— Ты пока немногое знаешь о любви, Зимняя девочка, — сказала она и, поднимаясь, поманила меня за собой на улицу.
Дом Хранительницы стоял на холме, чуть в стороне от селенья, и с ее двора открывался прекрасный вид на вереницу невысоких домов, змеившихся к морю, величественные скалы, склонившиеся над нашей бухтой, широкие просторы холмов, чуть припорошенных снегом. Ветер трепал мои косы и играл с кистями шали. Сердце сжималось от вида родных мест.
Хранительница подвела меня к одному из деревьев, росших в ее саду, и провела рукой по ветке, стряхивая липкий снег. Крохотные зеленые листочки распрямились, освобожденные от тяжелой ноши.
— Смотри, девочка, — сказала она. И я действительно залюбовалась этими яркими воспоминаниями о недавней Весне.
Женщина наклонилась, набирая полную горсть земли. Посмотрела на меня требовательно и пересыпала все в мои спешно подставленные ладони.
Ее ловкие пальцы перебирали черные комки, и, наконец, она отыскала что-то, ведомое лишь ей.
Я ахнула. В моей ладони лежало треснувшее семечко, сквозь кожицу которого проклевывался росток. Хранительница вновь улыбнулась.
— Весна все еще жива в этой земле. Даже укрытая слоем снега, она ждет. А значит, есть и любовь. И лишь в твоих силах дать ей прорасти.
*
Любовь была жива. Она росла внутри меня, она тянулась к солнцу у окна рядом с моей лавкой. Я выпросила у Хранительницы горшок и посадила туда найденное семечко. Будущее деревце прижилось и быстро пошло в рост.
Я готовилась к родам. Хоть ни у меня, ни у ребенка не было дома и сколь либо определенного будущего, мной овладело истинно женское желание обустроить все вокруг к появлению младенца. Ограниченная в своих перемещениях, но нисколько не скучавшая, я получила достаточно ткани, шерсти и ниток, чтобы с головой погрузиться в изготовление приданного для малыша. С молчаливого одобрения Хранительницы в доме появилась сделанная одним из охотников новая люлька, еще пахнущая свежевыструганными досками, и целый сундук всевозможных пеленок и рубашечек. И я постоянно заполняла его все новыми и новыми вещицами.
Мое возвращение было воспринято соплеменниками спокойно, но без особой радости. Хранительница объявила, что я жду ребенка от духа-Ворона, и для успешного разрешения от бремени спустилась в серединный мир под опеку мудрых женщин и своего бывшего рода. Но по глазам людей я видела, что мало кто поверил ей. В холодной дождливой погоде всем виделось предвестье новой Долгой Зимы, и мое появление в родном селенье лишь укрепляло их в этой мысли.
И болезненнее всего ощущалось отчуждение родной семьи. После самой первой встречи я почти не видела мать. Несколько раз она появлялась в доме Хранительницы и ненадолго составляла мне компанию за рукоделием. Но обе мы чувствовали неловкость. Мать, выдавшая замуж уже не одну дочь, совершенно не представляла, как вести себя с повзрослевшими детьми. А я и раньше не чувствовала с ней особой близости. Семьи старших братьев всегда были рядом с нами, я часто сидела с их детьми, помогала молодым женам по хозяйству. Но обе моих сестры покинули нас, а вести, которые мы получали от них, были редкими и скупыми на подробности.
Живы. Здоровы. Ждут первенца. Роды прошли тяжело. Мальчик.
Девочка.
Все, что матери было бы интересно знать обо мне, она видела сейчас своими глазами. А другие, более важные и глубокие вопросы она не решалась задать. И я не удерживала ее, когда она торопливо начинала собираться домой, окончив работу. Все, что я хотела знать о ее жизни, я тоже читала в ее усталых, с сетью новых морщинок глазах, скупых улыбках, чуть сгорбленной спине.
Отец, вернувшись с моря, тоже долго не решался зайти ко мне, но когда, наконец, собрался с духом, принес новую, свежевыделанную заячью шубку и целую горсть вырезанных из дерева зверушек.
— Это для малыша, — сказал он, отчего-то немного смущаясь.
Он несмело прикоснулся к моему животу широкой, теплой шершавой ладонью. Ребенок, откликаясь, толкнул его руку. На лице отца расцвела довольная, гордая улыбка.
— Как ты думаешь, кто родится? — он чуть погладил выпирающую пяточку.
— Мальчик, — привычно ответила я.
— Девочка, — тут же поправила Хранительница, хлопотавшая у стола в глубине дома.
Отец только усмехнулся в усы.
— Дедушка, ну надо же, — пробормотал он и неловко обнял меня.
*
Ходить с каждым днем становилось все тяжелее, а живот, казавшийся мне огромным, мешал выполнять большинство привычных дел. Боль пульсировала в нижней части спины, стоило мне сделать по дому хотя бы пару шагов. Сидеть и лежать было не легче. Малыш отчаянно пинался, словно хотел поскорее выбраться наружу, и я постоянно чувствовала то коленку, то локоть, то пяточку, нетерпеливо толкающие изнутри. А еще было страшно, очень страшно. Я изо всех сил гнала от себя мрачные мысли, представляя и представляя своего ребенка уже здесь, в моих объятиях. Накрывала ладонью чуть выступающий бугорок на животе и думала, что скоро смогу пощекотать эти маленькие ножки, пригладить черные волосики, поцеловать вздернутый нос. Эти мечтания, мысли о Курхе и размеренная работа — единственное, что отвлекало меня от ноющей поясницы, тошноты, несварения, отекших ног и прочих постоянных мучений и страхов. Поэтому большую часть дня я сидела, вязала или шила, послушно пила приготовленные отвары. И старалась, как могла, смотреть в грядущее с надеждой.
Аки, Айни, Хранительница — те, благодаря заботе которых я до сих пор была жива — каждый на свой лад предлагал мне свои варианты разрешения моих забот. Стоило ли выходить на связь с Курхом и возможно ли вообще это сделать. С кем мне оставаться после рождения ребенка, и где и как этого ребенка воспитывать. Чем обернется для серединного мира отсутствие подле духа-Ворона Зимней жены. Но с каждым днем, с каждым новым спором, привычно начинающимся между Айни и Хранительницей, стоило только завести речь о дальнейшей моей судьбе, я все отчетливее понимала, что настала пора самой принимать решения. В конце концов, это был мой муж.
Мой ребенок. Моя жизнь и мои чувства.
— Если до рождения ребенка Курх не вернется, я останусь здесь, — сказала я тихо. Волчица и старая женщина, ворчавшие друг на друга, разом замолкли и повернулись ко мне. — До тех пор, пока малыш не окрепнет, мне будет лучше среди людей. Потом… если будет нужно, я решу, куда нам идти дальше.
Они набросились на меня, в два голоса уверяя, что никуда не прогонят и не отпустят и всегда будут рады, если я…
— Если же я умру, — решилась я высказать все до конца, — пусть Аки и Айни станут малышу новыми родителями. А Хранительница примет его в обучение, когда подойдет срок. И я не хочу, чтобы кто-либо из вас препятствовал Курху, если он захочет увидеть ребенка.
Я тяжело дышала, словно бы со своим огромным животом в один прием взлетела на холм, где стоял дом Хранительницы. Последние фразы дались мне с особым трудом. Обе женщины переглянулись, на лицах их читалась отчаянная решимость.
— Мы не позволим тебе умереть, — наконец выговорила Айни.
*
Боль, резкая, словно скручивающая внутренности в тугой узел, застала врасплох, заставляя вцепиться в край стола, выронив только что собранные грязные тарелки. Я подняла на Хранительницу испуганный взгляд.
— Кажется, началось, — простонала я сквозь сжатые зубы.
Старая женщина, бросив все, засеменила ко мне. Быстро ощупала живот и успокоенно вьдохнула.
— Ещё не время, девочка, — она погладила меня по голове, пока я пыталась привести встревоженные мысли в порядок.
Последние несколько дней такое случалось все чаще и чаще, совершенно выматывая меня. Я мечтала лишь о том, чтобы все уже поскорее закончилось.
Хранительница молча собирала разбитые черепки. Малыш беспокойно ворочался внутри. Я гладила живот, стараясь успокоиться, и убеждала себя, что все будет хорошо.
"Никто не умрет. Не в этот раз", — кажется, так говорила Хранительница.
— Айрын, — я, наконец, решилась задать вопрос. — Вам что-то известно про других Зимних жен, помимо Уны? Что значило "не в этот раз"? Кто-то уже умирал…
"При родах", — хотела добавить я, но не решилась. Хранительница поняла меня и без этого. Вздохнув, старая женщина присела рядом.
— Это случилось несколько Зим назад, — сказала она неохотно. — Одна из моих сестёр рассказала, что принимала роды у Руты, из Волков. Несмотря на все старания её и Курха, ни ребёнок, ни мать не выжили. За этим последовала особенно долгая и страшная Зима. С тех пор у духа-Ворона больше не было детей.
Хранительница замолчала, увидев моё бледное лицо.
— Не бери в голову, девочка. Волкам тогда жилось нелегко, и Рута выросла слабой и болезненной. Она, глупая, тянула до последнего, не хотела мужа тревожить. Курх слишком поздно узнал, а когда привёл помощь, ничего уже нельзя было сделать. Ребенок родился до срока. Но тебе, девочка, бояться нечего. Выходили тебя твои волки, когда могла случиться беда. А сейчас с тобой я и Айни-Волчица, уж мы сумеем все сделать правильно.
Мне очень хотелось в это верить.
Мне снился страшный сон. Дом, пустой и холодный, с распахнутой настежь дверью. Косые струи дождя хлестали через порог, разбухшие половицы потемнели от влаги. В сумрачном свете одиноко белела остывшая печь, а рядом, на скамье у стола, лежала брошенная бесформенной тряпкой рубаха, которую я расшивала для Курха драгоценными цветными нитями. И кровь тянулась по полу, к выходу, дорожкой крупных алых капель.
Мой дом, каким я оставила его, когда Аки забрал меня к себе.
Сердце сжалось от глухой тоски при виде заброшенного жилища, где я когда-то провела столько беззаботных счастливых дней.
И тут внимание мое привлекла наша постель. На ней, полностью одетый, спиной ко мне лежал мужчина. Черный плащ с вороньими перьями укрывал его с головой.
Курх?
Он лежал, сжавшись, словно от холода, и плечи его вздрагивали. Зимний дух, съежившийся как мальчишка-оленевод, замерзающий в лесу.
Муж часто грезился мне, Весенний, полураздетый, улыбающийся, и утром моя подушка оказывалась мокрой от слез. Но никогда он не снился мне таким — сломленным, разбитым, настолько реальным, словно бы я видела его наяву.
Словно бы могла прикоснуться.
— Курх, — позвала я, отчаянно желая, чтобы он повернулся.
Стало страшно. Говорят, от страха душа уходит в пятки, но мне
казалось, что мой страх стекался в низ живота, скапливаясь там, и тянул, тянул, тянул. Я хотела подбежать к мужу, укрыться в его объятиях, но меня будто пригвоздило к месту.
Боль все усиливалась и усиливалась.
— Курх! — я закричала, что есть силы. — Курх, помоги мне! Курх!
Дождь хлестнул холодом по плечам.
— Курх, ты мне нужен! Курх!
Я понимала, что он меня не услышит, не поможет. Понимала всей своей душой — замерзшей, оцепеневшей от страха, боли и одиночества.
Но он был мне так нужен. Так нужен.
Медленно, медленно, вороний плащ на постели шевельнулся. Курх приподнялся на локте, начал поворачиваться в мою сторону.
Боль становилась все сильнее, все нестерпимее, и что-то тянуло меня отсюда, вновь отдаляло от мужа.
— Курх!
— Сирим?
И тут я проснулась.
Хранительница склонилась надо мной, придерживая за плечи, чтобы я не упала с лавки. Другой рукой она ощупывала мой живот, твердый, как барабан.
— Пора, — сказала она.
*
В один момент дом наполнился суетой и движением. Вскочила Айни, дремавшая у печи. Хранительница торопливо замешивала в кувшине очередное снадобье.
— Сирим, подготовься и приведи себя в порядок, — скомандовала старая женщина. — Айни, беги в дом к старейшине, разбуди его жену. Она знает, что я пошлю тебя за ней, когда начнутся роды. Пусть начинают топить баню, мы подойдем, когда будем готовы.
— Поняла, — коротко ответила волчица и в один прыжок скрылась за порогом.
Я провела заученные обряды, надела припасенную рубаху. Схватки, короткие, но сильные, то и дело усаживали меня обратно на лавку, но после передышки я по мере сил помогала Хранительнице.
Айни вновь показалась на пороге. Выглядела она при этом необычно довольной.
— Все готово.
— Сирим, сможешь идти? — спросила Хранительница.
— Не волнуйтесь, — ответила за меня Айни.
Мы вышли на улицу. Рассвет едва занимался на горизонте. Селение было погружено во тьму, лишь в паре домов мелькали огоньки — женщины готовились принимать роды.
Айни потерлась о мой бок и растворилась во тьме прежде, чем я успела попросить ее остаться и помочь мне идти.
— Ну здравствуй, малышка, — Аки стоял у крыльца, широко улыбаясь. Я сбежала вниз и обняла духа, но с моим выступающим животом мне едва удалось дотянуться до его плеч. Мужчина добродушно усмехнулся.
— Я смотрю, с нашей последней встречи ты стала вдвое больше. Что, пора выпускать вороненка на волю?
Я кивнула.
— Отведи ее в баню, Волк, — распорядилась Хранительница. Если она и не была рада видеть здесь Волчьего Пастыря, то не подала виду, собранная и полностью сосредоточенная на предстоящей работе. — Устрой на нижней лавке да подбрось дров в печь. Я соберу все необходимое и догоню вас.
— Тебя понести или хочешь дойти сама, — спросил Аки, приобнимая меня за плечи.
Я собиралась было ответить, когда внезапно небо потемнело и резкий, холодный, злой ветер бросил в лицо пригоршню ледяных капель. Дождь забарабанил по крыше, укрыл блестящей коркой траву и землю, расцарапал щеки. А за моей спиной раздался родной, до боли знакомый голос, который я уже и не чаяла услышать.
— Отойди от нее.
— Смотрите-ка, кто явился, — фыркнул Волчий Пастырь, даже не трудясь поворачиваться.
Аки и не потребовалось исполнять сказанное. Я сама вывернулась из-под его руки, чтобы тут же оказаться заключенной в крепкие, но нежные объятия мужа.
— Курх, — вьдохнула я. Неверяще, изумленно. Сердце стучало как сумасшедшее. Мне хотелось одновременно прижаться к нему и врезать со всей силой, но подступившие схватки сделали выбор за меня, и я буквально повисла на руках Курха, впившись пальцами в его предплечья.
Дух гладил меня по спине, давая переждать болезненный спазм, а потом легко подхватил на руки, прижал к себе.
— Тише, девочка моя, я здесь. Все будет хорошо.
Я не видела его восемь лун. Восемь долгих, мучительных лун. Скулы проступили на болезненно худом лице, а отросшая черная щетина только добавляла ему бледности. Под глазами круги, меж бровями залегли скорбные вертикальные морщинки. Искусанные губы покрыты корочкой. В изможденном, словно бы высохшем мужчине сложно было признать того пышущего здоровьем, силой и любовью духа, каким я помнила его восемь лун назад.
— Где же ты был? — прошептала я с укором. Курх посмотрел на меня с отчаянием и мольбой. Лицо его скривилось, словно бы он сдерживал — слова, слезы? Низ живота снова скрутило болью, и это стало для меня последней каплей. Я уткнулась в грудь мужа и разревелась, чувствуя, как вздрагивают его плечи.
— Вы что, еще здесь? — Хранительница показалась в дверях со стопкой полотенец и сумкой через плечо. Увидев нас, она изумленно застыла на пороге, но тут же взяла себя в руки, лишь глянула на Курха из-под насупленных бровей, взглядом обещая долгий и серьезный разговор. — Девочку в баню, и быстро.
Курх перехватил меня поудобнее и вопросительно посмотрел на Аки. Волчий Пастырь был непривычно серьезен, словно бы тоже решил оставить обычные колкости на потом.
— Вниз по холму, немного в стороне от дороги. Я принесу воды.
Схватки становились все более частыми и нестерпимыми. Я стонала, вцепившись в руку Курха, а он поглаживал мои пальцы и протирал лоб смоченной в холодной воде тряпицей, шепча что-то успокаивающее. Я практически не слышала его, но руки его были горячие, а это говорило мне больше любых слов.
Хранительница и жена старейшины суетились, готовясь к родам. В натопленной бане было тепло, но меня все равно трясло, наверное, от страха. Аки принес воды, а затем ненадолго ушел, вернувшись с мешочком трав.
— Брось часть на угли, а часть завари. Настой уменьшит боль, — сказал он, протягивая мешочек Курху.