— Но куда она отправится, дружище? Она вчера умерла. А её тело уже успели кремировать.
— Чёрт, — выругался я, основательно раздосадованный. — Я думал, она была еврейкой.
— Ты же знаешь, некоторые из них перестали следовать старым устоям.
Как типично для рода людского. Они всегда такие лицемерные, когда дело касается их судьбы, выбирая то, чем следовать им хочется, игнорируя всё, что вызывает неудобство. Нет ничего удивительного, что Господь отрёкся от них, поставив бессердечного ублюдка типа Уриэль на своё место.
— Если они были достаточно набожными, чтобы сразу же захоронить её, они хотя бы оставили её тело в сохранности, — сказал я, постаравшись не зарычать. — Мы могли бы с этим разобраться.
— Куда она отправится? — упорствовал Азазель. — Тебе же ни к чему земная женщина. Если только ты не изменил своего мнения?
Я знал, что это последует.
— Не изменил. Я не свяжу себя узами снова, и сейчас у меня нет потребности в сексе. И если я оказался бы достаточно глуп, чтобы изменить мнение, это был бы некто иной, но не она.
— А что с ней не так?
На минуту я прикрыл глаза. Я смог увидеть её, умную, пытливую, безупречно потрясающую.
— Просто она не та, — упрямо сказал я.
Азазель внимательно следил за мной, и я сместился, чтобы он не смог увидеть моего лица.
— Тогда почему ты спас её? — рассудительно поинтересовался он. — Почему сказал нам доставить её?
— Откуда мне знать? Временное помешательство. Не то, чтобы я помню хоть что-то из того, что происходило… я почти был мёртв. Ты уверен, что я просил? Я едва мог говорить.
— Да. Я слышал тебя.
Проклятье. Азазель никогда не лжёт. Даже если я не мог произнести слова вслух. Азазель услышит меня и исполнит мою волю. Если я сказал ему оставить её, должно быть у меня были на это какие-то причины, но будь я проклят, если бы я мог вспомнить что это было.
— Значит, придётся разобраться с ещё одним вопросом. И я понятия не имею, что происходит, только то, что Уриэль лгал нам.
— И это тебя удивляет? Его сила безгранична. До тех пор пока свобода воли существует, Уриэль будет за главного, будет исцелять или причинят боль любому, кому посчитает нужным. Только потому что он сказал нам, что хорошие души уходят в лучший мир, нет гарантий, что мы не переправляем их прямиком в ад. Дети, младенцы, юные влюблённые, бабушки… с нашей стороны было глупо не осознавать, что он сделает это. Уриэль жестокий и могущественный судья.
— Уриэль — заноза в моей заднице.
— Тебе лучше быть осторожным, — предупредил Азазель. — Кто знает, когда он слушает.
Я встал, расправив переливчатые голубые крылья на фоне сумрачного неба, сияющие от пурпурных и розовых тонов, которые насыщали наш туманный мир.
— Ты заноза в заднице, Уриэль, — повторил я, повысив голос так, чтобы не было никаких сомнений, кто высказал оскорбления. — Ты злобная, мстительная, лживая заноза в заднице, и если бы Господь знал, чем ты занимаешься, ты был бы по уши в дерьме.
Я любил кощунствовать.
Это было одно качество, которое, как ни странно, мне нравилось в людях — их язык. Богатая экспрессивность слов, духовных и мирских, которые, казалось, использовали все за пределами Шеола. Мне нравилось, как запрещённые слова танцевали на моём языке. Не говоря уже о ярости, которую как я знал, я вызывал у Уриэля.
Азазеля это отнюдь не позабавило.
— Зачем нарываешься на проблемы? У нас их и так уже полно. Что ты будешь делать с ней?
Он был прав. Наши жизни были довольно плачевны, балансировали между впечатляющей ненавистью Уриэля и неотвратимой угрозы Нефилимов, и теперь я ещё ближе подтолкнул всю нашу семью к истреблению, и всё из-за одного глупого, донкихотского поступка. Я вновь уселся на старую кожаную софу, мгновенно отвлекшись на ощущение кожи подо мной. Её прохлада облегчила боль в моём ушибленном теле.
— Можешь спрашивать меня сколько угодно, ответа ты от меня не получишь в ближайшее время… это только рассердит меня, — проворчал я. — Полагаю, найду место куда отправить её. Куда-то подальше, и Уриэлю потребуются куда более веские причины последовать за нами.
— И ты уверен, что не питаешь интереса повязаться с ней? — осторожно спросил Азазель.
— Я даже трахнуть её не хочу, — я наблюдал, как Азазель поморщился.
Не то чтобы у него были какие-то проблемы с этим словом — он просто знал, что я был любителем напрашиваться на неприятности. Уриэль ненавидел слова столь же сильно, как ненавидел и многое другое в мире смертных, включая секс и кровь, и я прилагал все усилия, чтобы позлить его при первой же возможности. В конце концов, нашим наказание, была вечность, и единственный оставшийся архангел не мог убить.
— На данный момент она должна оставаться здесь, — наконец сказал Азазель. — Сара разберётся что с ней делать. Она самая мудрая из всех нас.
— Конечно. Она — Источник, — я не потрудился скрыть сарказм в своём голосе.
Были времена, когда Азазель относился к нам как к идиотам.
— Напоминаю тебе, что главный тут я. Я могу забрать у тебя всё, каждый дар, всякое могущество, — сказал Азазель, его голос был как лёд.
Я проигнорировал его пустые угрозы. Мы вместе росли, жили вместе, падали вместе, вместе были прокляты. Он ни за что не станет запугивать меня.
— Оставишь себе всего лишь одного солдата, на случай если Нефилимы решат вступить в бой, или если Уриэль ниспошлёт на нас Тьму, как он всегда грозится. Давай, пробуй, не церемонься. Заодно можешь изгнать меня…
Азазель издал звук очень похожий на рычание.
— Ты же знаешь, что я никогда этого не сделаю.
— Я тронут.
— Нефилимы слишком опасны. Они превосходят нас в числе, и они все безумцы.
Я рассмеялся. Никаких сентиментальностей для Азазеля. Я просто был очередным солдатом.
— Почему, чёрт возьми, они не могут быть как все? Не в состоянии навредить нам. Небесные силы Уриэля не могут атаковать нас. Нефилимы когда-то были как их…
— Были, пока не упали, — перебил меня Азазель. — Когда ты научишься прекращать борьбу с силами, которые нельзя победить? Бывают моменты, когда ты сам себе злейший враг. Тебе некого винить, кроме себя, в этом беспорядке. Избавься от девушки, и мы сосредоточимся на том, что важно.
Я горько рассмеялся.
— Я виню Уриэля. Он заставил меня поверить, что я забираю её на небеса. Скольких людей я бросил в ад ради него, думая, что они возвращаются в рай? Рай! — меня переполняло отвращение как к Уриэлю, так и к собственному невольному соучастию.
— Так это из-за женщины? — сказал Азазель.
Я отмахнулся от нелепой идеи.
— Конечно, нет. Я не люблю, когда мной манипулируют.
— Тогда не думай об этом. Мы ничего не можем сделать, чтобы не позволить снова обмануть нас. И ты всё ещё не ответил на мой вопрос. Что ты собираешься с ней делать? Нам некуда её девать — Шеол не для посетителей.
— Она может пойти в мои комнаты, пока мы не решим. Всё равно половину времени я сплю на улице.
Азазель долго смотрел на меня.
— Ты уверен, что она не твоя пара?
— Сколько раз тебе повторять? Я никогда больше не возьму себе пару, — я старался говорить спокойно, но Азазель слишком хорошо меня знал.
— Ты можешь остановиться, только тогда я тебе поверю. А пока, как ты себя чувствуешь?
На этот вопрос было слишком глупо отвечать, поэтому я просто посмотрел на него.
— Ты уже несколько месяцев не ел, — продолжил он. — Я скажу Саре.
Это было последнее, чего я хотел.
— Нет! Я не в настроении для всей этой возни. Не говори ни слова…
— В этом нет необходимости, — сказал Азазель. — Ты знаешь, Сара чувствует, что ты нуждаешься в ней ещё до того, как ты это чувствуешь, — он подошёл ближе. — Ты слаб и знаешь это. Ты ничего не стоишь, если на нас нападут. Я готов уважать твои нелепые желания, если они не причинят вреда обществу. А ты на этой неделе ставишь нас всех под угрозу.
Я знал, что не смогу отговорить его от этого. И он был прав, после последних двадцати четырёх часов, я едва мог поднять голову, не говоря уже о том, чтобы летать.
— Не всю церемонию, — проворчал я.
— Я скажу ей, чтобы она сделала её короче. Тогда тебе нужно поспать. Хотя, если женщина в твоей комнате…
— Я могу найти себе место, — резко сказал я.
Азазель посмотрел на меня мудрыми глазами старого друга.
— Ты уверен, что Уриэль не прав? Что ты знаешь о ней и о преступлениях, которые она могла совершить? Возможно, ты рисковал всем и спас её без причины. Было бы намного проще, если бы я закончил работу, которую ты начал.
— Убери от неё руки! — сказал я, внезапно разозлившись. Я сделал глубокий вдох.
— Она спасла меня. Мы оставим её здесь, пока не решим, что с ней делать.
Азазель долго смотрел на меня, потом кивнул.
— Как скажешь, — официально ответил он. — Пойдём со мной к Саре, пока ты не упал в обморок.
Мне не хотелось двигаться, как не хотелось признавать правоту Азазеля. Мне хотелось закрыть глаза и исчезнуть. Если бы у меня были силы, я бы поднялся и улетел прочь от всего. Но в тот момент я едва мог собраться с силами, чтобы идти. Мне нужно было поесть, а пока я этого не сделаю, я буду бесполезен.
Как только я поем и поправлюсь, я буду знать, что делать с нежеланной женщиной, найду место, где её оставить. До тех пор у меня не было выбора, кроме как повиноваться Азазелю, как бы меня это ни раздражало.
Когда я проснулась, в комнате было темно, и я лежала совершенно неподвижно, цепляясь за тщетную, вечную надежду, что всё это было кошмаром. Я уже знала, что мне чертовски не повезло, и неохотно открыла глаза, зная, что этот странный мир никуда не исчез.
Женщины были очень добры. Этот мужчина, Разиэль, внёс меня в огромный старый дом, а затем бесцеремонно бросил и исчез прежде, чем я поняла, что происходит. Женщины собрались вокруг меня, издавая успокаивающие звуки, которые всегда заставляли меня нервничать, и они повели меня в комнаты, где накормили и искупали, ловко отклоняя любые мои вопросы, всё под умелым руководством женщины по имени Сара.
И она была необыкновенной женщиной. Ростом выше шести футов, она была одной из тех женщин без возраста, которым можно дать от сорока до шестидесяти, с безмятежной грацией и гибким, изящным телом, которое, вероятно, появилось после десятилетий йоги. Женщина, которая заставляла меня чувствовать себя неуклюжей и неполноценной. Практика йоги всегда, казалось, предполагала моральное превосходство, а не физическую подготовку, и я мысленно пообещала себе, что вытащу DVD с йогой, которые всё ещё были в упаковке на моих книжных полках.
Нет, я не стану. Я не поеду домой. Это было единственное, что я знала, несмотря на все огромные провалы в моей памяти. Вернуться к комфортной жизни в Вилладже было невозможно. Я не могла позволить себе эту квартиру, но она была настолько великолепна, что я с радостью умоляла себя о возможности жить там.
Ну, может, если я останусь, Сара научит меня йоге. Если это заставит меня выглядеть так же хорошо, как она в её возрасте, это явно стоит усилий.
У Сары были серебряные волосы, заплетённые в одну длинную толстую косу, мудрые голубые глаза и глубокий, успокаивающий голос, и когда она, наконец, отпустила других женщин, около полудюжины в возрасте от двадцати до сорока лет, она сидела у моей кровати, пока я не заснула.
— Скоро ты получишь ответы на свои вопросы, — сказала Сара.
А сейчас мне нужно отдохнуть.
Что я с удовольствием и сделала. Прошлая ночь была бесконечной, я лежала, прижавшись к пылающему телу Разиэля, пытаясь устроиться поудобнее с палками, камнями и твёрдой землей, впивающейся в мою мягкую плоть. Может быть, если я посплю достаточно долго, этот кошмар закончится.
Но мне не повезло. Когда я проснулась, я была одна и снова голодная. Я села, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. На мне была мягкая одежда, какое-то белое платье свободного покроя, и я вспомнила неловкую битву со стэпфордскими жёнами, когда они хотели искупать меня. Битва, которую я проиграла.
Я дотронулась до волос, обнаружив, что они вымыты, но всё ещё такой же длины. Я не носила длинные волосы с тех пор, как училась в той паршивой средней школе за пределами Хартфорда, после того, как меня выгнали из моей дорогой школы-интерната. Не то чтобы это была моя вина. Она была фундаменталистской христианской школой-интернатом в анархическом штате Коннектикут. Очевидно, что я бы попыталась вырваться, как только смогла.
Всегда в беде, с отвращением говорила мама, громко молясь за меня. У меня всегда было такое чувство, что она никогда не молилась за меня наедине, что её громкие увещевания были для меня и только для меня. Я была несчастной дочерью, говорила она мне, всегда плевала в лицо обществу, всегда говорила слишком много и выступала против существующего положения вещей. Так вот что привело меня сюда! И где, чёрт возьми, я сейчас?
Я спустила ноги с кровати, на мгновение почувствовав головокружение. На полу валялись туфли, и я сунула в них ноги, потом поморщилась, снова сбросила их и потёрла пятку. У меня там был волдырь, оставшийся от этих жалких туфель…
Это было совершенно невозможно. Волдырь зажил бы за несколько дней, но мне потребовались бы месяцы, чтобы отрастить такие длинные волосы. Месяцы, которые я не могла вспомнить. Может быть, я всё-таки не потеряла много времени. Идея была обнадёживающей, но в ней было что-то странное. Всё это не имело никакого смысла, и я отчаянно нуждалась в ответах.
Сара скажет мне правду, если я спрошу. В отличие от мужчины, она не отмахивалась от моих вопросов, не игнорировала мои сомнения. Доброта и искренность Сары были осязаемыми, успокаивающими. Мне нужно было найти её.
Я не стала искать свет возле высокой кровати, не стал возиться с туфлями. Дверь была приоткрыта, полоска света манила меня, и я направилась к ней, чувствуя лишь лёгкое беспокойство. Я видела эти фильмы, читала эти книги. Чёрт возьми, я написала эти книги, где глупая героиня в девственно-белом блуждает там, где ей не следует, а маньяк-убийца появляется из ниоткуда, с мясницким ножом, топором или рыбным шипом.
Я вздрогнула. Людей также убивали в постелях. Оставаясь на месте, я ничего не добьюсь.
Другая комната была пуста. Несколько часов назад здесь было полно женщин. Теперь, слава Богу, она была пуста, предоставив мне возможность самой искать ответы на свои вопросы.
Я посмотрела на своё развевающееся белое платье. Да, похоже на жертвоприношения девственниц. По крайней мере, я была далека от девственницы, если они хотят вырезать моё сердце в качестве подношения богам, боги будут очень злы. Хотя, по правде говоря, эта часть была девственна. У меня был секс, но моё сердце было нетронутым.
Все женщины были одеты одинаково, в какой-то вариант развевающейся белой одежды. У них у всех были длинные волосы, распущенные и натуральные, и они были тёплыми, приветливыми. Стэпфордские жёны. Неужели меня похитили и втянули в какой-то культ? Следующее, что я знала, мы будем петь гимны и пить кулйэд1.
Я снова вздрогнула. Женщины не были похожи на отмороженных идиоток. У меня разыгралось воображение, и неудивительно. Где-то по пути я провалилась в кроличью нору, и теперь всё потеряло смысл.
В коридоре было так же пусто, как и в комнатах. С одной стороны, я не хотела, чтобы меня отправили обратно в спальню. С другой стороны, я понятия не имела куда иду, и появится ли Фредди Крюгер.
Я огляделась. Интерьер дома был интересным, он напоминал старинный Калифорнийский домик с бронзовыми бра в стиле ар-деко на стене, напомнивший мне Голливуд тридцатых годов. Вдоль длинного коридора через разные интервалы стояли мягкие кожаные кресла и столы в миссионерском стиле, в центре полированного пола лежала древняя персидская ковровая дорожка, и внезапно меня охватило ужасное подозрение.
Если бы я каким-то образом умудрилась пропутешествовать во времени лет так на восемьдесят назад, в начало прошлого века, я была бы крайне раздражена. Вот в чём проблема путешествий во времени, никто никогда не спрашивает, интересно ли вам это. Всего лишь вспышка молнии, и ты исчезаешь.