Миномет, конечно, слабоват для того, чтобы разваливать вагоны, и цистерну с горючим осколки точно не продырявят, это тебе не самолетные плоскости. Но если что-то поджечь, а потом обстрелом мешать тушению и растаскиванию вагонов, то толк выйдет. А что поджигать, сейчас глянем конкретно, с разведкой проблем никаких, так, вагончики то у нас советские, имущество брошено при отступлении, а что ты хотел. Цистерны вижу сразу, шесть штук, «метанол», интересно, что это, горит или нет, с химией не дружу, погоди, метан-бутан-пропан, гореть должно, но все равно начинать не с них. Дальше, рядом с цистернами шубы, валенки, портянки, военное имущество, смеяться не надо, босиком не повоюешь, а зима неизбежна. Ага, эшелон с зерном, паровоз смотрит на запад, не исключено, что вез как раз в Германию, почему его бросили, и не угнали на восток, загадка, решать ее не буду. Состав этот гореть будет, но не сразу, идем дальше, станки, транспортеры, завод пытались эвакуировать, это тоже не то. Четыре танка на платформах, подбитых, вывезти хотели, да не получилось, бывает, и новые так же на платформах бросали, бардак никто не отменял. Пикриновая кислота, четыре вагона, странно, я думал, все кислоты жидкие, а, нет, лимонная же не жидкая тоже. Стоят на отшибе, гадость, наверное, типа серной, наплевать, и эти вагоны не интересны. И что, никаких совсем снарядов, или взрывчатки и пороха? Какая-то скучная станция, прямо хоть разворачивайся да уходи, особенно на фоне аэродрома не впечатляет. Кажется, больше сотни вагонов, а спалишь все, и похвастать нечем.
Пехоту пощелкать, так опять миномет слабоват, ни хороших перекрытий не обрушить, ни стены развалить, а в центре станции здания кирпичные, немцы там надежно укроются. Вот если бросятся тушить вагоны, тогда мы и тушению помешаем, и пехоту почистим, но вряд ли они под обстрелом полезут пожарничать.
Так, пришли, отсюда хорошо достанем.
— Взвод, на месте стой, раз, два! Завтрак, товарищи, совмещенный с обедом! Джалибек, подойди.
Пока бойцы разводят огонь и льют в котел воду с загодя размоченной в ней крупой, ввожу старшину в курс дела.
— Станция, Джалибек, ничего особо ценного там нет, но вывести из строя подвижной состав, паровозы и пути святое дело. — Джалибек поморщился, идейно правильно отреагировав на церковное выражение. — Но главное, там до полка пехоты, и если мы сунем палку в это осиное гнездо, они на нас набросятся. Собственно, этого я и хочу, поэтому предлагаю, во-первых, отогнать три подводы с лишними минами на пару километров в сторону. Во-вторых, в постройках на станции нам их не остановить, ты сам понимаешь, поэтому поставим два наших пулемета вот здесь, и если немцы за домами подберутся к нам и вывалятся в степь, совместным пулеметно-минометным огнем прижмем их к земле и уничтожим. Как?
— До домов близко, наша позиция открытая, если они подберутся за постройками, нам конец. — Озабоченно чешет лоб Джалибек.
— Что ты предлагаешь?
— Встать там, за пригорком, позиция закрытая, они нас не видят, мы их из миномета побьем.
— Я думал об этом, но оттуда мы до станции не добтянемся. Тогда так, отсюда мочим станцию, как пехота рванет в нашу сторону, подхватываемся и за пригорок, а оттуда гасим пехоту. Пулеметы можно поставить сразу на пригорок. Пойдет?
— Да, так хорошо, делаем так, товарищ Лапушкин.
— Обед, Лапушкин! — Белобрысый пулеметчик подносит котелок с сопревшим варевом и горбушку хлеба.
На станции я решил первым делом накрыть вагоны с обмундированием, надеясь, что тряпки примутся относительно легко, а от них огонь перекинется на цистерны, а там и еще чего-нибудь загорится. Разбить грузовые вагоны минами я не надеялся, и тратить невозобновимые боеприпасы на малоперспективное дело мне не хотелось. Начнется пожар, немцы забегают, тут мы их и прибьем, сколько сумеем, вот и весь план.
Попасть в вагон с валенками удалось уже пятой миной, после этого я сразу перенес огонь на немецких солдат, действительно забегавших между вагонами. Валенки разгорались вяло, немцы под минометным огнем тоже не спешили тушить пожар, и нам спешить было некуда, я пускал три мины в минуту, наверное, это и был беспокоящий огонь. Но постепенно события ускорялись, набирая обороты, от вагона с обмундированием огонь, как я и надеялся, перекинулся на цистерны, они занялись, одна за другой, и жареным на станции запахло по-настоящему. Изредка бухающий миномет где-то за станцией немцы без внимания не оставили, но на разборки с нами выделили уже какие-то совсем смешные силы, около роты с парой станкачей. Я на миг задумался, стоит ли нам отходить перед столь малочисленными карателями, но решил, что раз на станции поджигать больше нечего, то и торчать тут смысла нет. Положив еще несколько мин возле горящих вагонов, чтобы остудить решимость пожарных тушить огонь, мы спокойно отошли к ранее облюбованному пригорку.
Я рассудил так, что роту эту мы без труда частью выбьем, частью отгоним, пошлют батальон, с ним тоже разберемся, а там видно будет, захотим, еще постреляем, надоест, снимемся и не спеша уйдем. Накрыть наступающих карателей я попытался еще среди поселковых домиков, но тут вышла неувязка, мины, падая между построек, обильно осыпали осколками стены сараев и дровяников, ничего не оставляя для немецкой пехоты. Чтобы основательно досадить карателям, следовало попадать точно в узкие улочки, а притом, что немцы не стояли на месте, сделать это было непросто. Поэтому я прекратил страдать ерундой, и остановил работу минометного расчета.
Когда же немецкая рота полностью вышла в степь, все пошло проще, несколько длинных очередей из пулеметов с пригорка заставили фашиков залечь, десятка мин хватило, чтобы задавить два станкача и пять ручников. Немцы попытались достать нас из забавных ручных минометиков, но и эти жалкие попытки были нами с легкостью и жесткостью пресечены. Мышиная возня уже заканчивалась, и меня охватило чувство досады на свою нерасчетливость, глупо было в немецком тылу, где разжиться новыми минами проблематично, тратить столько же боеприпасов на уничтожение роты, как утром на аэродром. Валить надо отсюда, который час?
Небо вдруг раскололось громом, повозка подо мной встала на дыбы и скинула меня на грешную землю, перевернулась и, рухнув на угол, развалилась, коней швырнуло на иссохшуюся траву. Но и земле не понравилось мое на нее приземление, она вздрагивала, словно пытаясь отбросить меня куда-то, тяжкий гул закладывал уши. Я с трудом вывернул голову, черный мрак заслонил только что голубые выси, тучи темной пыли неслись в небесах, высоко вверху, кружась и изящно вальсируя, пролетела вагонная колесная пара, за ней стремились косяки кирпичных обломков, досок, вязаной соломы с крыш и прочего мусора.
— Живой, командир? — Джалибек потянул меня за руку.
— А, черт, не дергай, и так больно! Что это было, Джалибек?
— Взрыв, взрыв на станции! — Джалибек указывал рукой на поднимающийся над станцией мощный гриб.
— Что там рвануло, командир? — Пулеметчик зажимал плечо, из которого торчала похожая на болт железяка. — Мне показалось, что миру надоело смотреть, как людишки истребляют друг друга, и он решил покончить со всеми разом!
Он еще и философ, впрочем, мысли о конце света посетили не только его, я тоже об этом подумал в первую секунду.
— Я сам не знаю, что там могло так шандарахнуть, нечему там было взрываться, кроме тулупов и портянок. — Не захотел я дурачить бойцов, уверяя их, что так все и было задумано.
— Ну, тулупы вряд ли, — морщась от боли, глубокомысленно заметил парень, которому уже рвали гимнастерку, накладывая бинты на развороченное плечо.
— Тулупы нет, а портянки могли, вон у Зайцева портянки одним духом человека с ног сшибают, а ежели их в печь сунуть ненароком, да поджечь, избу поминай, как звали, по бревнышку разнесет!
— Портянки — сила, вот бы десяток на Берлин сбросить, Гитлеру карачун, и войне конец сразу!
— Вот надо портяночной миной из миномета пальнуть на пробу.
— Я с таким минометом рядом не встану, это то же самое, что гранату в штаны сунуть!
— Собирайтесь, болтуны, уходим! — Оборвал я разошедшихся бойцов, и приказал широколицему бойцу. — Ты, бегом к коноводам, и подгони сюда повозку, на которой мин меньше. А вы двое, попробуйте поймать наших убежавших коней, они в том ложку остановились. Слушайте, парни, а где мой вещмешок?
Моя походная перина лежала в десяти метрах, засыпанная комьями земли, сорванными листьями и прочей дрянью.
— Зачем тебе вещмешок, Лапушкин, забудь!
— Нет, ребята, вы что, найдите, там у меня «письмо от матери, и горсть родной земли»!
И двухкилограммовый золотой портсигар, увидев который, обзавидовался бы товарищ Бендер, куда его золотому блюду до моего портсигара. Часы, время на которых я так и не успел посмотреть, и так у меня в руке.
Пока сборы, разговоры, посмотреть, что там на станции. Разоренный муравейник там, причем во многих местах все еще горящий, и повсеместно дымящийся. Вагоны с путей исчезли полностью, хотя сами рельсы сохранились почти везде, кроме тех, что были на месте с неправильной, сухой, как лимонная, кислотой. Там не было не только рельс, но и в самой насыпи зияли четыре, по числу испарившихся вагонов, соединенные между собой воронки, глубиной метров в десять и диаметром в добрую сотню метров. От пристанционных зданий остались только фундаменты, дальше шли груды битого красного кирпича, домики поселка сохранились, чем дальше от станции, тем больше, хотя слово «сохранились» к ним все равно было слабоприменимо. Все эти развалины при этом полыхали даже там, где гореть было, кажется нечему, очевидно, содержимое цистерн выбросило на станцию и поселок. И повсюду по этим развалинам и по заваленным улочкам лежали обожженные и искалеченные трупы, к сожалению, не только в немецкой форме, и кто знает, сколько их еще было погребено под руинами.
— Миномет в порядке?
— Стойки погнуло и вырвало из места крепления! — Джалибек чуть не плакал.
— А ствол не помяло, стрелять-то можно будет?
— Ствол нормальный, но стрелять никак нельзя, наводить невозможно!
Вот, зараза, чтобы я когда-то еще стрелял из миномета по вагонам с портянками! Нет, хаханьки хаханьками, а без миномета нам здесь, в немецком тылу, делать попросту нечего. Теперь все мои сомнения и рассуждения о целесообразности продолжения похода на запад, или возвращении на восток повисали в воздухе, возвращение становилось неизбежным.
Кое-как разобрались с лошадями, повозки с минами были дальше от взрыва, но животные были тоже напуганы мини апокалепсисом, одна из пар сорвалась с привязи и понесла. К счастью, повозка выдержала испытание короткой экстремальной гонкой, кони выдохлись после забега с грузом, и дали себя поймать. Хуже пришлось ловцам коней от моей разбитой повозки, перепуганные, они никак не давались в руки и носились по степи больше часа. Хорошо, что немцам было не до нас, в отсутствие миномета, у нас не было против них серьезных аргументов.
Наконец, утряся эти мелкие проблемки и укомплектовавшись еще одной повозкой на ближайшем хуторе, двинулись вдоль полотна железки на северо-восток, с тем, чтобы в удобном месте перейти ее и пройти на север. Я решил не возвращаться назад той же дорогой, поскольку путь на восток там проходил через Львов, пробиваться через город наверняка пришлось бы с боями, что группе из одиннадцати человек при двух раненых никак не улыбалось. Уйти на север, а потом уже оттуда на восток, так мне казалось удобнее еще и тем, что на севере местность лесистее, я по привычке принимал в расчет фактор авиации, хотя вряд ли немецкие асы будут зариться на такую жалкую добычу, как мы. Бойцы приняли смену направления движения на противоположное без обсуждений, решив, что она связана с повреждением миномета, и это было частично правдой.
Шесть дней поход в обратном направлении проходил без особых проблем, двигались мы параллельно немцам, и пересекать шоссе, запруженные их колоннами, нам, поэтому не приходилось. С водными преградами было больше забот, но они просто требовали больше времени, сами по себе не являясь неразрешимыми.
На исходе шестого дня, впереди и немного слева по ходу нашего движения послышался знакомый, и уже подзабытый гром канонады, бойцы завертели головами, прислушиваясь, шумно комментируя новость, и поглядывали на меня, ожидая пояснений.
— Фронт близко, товарищ командир? — Несколько напряженно улыбнулся Джалибек.
— Похоже на то, но пока ничего не вижу, для меня далеко.
На ночь стрельба стихла, а утром возобновилась, но не как обычно, в семь-восемь часов, а прямо с рассветом. И если мы, как правило, не спешили по утрам с выдвижением, дни длинные, всяко наломаешь ноги, то сегодня завтрак и сборы сами собой прошли быстрее, чем всегда. Темп движения тоже непроизвольно вырос, в настроении бойцов чувствовалась нервозность. Дорогу я выбирал, не ориентируясь на орудийную стрельбу, а просто старался вести группу по более удобной местности. И выводила нас эта удобная местность немного в сторону от источника военного шума. Вскоре стало ясно, что бой ведется на узком участке фронта, а еще через час окончательно выяснилось, что никакого фронта поблизости нет, просто немцы обложили и добивали крупную группу окруженцев.
Положение напоминало то, что было с лагерем военнопленных неподалеку от аэродрома, но только напоминало. Там мы могли без особого труда разобраться с охраной военнопленных. Теоретически. Потому что давить пулеметы, расположенные рядом с колючкой, означало подвергать риску пленных. А пока мы бы гасили один пулемет из десятка, остальные занимались бы расстрелом заключенных, и к тому времени, когда с охраной лагеря было бы покончено, там уже некого бы было спасать. Поэтому, только глянув на лагерь, я отвернул верхний взгляд, и уже не смотрел в ту сторону, чтобы не бередить душу.
Здесь немцы, независимо от нашего вмешательства пытались уничтожить свои будущие жертвы. Расстояние между нападавшими и защищавшимися позволяло бить первых, не подвергая риску вторых. Одно но, там у нас был миномет, здесь у нас его не было. Кому в таком случае могла помочь группа из девяти боеспособных бойцов при двух пулеметах?
Бой проходил от нас в десяти километрах, теперь наша дальнейшая дорога уводила нас в сторону и прочь от обреченных окруженцев, я остановил обоз и подозвал старшину.
— Джалибек, в двух часах строго на север, ты сам слышишь, немецкий батальон добивает наших окруженцев. Они укрепились на территории военной части, и держатся неплохо, с оружием у них все нормально, но прорваться и пробовать не будут, масса раненых и толпа беженцев вяжут их. — Дав вводные, я в десятый раз задаю вопрос с заведомо известным ответом. — Что, из миномета стрелять никак?
Джалибек опускает глаза и отворачивается в сторону.
— Нет…, — еле слышно.
Напряженная тишина, бойцы смотрят на меня с разными чувствами, романтичные и эмоциональные с надеждой, что я найду способ помочь попавшим в беду товарищам, более циничные и лучше знающие жизнь ждали, что я не дам им вляпаться вместе со мной в эту кучу дерьма.
— Товарищ командир! А если закопать миномет наполовину, земля будет держать ствол, и стрелять можно. — Вылезает с рацпредложением пулеметчик, плечо туго перехвачено бинтами, рука подвешена, он единственный из нас раненый вследствие колоссального взрыва на станции.
— А чтобы перенести огонь, выкопать и снова закопать?
— Нет, зачем, нажать на ствол, он и сдвинется, куда надо, земля с одной стороны уплотнится, с другой щель будет, ее присыпать, и опять стрелять.
На мой дилетантский взгляд, идея рабочая, когда закапываешь столбы для забора, в свежей, не осевшей и не уплотнившейся земле их вполне можно пошатать, навалившись с одной стороны, кажется, и минометному стволу можно изменять угол наклона, правя направление стрельбы.
— Джалибек?
— Можно попробовать, товарищ командир…
Никто ни в чем не уверен, решение принимать мне, и отвечать за него, расплачиваясь своей и чужими жизнями, ведь если мы встрянем в эту, пока не касающуюся нас заварушку, уйти по-английски у нас уже не получится.