазнительные пухлые губы разомкнулись. Сейчас она поцелует его, мелькнула у Гвендолин отчаянная мысль, и что-то гадкое завозилось внутри.
Уже будучи в сантиметре от призывно раскрытых губ, мальчишка с усилием отстранился, разрывая контакт.
— Не боюсь, — хрипло выдохнул он.
— Тогда полетай с нами.
— Разве мы так много просим? — рядом опустилась еще одна женщина-птица. Тонкое лиловое платье заколыхалось в вихрях взбаламученного крыльями воздуха.
— У меня нет времени, — Айхе попятился.
— Но ведь ты ничем не занят, — гарпии скользнули за ним.
— Я… разучиваю новую комбинацию, — голос у него окреп. — Показать?
Он рассек рукой пространство, и за пальцами потянулся алый шлейф волшебства.
Женщины с противным визгом отпрянули. Подпрыгнули, перерождаясь обратно в птиц, и забили крыльями, словно стремясь рассеять опасное свечение вокруг пальцев Айхе.
— Не смей нам угрожать! — выкрикнула первая гарпия, взмыв обратно на портик.
— Мы не причинили бы тебе вреда! — подхватила вторая, присоединившись к ней.
— Мы лишь хотим полетать!
— Ты ведь умеешь летать?
— Мы знаем!
— Мы видели!
— Нет настроения! — огрызнулся Айхе. Красный колдовской шлейф обвивал его руки по локоть. — Лучше убирайтесь отсюда!
С этими словами он нырнул в темный провал между обломками и исчез. Спустя секунду из-под огромного валуна высунулась морда саламандры. Покрутив плоской башкой в поисках хозяина, рептилия, видимо, почуяла нужный запах и юркнула в проем вслед за Айхе.
Гвендолин в своем укрытии не смела шелохнуться. О нет, вздумай она последовать за Айхе, гарпии не заметили бы ее. Не нашли бы: эти развалины прямо-таки созданы для игры в прятки. Но за подглядывание сделалось мучительно стыдно. Нетрудно представить, как разозлится Айхе, узнав, что она стала свидетелем столь деликатной сцены: мгновения его слабости. Ведь он почти повелся, почти позволил запеленать себя в порочную чувственность, почти откликнулся на откровенный призыв. Гвендолин и без того доставила ему массу неприятностей, ни к чему ещё сильнее разочаровывать.
Она смотрела на провал, в котором растворился Айхе, и гадала, как поступить.
— Мы могли разорвать мальчишку, — донесся сверху мелодичный голос.
— Могли.
— И отведать крови, пропитанной волшебством.
— О, да, — с придыханием. — Сладкой крови. Никогда прежде мы не пробовали крови волшебника.
— Но он нам пригодится.
— Он уже почти мужчина.
— Мы заманим его в горы.
— И он станет отцом наших детей.
— Никогда прежде мы не рождали от человека с колдовством в жилах.
— Никогда прежде — от дракона…
— …и Хозяина Ветров.
— А потом мы разорвем его.
— На куски!
— И напьемся крови!
От волнения, от жадного предвкушения голоса стали нервными, отрывистыми и, наконец, превратились в пронзительный птичий гвалт. Зашелестели перья, с глухим стуком на землю посыпались камни, две крылатые тени метнулись ввысь.
Гвендолин рискнула выглянуть из укрытия, лишь когда гарпии почти растворились в облаках. Ее колотило от ужаса и омерзения. Нужно было срочно догнать Айхе, предупредить о коварных планах богомерзких гадин. Он не должен был больше в одиночку бродить по развалинам, где его подстерегала беда.
Позабыв о том, что всего пять минут назад боялась обнаружить свое присутствие, Гвендолин бросилась к пролому, в котором скрылся юноша.
— Айхе! — позвала она. — Айхе, вернись!
Надрывный зов ободрал горло и обернулся приступом сухого кашля. Преодолевая мучительные спазмы, Гвендолин пересекла дворик и сунулась в разлом между камнями. Однако отыскать Айхе в развалинах оказалось делом не из легких. Она все звала и звала, но вместо него на голос потянулись неприкаянные ками и ворчливые кыши.
— Вот ты где! Ну наконец-то! — с облегчением воскликнула Нанну, на которую Гвендолин наткнулась, окончательно заблудившись.
— Вы Айхе не видели? — выдохнула девочка в отчаянии.
— Я тебя обыскалась, — Нанну нетерпеливо замахала руками, не желая ничего слышать. — Все локти уже обкусала, что отпустила одну. Обед давно закончился, а ты все где-то бродишь.
Гвендолин виновато потупилась. За собственными приключениями она напрочь позабыла, что обещала дождаться Нанну возле ив.
— На тебе лица нет. Что-то стряслось?
Гвендолин помотала головой.
— Мне пора обратно к бригаде, а ты возвращайся в лабораторию. Вот, возьми с собой, поешь, — Нанну вручила ей корзинку, накрытую полотенцем. — До вечера можешь отдыхать. Довольно с тебя на сегодня.
Гвендолин машинально поблагодарила и поплелась к башне. Она так и не встретила Айхе, так и не предупредила его… Куда же запропастился этот дракон? Безысходность терзала душу, пока Гвендолин преодолевала бесчисленные ступеньки, ведущие на самую вершину астрономической башни. Перед мысленным взором расцветали картины одна ужаснее другой. В каждой из них безобразные гарпии с торжествующим клекотом утаскивали Айхе в далекие горы и рвали когтями. О том, что происходило до жестокого убийства, Гвендолин не смела даже помыслить, испытывая и омерзение, и трепет одновременно.
В кухне слабо тлел очаг. Водрузив корзинку на стол, Гвендолин села, подперла голову руками и отрешенно уставилась на поленья: сквозь обугленную, потрескавшуюся кору просвечивало оранжевое пламя. Стрелки старомодных настенных часов показывали половину пятого, маятник отсчитывал секунды… Сколько же ей еще здесь сидеть, пока не придет Нанну? Два часа? Три? Или до самой глухой темноты?
Стянув с корзины полотенце, Гвендолин достала миску с овощным рагу и принялась за еду. Кто-то в местной столовой отлично готовил, пожалуй, не хуже мамы. Мясо хорошо протушилось, капуста была мягкая, и даже от вареной морковки не воротило. Мигом опустошив тарелку, Гвендолин запила обед кружкой ягодного компота, вымыла посуду и задумалась о том, как же скоротать время. Наиболее здравым казалось снова навязаться в помощники Дориану: за суетливой беготней время промчится — моргнуть не успеешь. Но хотелось совсем другого. Гвендолин во чтобы то ни стало требовалось решить проблему первостепенной важности. Глупую, бессмысленную — она прекрасно это осознавала, тяжело отсчитывая ступеньки, ведущие в лабораторию. И все же от ее решения зависело… многое, наверное.
Еще за дверью в нос Гвендолин шибанул тяжелый, удушливый смрад серы с какой-то противоестественной химической примесью — то ли гари, то ли жженого масла. Запах резал глаза и сушил гортань, пришлось щуриться, зажимать нос и цедить воздух по чуть-чуть сквозь зубы.
Дориан обнаружился у котла с комковатой серой жижей, похожей на шкуру носорога. Повязав лицо платком до самых глаз и нацепив защитные очки, он деликатно помешивал густую субстанцию деревянной ложкой. Судя по вытянутой руке и позе вполоборота, алхимик не испытывал удовольствия от процесса и на всякий пожарный готовился сигануть за шкаф.
— Добрый день! — зеленая от отвращения Гвендолин схватила со стола какую-то замурзанную тряпку и заткнула нос. — Что это у вас за чудесное благоухание?
— Не шевелись, — предупредил Дориан, зыркнув на нее через плечо. — Зелье неустойчиво, того и гляди рванет.
— Не шевелюсь, — Гвендолин послушно присмирела. — Вонь, извините, и без того парализует: страшно двинуться, чтобы лишний раз не вдохнуть.
Она насчитала еще двадцать семь полных оборотов ложки в котле, прежде чем алхимик двумя пальцами, оттопырив мизинец, словно августейшая особа, извлек ложку из жижи и уложил на тарелочку.
— Это «Драконий отвар», — объяснил он, снимая очки. — Опасное в приготовлении средство — я добавляю в него жидкий огонь из драконьей глотки, слой когтя — желательно, с мясом и нервными окончаниями, — несколько капель слюны и совсем чуть-чуть яда.
— И для чего нужна эта гремучая смесь?
— О, у нее есть отличное применение. Она держит в повиновении любого самого страшного хищника, будь тот даже ростом с башню…
— …и свирепее Левиафана?
— Именно.
— Так вот как вам удается усмирять доисторических морских монстров в аквариумах, — догадалась Гвендолин.
— Немного «Драконьего отвара», чуточку уменьшающего порошка, унция «Легкой слепоты» — и да, животные ведут себя смирно.
— А слепота зачем?
— Чтобы не замечать снующих мимо слуг. И зрителей на трибунах.
— Вы собираетесь потчевать этим Левиафана? — нахмурилась Гвендолин.
Дориан стушевался и произнес, словно оправдываясь:
— Госпожа не может выпустить на арену неуправляемое чудовище. Это погубит всех обитателей замка.
— Чтобы Левиафан напал на человека, ему потребуется скормить не ваше зелье, а совсем другое, для озверения.