Берег тысячи звезд - Лариса Петровичева 7 стр.


Знаменский понимающе качнул головой. Подошедший официант бесшумно забрал у него опустевшую тарелку.

- Вы вернетесь, - уверенно сказал Знаменский и посмотрел на Хельгу настолько пристально, что она с трудом подавила желание спрятаться под стол. - Сделаете для меня одно небольшое, но очень важное дело и вернетесь.

Лефевр равнодушно посмотрел на него и сказал:

- Убивать я все-таки не буду.

Знаменский рассмеялся - было в этом смехе что-то такое, от чего дама за соседним столиком вздрогнула и поежилась, словно ее смуглые обнаженные плечи лизнуло студеным ветром.

- Убивать и не потребуется, - заверил он. - Поверьте, Огюст-Эжен, для этого у меня есть люди на зарплате. Все очень просто. Дорогая Хельга у меня уже есть. Приведите мне еще двоих таких, людей, наделенных магией другого мира, и я открою вам врата.

Губы Лефевра дрогнули в ухмылке. Хельга решительно отодвинула тарелку с измочаленным куском рыбы и спросила:

- Зачем я вам?

Знаменский посмотрел в сторону Вадима, который до сих пор сидел настолько тихо и незаметно, что практически сливался с обстановкой. Вадим с достоинством кивнул шефу - практически отдал поклон - и произнес:

- Затем, что ты уникум. Ты родилась и выросла в нашем мире, ты имеешь определенные зачатки нашей магии, но в то же время в твоей ауре я вижу чужеродный отпечаток. Это значит, что если развивать твои способности, то ты станешь очень сильным магом.

Оттарабанив это, он откинулся на спинку стула и снова слился с окружающей обстановкой. Хельга подумала, что уже ничему не удивляется. Еще вчера она и слыхом не слыхивала ни о каких магах, а теперь вот выяснила, что и сама принадлежит к их числу. И, похоже, ничего хорошего это ей не сулило.

- Похоже, у меня нет выбора, - пробормотала Хельга. Так страшно ей было только один раз в жизни: когда она остановила машину где-то под Рязанью, а водитель завез ее куда-то в совершенно дикие и непролазные заросли и, щелкнув ножиком-выкидухой, велел выходить. Потом Хельга стояла на коленях в грязи, зажмурившись и молясь, чтоб ее не вырвало от резких возвратно-поступательных движений и направляющей чужой руки на затылке. А потом, когда водитель застегнул ширинку, и машина уехала, Хельга пробралась через заросли камыша к ручейку и долго умывалась, полоскала рот и рыдала без слез и криков. И сейчас она испытывала примерно то же самое чувство глухой безысходности.

- Если вы это понимаете, - вальяжно проговорил Знаменский и впервые за все время посмотрел Хельге в глаза, - то я полагаю, что у вас впереди самое прекрасное будущее.

***

- Ты бы действительно меня зарезал?

Хельга и сама не заметила, как перешла с Лефевром на «ты». После ужина Вадим отвез их куда-то на окраины Москвы, в старый, но вполне уютный дом, и разместил в небольшой двухкомнатной квартире, которая, по всей видимости, служила чем-то вроде гостиницы и перевалочного пункта для людей Знаменского. К удивлению Хельги, в маленькой комнате стояла клетчатая сумка, набитая ее вещами из хостела. Разложив все по полкам узкого стеллажа, Хельга вышла из комнаты и отправилась на кухню, надеясь, что хозяева квартиры позаботились о чайнике и заварке.

Ее заветная коробочка с байкальским чаем погибла в «Паре тапок». Хельга почему-то невероятно грустила из-за этого.

Лефевр стоял у плиты и задумчиво варил кофе в исцарапанной джезве. Запах был непередаваемо прекрасным, и Хельга, которая, в принципе, нечасто пила кофе, решила, что обязательно попросит соседа сварить порцию и для нее. Раз уж в их ситуации можно получать удовольствие хоть от чего-то, то Хельга не собиралась упускать возможности.

- Я похож на идиота? - ответил Лефевр вопросом на вопрос. Хельга вдруг поняла, что ледяная броня равнодушия, закрывавшая ее соседа все это время, куда-то исчезла. Человек, стоявший у плиты, был живым, чувствующим, настоящим.

Почему-то это тоже пугало.

- Нет, - откликнулась Хельга. - Не похож.

Лефевр вынул из шкафчика фарфоровые чашки с позолотой и цветочным узором и разлил кофе.

- В своем мире я был инквизитором, - признался он, поставив джезву в раковину. Хельга невольно поежилась. - Причем в очень высоком чине. А инквизиция это, скажем так, своеобразное место. Люди там работают, конечно, очень разные, я бы даже сказал, специфические, но клинических дебилов там никогда не было и не будет.

Он сел на табурет, отпил из своей чашки и продолжал:

- Этот Знаменский очень сильно ошибается, если думает, что я стану играть по его правилам. Но какое-то время мне нужно поддерживать его уверенность. И если хочешь жить, то просто делай то, что я говорю. И очень прошу - без самодеятельности. С этой компанией лучше не шутить.

Кофе действительно был очень вкусным и - Хельга внутренне замялась, подбирая слово - гармоничным. Сладость и горечь переплелись в нем так тонко, что на какой-то миг утратились вовсе, и вместо вкуса осталось впечатление и бодрая легкость.

- Нас вообще-то записывают, - сказала Хельга и ткнула пальцем в шишку камеры видеонаблюдения на потолке. Лефевр посмотрел на нее так, что Хельге захотелось спрятаться куда-нибудь от собственной глупости.

- Да, я обратил внимание, - с чопорной вальяжностью откликнулся он. - И наложил маленькое заклинание. Можем говорить, о чем угодно.

Хельга невольно вздохнула с облегчением. Что ж, если Бог всех дорог и тропинки судьбы привели ее именно в эту квартиру, на эту кухню, и к этому человеку, то значит, так надо. Так будет лучше. Эта легкая философия срабатывала почти всегда.

- И что же делать? - спросила Хельга. Лефевр допил кофе и задумчиво произнес:

- Наш все-таки более ароматный… Да пока ничего. Я буду думать о том, как увидеть и понять здешнюю магию. А ты… - некоторое время Лефевр молчал, изучая рисунок на фарфоровых стенках чашки. Потом он снова вздохнул и сказал: - Ты будешь мне рассказывать о том, где была и что видела. Я должен понять, где ты нахваталась нашей магии.

Хельга не удержалась и растерянно хохотнула. Рассказывать о ее путешествиях? О тысячах дорог, о запахе их пыли утром и вечером, о зимах и веснах, горах и болотах? О стихах, которые она писала на клетчатых страницах крошечного блокнота, а страницы так и норовили сорваться с пружинки и улететь за листопадом? О рассветах и закатах, машинах, разговорах?

О человеке, который увез ее в бучило и надругался, приставив нож к шее?

О том, как один из знакомых автостопщиков уверял, что Хельга сама была в этом виновата? Что эта мелкая неприятность просто жила в ее голове и поэтому отразилась на окружающем мире?

Казалось бы, несколько лет прошло, и Хельга научилась убирать болезненное воспоминание на задворки памяти. А сегодня оно вылезло уже второй раз, и Хельга невероятно отчетливо вспомнила прохладный ветер, поющий в камышах, надрывный хор лягушек, прикосновение металла к коже…

- Это получится очень долгий рассказ, - негромко промолвила Хельга. Неожиданно Лефевр протянул руку и провел по ее щеке кончиками пальцев. Хельга вздрогнула и вдруг поняла, что заплакала, а он стер слезы. И почему-то этот жест был очень естественным - просто сочувствие и понимание, без примесей.

- Каких-то моментов можно избежать, - произнес Лефевр. - Самых неприятных.

Хельга громко шмыгнула носом и невольно почувствовала стыд. Отец всегда говорил, что только быдло шмыгает и вытирает сопли рукавом.

- Знаешь, - сказала она, - у меня в жизни был такой момент… В общем, я думала, что мне никто и никогда больше не понравится. А сейчас мы тут сидим, и мне спокойно. И легко, - Хельга заглянула в свою давно опустевшую чашку и добавила: - Хотя, казалось бы, ситуация должна пугать.

Лефевр усмехнулся и взял ее под локоть, заставляя встать.

- Пойдем в комнату, - произнес он. - Проверим кое-что.

***

Похоже, стыд становился для Хельги нормальным состоянием. Сперва расплакалась, словно какая-нибудь цивильная барышня, потом вдруг взяла и почти призналась в том, что Лефевр ей нравится - определенно, ей есть, чего стыдиться. Поэтому, когда они вышли в центр гостиной и встали лицом к лицу, держась за руки, Хельга чувствовала себя не в своей тарелке.

Ей казалось, что со всеми этими приключениями она превращается в этакую девочку-припевочку, которая наивно хлопает глазками и боится сломать ноготок, а вместо футболки и старых джинсов, разрисованных маркерами, носит какую-нибудь розовую майку, юбочку, чулки и балетки. Б-р-р! - Хельгу так и передернуло. Не дай Бог, конечно.

- У меня дома использовалось одно заклинание, - сказал Лефевр. - Проникновение разумов. Я еще не проверял, как оно действует здесь, и хочу посмотреть, сработает ли оно.

Хельга почувствовала, как по спине пробежал холодок, и попробовала отнять руку. Конечно, Лефевр ей нравился, но она ни за что не разрешила бы ему копаться в своей голове.

- Лучше не надо, - мрачно промолвила Хельга и сделала шаг назад. Нерасцепленные руки натянуло, словно канаты на ринге.

- Больно не будет, - пообещал Лефевр. - И я не стану рыться у тебя в голове. Просто представь какое-нибудь место, которое тебе нравится больше всего. И я попробую его считать. Согласна?

«А если не согласна, то что? - подумала Хельга. - Достанешь нож и велишь встать на колени?»

Она не могла понять, почему именно сегодня ее настолько зациклило на том эпизоде. Хельге хотелось вырваться из этого кольца, но что-то подсказывало, что ей все-таки придется пройти до конца тот путь, который должен был закончиться в камышах.

- Больше ничего? Только место?

- Больше ничего, - кивнул Лефевр. - Я тоже представлю. Все должно быть взаимно.

- Ладно, - вздохнула Хельга. - Уже представила.

Лефевр медленно поднял левую руку - с заметным усилием, словно она налилась невидимой, но ощутимой тяжестью - и протянул ее к виску Хельги. На кончиках его пальцев появилось легкое золотистое свечение: Хельга и ахнуть не успела, как оно соткалось в толстую растрепанную нить, плавно скользнувшую к ее виску. В воздухе запахло озоном. Хельга как-то вдруг поняла, что сейчас лучше не делать лишних движений, и застыла, почти окаменев. Нить прильнула к коже, и картинка перед глазами дрогнула и потекла прочь, размазываясь пестрыми пятнами.

- Что за черт… - прошептала Хыельга и вдруг увидела, что квомната пропала. Она увидела, что сцтоит на балконе и смотрит на бескрайнее море, тжревожное и дикое. Все кругом заливал жаркий белый свет полуденного солнца, где-то скандально кричали чайки, и запах водорослей, рыбы, теплой воды на мгновение оглушил и смял ее. Хельга шагнула вперед, пальцы наткнулись на шершавый камень ограды. Это не было чужим воспоминанием, она действительно попала в другой мир, и все здесь - море, чайки, солнце - все-таки было иным, чужим, не таким, как дома.

Это был взгляд в грязное зеркало, которое искажает черты смотрящего.

Хельга подумала, что ей следует испугаться этой чужеродности - но страха не было. Она заглянула вниз и увидела песчаный берег, горы, поросшие сосновым лесом и похожие на лохматые пальцы, которые пытаются заграбастать кусок пляжа. Откуда-то доносился тонкий запах цветов.

- Всегда хотела жить в таком месте, - услышала Хельга приятный женский голос. Обернувшись, она увидела рыжеволосую девушку, одетую так, как могли бы одеваться герои какой-нибудь «Анны Карениной». - Тихо, спокойно… Может, не будем возвращаться в столицу, Огюст-Эжен?

- Тебе же надо хранить инкогнито, - ответила Хельга голосом Лефевра. - Как захочешь, так и будет. Мне здесь тоже нравится…

А потом море, белый балкон и девушка соскользнули куда-то в сторону, и на мгновение Хельгу накрыла тьма. Когда пелена перед глазами развеялась, то Хельга увидела, что стоит в центре комнаты, и Лефевр поддерживает ее, не позволяя упасть. Несколько минут Хельга могла только хлопать глазами, пытаясь сориентироваться и осознать-таки, что запах моря стерт запахом нежилого помещения и московской зимы.

- Что там случилось, на том болоте?

- Это и есть твоя женщина?

Они задали вопросы одновременно. Хельга повела плечом, высвобождая локоть, и на всякий случай сделала несколько шагов назад, к балкону.

- Да, - ответил Лефевр и устало опустился на диван. - Да, это и есть моя женщина. Соня Тимофеева, в наших краях известная как Алита Росса. Так что же случилось на том болоте?

Хельге захотелось провалиться сквозь землю. Она старалась представить Ясную Поляну, в которой побывала давным-давно, когда только начинала путешествовать автостопом. А память взяла да и подсунула Лефевру картинку камышей и бучила…

- Там была очень неприятная штука, - медленно, отчеканивая каждое слово, проговорила Хельга. - Человек, в чью машину я села, надругался надо мной. Если ты не против, я опущу подробности.

Она отвернулась к окну и уставилась на огни в соседних домах. Люди там вели свою жизнь, спокойную и размеренную, и Хельге впервые захотелось домашнего покоя и тепла, чтобы никуда не уезжать, не искать неизвестного и не натыкаться на зло. Когда Лефевр приблизился и осторожно опустил ладонь ей на плечо, Хельга вдруг поняла, что не вздрогнула от неожиданности, и это прикосновение ей приятно.

Оно внушало надежду.

- Ты не виновата в том, что случилось, - негромко промолвил Лефевр. - Виноват тот, кто делает, а не тот, кто оказывается жертвой.

Хельга вдруг увидела его отражение в стекле перед собой - и оно почему-то не было чужеродным, хотя она и пыталась найти в нем что-то запредельное.

- И мы установим свои правила игры, Хельга, - твердо сказал Лефевр. - Надо лишь немного подождать.

Глава 5. Бал

Этель ждала приключений, а в итоге столкнулась с банальной рутиной.

Она не стала злоупотреблять гостеприимством Алиты и покинула ее дом на следующее утро, испытав мгновенное и очень острое облегчение, когда дворецкий закрыл за ней и Амираном створки ворот. В следующий миг Этель ощутила стыд, но не могла понять, чего именно стыдится.

Теперь уже бывший телохранитель проводил Этель до дверей родительского дома и, церемонно поцеловав на прощание руку, спросил:

- Вы справитесь?

Этель не знала, что на это можно ответить. Уже несколько лет она пребывала в полном расплеве с родителями, но пока ей все равно было некуда пойти. Она старательно отметала варианты гостиницы и съемных апартаментов - должно быть, потому, что все-таки хотела помириться с отцом и матерью, и ей не хотелось думать о том, что они могут ее прогнать.

- Справлюсь, - сказала Этель и добавила: - Спасибо вам за все, Амиран.

Бывший телохранитель одарил ее белозубой улыбкой и произнес:

- Если понадоблюсь, ищи меня в «Трех коронах» по вторникам, после ужина. Удачи, Файшан.

Он спустился с крыльца и пошел в сторону рынка. Этель смотрела ему в спину с неожиданной для себя грустью и думала о том, что больше никто не назовет ее Веточкой. Когда Амиран окончательно растворился в толпе, Этель протянула руку и, помедлив, надавила на пуговку звонка.

Мелодичный перезвон, раздавшийся за дверью, был в точности таким же, как раньше. И дом не изменился, и кариатиды у входа остались прежними. Этель надеялась, что и люди, которые жили здесь, все-таки примут ее.

Гуар, старый дворецкий, открывший дверь, воззрился на Этель с изумлением и откровенной неприязнью. Он стоял, не давая ей пройти, и Этель вдруг подумала, что в отчий дом придется прорываться с боем.

- Добрый день, Гуар, - сказала она и отважно шагнула вперед. Дворецкий был вынужден отступить. Видимо, задерживать дочь хозяев силой в его обязанности все-таки не входило. Этель решительно направилась в гостиную, дворецкий, совладав с изумлением, пошел за ней, говоря что-то вроде «Милорд и миледи Куатто не принимают» и делая какие-то слабые попытки остановить вторжение. Но Этель уже ворвалась в просторный зал, озаренный ярким зимним солнцем, увидела мать, по своему обыкновению сидевшую за пианино и разбиравшую ноты, и промолвила:

- Мама!

Госпожа Куатто оторвалась от нот, и на ее лице Этель увидела откровенный ужас. Это выражение было ей знакомо: оно возникало на лице матери тогда, когда она боялась неминуемого позора в свете. И Этель словно наткнулась на это исказившееся лицо, на потемневший взгляд и робко повторила:

Назад Дальше