И он остался.
*
Меня разбудил перезвон, доносящийся с улицы. Я выскользнула из постели, метнувшись к двери, и обомлела: с крыш нашего дома и двора свисали прозрачные ледяные наросты, а с острого кончика капала, капала, капала вода. Дзынь-дзынь по скатам, ведрам, лужицам.
— Что это? — пораженно воскликнула я. И не увидела — почувствовала приближение мужа, его тёплое тело за спиной.
— Весна, — коротко ответил он, и, приобняв, поцеловал меня в макушку.
ЧАСТЬ 2. ВЕСНА
Весна!
Сказочное, невероятное слово, переполненное звонкой, кипящей энергией, билось у меня в крови. И я таяла от этого жара, плавилась изнутри и снаружи, и словно снег под солнцем стекала с меня Зима, оставляя Сирим, Жену безо всякой ледяной оболочки.
Я словно бы рождалась заново. Училась видеть, слышать, дышать. С каждым новым днём в проталинах во дворе все больше чернела земля, и её сырой, пряный запах кружил голову. Понемногу проклевывались первые робкие ростки травы, на ветвях деревьев набухали тугие почки. И слова из рассказов Хранительницы — почки, трава, листья, капель — наполнялись смыслом и живительной силой.
Все, что раньше составляло мое существование, казалось сейчас блеклым, тусклым. Снег, прежде сверкающий и слепящий, утратил свой блеск, и словно выпустил из плена настоящие богатства красок.
Ярко-зеленые травинки, голубое небо, тепло-желтое солнце. Да и сам наш двор и дом преобразились, раскрылись до мельчайших оттенков древесины. Я заметила, что перья на плаще Курха отливают синим, с редкими прожилками насыщенной зелени. А шубка Кута, вечно пропадавшего во дворе, выгорела местами до настоящей рыжины. Хотелось сохранить эти краски, перенести их на ткань, дерево, глину, и я забросила в дальний угол сундука все свои серые и черные нити, достав настоящие, яркие сокровища из дальних уголков нашего края. Солнце преломлялось на радужных бусинах, и словно сами лучи вплетались в вышивку рубахи.
Каждое свободное мгновение я стремилась проводить вне дома, жадно впитывая происходящие вокруг перемены. Курх пытался меня вразумить, напоминая о недавно перенесённой болезни — но куда там! Неодолимо тянуло наружу. На свежий благоухающий воздух, под небо, пронзительно синее, навстречу Куту, ошалевшему от весны и до изнеможения прыгающему по лужам, поднимая тучи брызг. Но главное к нему, к Курху.
Последняя ночь Зимы изменила меня безвозвратно. И новыми, Весенними глазами я смотрела на мужа с восхищением и восторгом. Я с трудом могла вспомнить, каким он казался мне раньше, Зимой. Это было словно бы в другой жизни. Как могли эти сильные руки казаться холодными, когда сейчас от его объятий по коже бегут волны жара? Как мог он походить на ледяное изваяние, когда его прикосновения так мягки и приятны? Откуда столько тепла в его взгляде, столь отстраненном в далёком прошлом, когда сейчас, распростершись под ним, разгоряченная, с разметавшимися косами, я ловлю в них своё отражение?
Только сейчас, казалось, я по-настоящему поняла, что же такое близость с мужчиной. Я ощущала его жар, его тяжесть, твердость его плоти. Теперь, когда Курх входил в меня, я почти не чувствовала сопротивления, словно бы мое тело ждало и хотело принять его. И каждый его толчок отдавался внизу живота приятной истомой, и волны тепла разбегались вверх от нашего единения.
Я целовала его, запускала пальцы темные волосы, привлекая к себе, гладила широкие плечи и напряженные мышцы рук. Курх наклонялся ко мне, и я чувствовала на своей шее его горячее, сбивчивое дыхание.
Это было упоительно и сладко. И, наполненная до краев его семенем, я чувствовала себя как никогда живой. И понимала, верила всем сердцем в мудрость богов, создавших так, что дух Зимы и его жена порождают актом своей любви изобилие во всем серединном мире.
Я глядела на мужа за работой, рубящего дрова, чинящего оружие или же просто играющего с Кутом, и в голове невольно всплывало его лицо с бисеринками пота, ощущение его кожи под пальцами, сладость его дыхания. Было бы глупо обманывать себя, говоря про долг и процветание рода. Нет, было и это, но более того был жар, обжигающий щеки и эхом отдающийся во всем теле, желание чувствовать его в себе. И совершенно не важно…
Прохладная ладонь коснулась моего лба, и я открыла глаза.
— Все хорошо? — Курх склонился надо мной, с едва уловимой усмешкой заглядывая в лицо. В свободной руке он сжимал полузаштопанную рубаху, которая соскользнула с моих колен, когда я задремала, заплутав в своих мыслях.
— Да, — рассеянно ответила я, и Курх выпрямился, собираясь вернуться к прерванному занятию, но я, плохо понимая, что делаю, и хмелея от собственной храбрости, схватила его за руку и потянула на себя, одновременно подаваясь ему навстречу.
Рубаха выскользнула из его пальцев, бесформенной тряпкой упав у моих ног. А я, обхватив руками его шею, уже целовала его со всем жаром моих недавних грез.
Курх усмехнулся в мои раскрытые губы и понес меня в дом.
*
Курх выкатил во двор колесную повозку, покрытую пылью и растрескавшуюся от времени, и принялся за починку. Я украдкой наблюдала за ним, прислонившись к стволу дерева и поглаживая пальцем пушистую почку, мягкую как шубка Кута. В ветвях над моей головой вили гнездо птицы, и Кут, по обыкновению носившийся вокруг нас с мужем, хищно косился на новых соседей, привлеченный их трелями. Весна бушевала всюду.
Мне очень хотелось вновь спуститься в серединный мир, увидеть, как расцвёл мой край. И Курх, верно, догадался о моих потаенных чувствах, потому как сам предложил поехать с ним.
— Последний раз запрягаю сани, — сказал он, демонстрируя мне повозку.
Для упряжки самого духа Зимы не было непроходимых мест, но я
чувствовала чуть более тяжёлый ход саней, когда приходилось ехать по земле. Проталины были повсюду, и вниз по холмам и предгорьям струились тонкие прозрачные ручейки. Земля была покрыта сочной зеленью и — о чудо! — то тут то там мелькали склоненные белые шапочки…
— Что это? — я восторженно перегнулась через борт саней, прикасаясь к нежному растению.
— Подснежники, — отозвался Курх, занятый поиском подстреленного зайца.
У цветков оказался удивительный чуть сладковатый запах. В Зимнем мире, единственном, который я знала до этих дней, никогда не встречалось ничего подобного.
Ветви деревьев были покрыты набухшими почками, а иные кустарники, щедро одаренные солнечным теплом, уже подернулись лёгкой зелёной дымкой. Птицы, разноцветные, совершенно неизвестных мне видов, вовсю щебетали в ветвях. Мыши и зайцы суетились повсюду, а за деревьями то и дело можно было разглядеть оленьи бока.
Я не узнавала лес, равнину, предгорья. Как ни красива была Зима, Весна вдохнула жизнь во все уголки серединного мира. И мы с Курхом тоже были частью этой живительной силы.
Я не сразу заметила, что Кута нет с нами, и в первый момент ужасно испугалась, решив, что моя рассеянность стала тому причиной. Но Курх с усмешкой успокоил меня.
— Я видел, куда он убежал, — пояснил муж. — Мы вернемся за ним по дороге обратно.
Причину отсутствия своего маленького друга я увидела сразу же, как Курх остановил сани. Два песца, самец и самка, резвились на поляне, увлеченные брачной игрой. Мы долго стояли бок о бок, глядя на них, прежде чем Кут обратил на нас внимание и, оставив подругу, потрусил в сторону саней.
Кут заскакал вокруг меня, терся об ноги, ласкаясь, но стоило протянуть руку, отпрыгивал, вопросительно заглядывая в глаза. Его подружка, почти неразличимая за ветвями кустарника, замерла без движения, выжидая.
— Что, хочешь остаться с ней, да, малыш? — догадалась я. Кут согласно тявкнул и снова прижался ко мне. Я почесала его за ушком, и в этот раз он позволил мне прикоснуться.
— Отпускаешь? — тихий и мягкий голос Курха раздался за спиной. Я улыбнулась, кивнув. Кут обежал нас на прощание, лизнул мою руку и скрылся в зарослях. Я поднялась на ноги, прижалась к мужу. Курх рассеянно приобнял меня одной рукой.
— Он вернётся, — сказал он, глядя вдаль.
— Если захочет. В любом случае, здесь его место.
А моё с тобой, — подумала я, утыкаясь носом в плащ Курха, вдыхая родной, знакомый запах. Кут был моим другом почти с самых первых дней замужней жизни, но сейчас, обнимая мужа, я не чувствовала себя столь же одинокой без верного маленького песца, как это бывало когда-то. Мне было радостно от того, что и он нашёл себе подругу по сердцу.
— Поехали домой, — попросила я.
И почему-то все время, пока мы не въехали в туман, мне казалось, что я ловлю на себе чей-то внимательный взгляд.
Я расшивала подол рубахи ярким орнаментом, с запоздалой горечью понимая: ниток не хватит. Яркие цветные нити, особым образом выкрашенные и привезенные издалека торговцами, были в наших краях достаточно редки, и уж точно не предназначались для смелой весенней задумки, возникавшей у меня в голове всякий раз, когда я размышляла, чем бы удивить мужа. Хитрый узор, переплетение листьев, ветвей, летящих чёрных птиц с оперением, отливающим синевой и зеленью, мне хотелось выполнить в точности таким, каким я его себе представляла, и поэтому я шла на любые ухищрения, сберегая драгоценные нити.
Но все равно — этого было недостаточно.
Курх, закончивший работу, застал меня сидящей на моей новой излюбленной лавке на крыльце, озадаченно крутящей вышивку так и этак, выискивая способ закончить рисунок. При виде мужа я торопливо спрятала рубаху за спину и виновато улыбнулась.
— Покажу, когда закончу, — пообещала я и, не удержавшись, вздохнула. — Только вот…
Курх взял у меня из рук несколько последних тонких нитей. Внимательно рассмотрел и скрылся в доме. А когда вернулся, в руках его было настоящее сокровище. Десятки мотков, невероятно ярких, прекрасных и, что самое главное, подходящих по цветам, лежали передо мной в простой резной шкатулке. Я просто не могла поверить своим глазам.
С благоговением я взяла драгоценный подарок. И не смогла не удивиться мастерству неведомой мне рукодельницы. Ей не просто удалось подобрать отличный материал для работы — нет, нити были еще и со вкусом уложены и аккуратно перевязаны особым узлом, чтобы не путаться и одновременно легко доставаться.
Я ахнула от изумления и узнавания.
Это был особый, морской узел, мало знакомый обычным девушкам. Отец научил меня ему и был удивлен и горд, видя, как легко мне дается его хитрая наука. «Хороший узел, — говаривал он, — позволит и сохранить веревки и распустить их по первой же нужде. Вот». Он дергал за две хитрые петли, и узел распадался, словно его и не было. Я переняла его науку и использовала всюду, где только могла. И вот — неизвестная мне женщина тоже оказалась столь же знакома с уловками бывалых моряков.
Я подняла на Курха сияющие глаза.
— Спасибо, — муж только отмахнулся. — Ты даже не представляешь, как сильно помог мне. Где ты нашел их?
Курх неопределенно махнул рукой в сторону дома.
И я поняла.
Старые сундуки. Покрытые пылью, стоявшие в дальнем углу, куда редко кто заглядывал. Я никогда не открывала их, не задавала вопросы, смутно догадываясь, кому они могли принадлежать. Но теперь, когда Курх принес нити из женского рукоделия, сомнений не оставалось.
Мне внезапно захотелось поговорить об этом. Узнать от мужа о тех, кто жил в этом доме до меня. О других Зимних женах.
Я тронула Курха за руку. Дух вздрогнул.
— Пожалуйста, расскажи мне о ней, — попросила я.
Сказала — и сразу поняла, что ошиблась. Леденеть он начал с пальцев. Ладонь, которую я сжимала, вмиг похолодела, одеревенели мышцы, взгляд стал знакомым, отстраненным и колючим. Курх поджал губы и отвернулся.
— Здесь не о чем говорить, — резко сказал он и выдернул свою руку из моих пальцев. Развернулся, скрылся в доме, хлопнув дверью. А меня словно окатило порывом холодного, злого Зимнего ветра. Я осталась сидеть, дрожа и прижимая к себе злополучную шкатулку.
*
Я поняла, как сильно я ошиблась. Вновь увидев Курха на пороге дома, я тотчас же бросилась к нему, прижалась всем телом, прося прощения и словом и объятиями. На долгое мгновение рука мужа задержалась над моим плечом, избегая прикосновения, но потом он все же привлек меня к себе, поцеловал в макушку.
— Прости меня, — ещё раз попросила я
— Все в порядке, — ответил Курх, поглаживая мою спину. Но мысли его, казалось, были где-то далеко, не со мной, и я поняла, что задела его куда глубже, чем я думала.
Тогда я решила все же доделать и подарить ему злополучную рубаху. Показать, как я благодарна за шкатулку неизвестной мастерицы и как счастлива, что могу закончить работу. И больше никогда не задам ни единого вопроса, если это может расстроить его. Ибо одна только мысль о возвращении Курха в его привычное состояние холодного и отстраненного зимнего духа пугала меня до безумия.
Работа спорилась, новые нити подходили идеально, и не прошло и половины луны, как я закончила узор. Все это время Курх старался казаться довольным и спокойным, но по скупости его ласк в постели, по тому, как иногда старался он проскользнуть в дом молча, избегая прикосновений и объятий, я понимала: что-то не в порядке.
Я наскоро затянула последний узелок и вспорхнула со своей скамьи.
Курх был в доме, и мне не терпелось вручить ему свой подарок.
Почувствовать тепло улыбки, когда он будет разглядывать узор, поймать его благодарный взгляд. Самой надеть на него обновку и самой же снять ее, толкая мужа на застеленную кровать.
Я уже взялась за дверную ручку, когда услышала позади себя знакомый насмешливый голос.
— Ну здравствуй, маленькая жена.
— Аки, — я застыла на пороге, прижимая к груди рубаху, не в силах шевельнуться, скованная ужасом. Ещё свежи были воспоминания об оскаленной пасти и ледяном тумане, по которому меня гнал волк.
— Что же ты так неласково? — Аки нарочито укоризненно покачал головой. — По-моему, я заслужил хотя бы благодарность.
Я резко развернулась, вновь дрожа, но теперь уже от всколыхнувшейся изнутри ярости.
— Благодарность? За что я должна бьяь тебе благодарна? За то, что твоя волчица не съела меня в ущелье? За прекрасную прогулку, после которой я чуть не умерла? Что же, по-твоему, заслуживает благодарности?
— Ну хотя бы это, — Аки невозмутимо обвел рукой двор.
Я нахмурилась, не понимая. Мужчина разочарованно вздохнул.
— Люди… Вы живете дольше волков, но у вас почему-то на удивление короткая память. Неужели старейшины не говорили, зачем боги создали Зимних жен? Не заметила, что Весна пришла, когда растаял твой Ледышка?
— Что? — я не верила своим ушам. То, что говорил Аки, выходило за рамки всего, что я знала, всего, что рассказал мне сам Курх. Так выходит, все дело… в любви?
Аки расхохотался.
— Так что, маленькая жена, как ваши дела… впрочем, не отвечай, вижу, что хорошо. Ну скажи, разве наше маленькое представление не стоило того?
А всего-то и нужно было, что немного побегать от злого волка. И вот результат. Ловко мы, а?
Я не заметила, как открылась дверь. Не знала, сколько он простоял на пороге, слушая тот бред, который нес Аки. И когда на моём плече сомкнулись ледяной хваткой сильные пальцы, я поняла: теперь все. Не откупиться, не оправдаться своим бессилием, не объяснить того, чего я, как ни старалась, не могла понять.
Курх заговорил, тихо, сквозь сжатые зубы, и было ясно, что слова его предназначаются мне.
— Представление?
Я попыталась повернуться, чтобы хоть что-то ответить, но Аки опередил меня.
— Следует сначала приветствовать гостей, Ледышка. Хорошие манеры — слышал о таком?
— Ты здесь не гость, — бросил Курх, ещё сильнее стискивая моё плечо.
— И вообще, оставь девочку в покое. Ты её напугал до полусмерти. Из-за того, что ты ведешь себя со своими женами как бесчувственный чурбан, Зимы с каждым разом все дольше и злее. Знаешь ведь, Ледышка, это твоя роль и твоё проклятие — раз за разом таять, принося миру Весну.
— Это не твое дело, — сквозь зубы процедил Курх. — Твоего мнения здесь не спрашивали и не спрашивают.