— А может, и ветер, я почем знаю, — оправдывалась та. — Сами велите дверей не закрывать, чтобы прохлада была. Ветер по всему дому гуляет.
— И ворует мои лекарства? — взвыл вконец взбешенный аптекарь. — Да ты сбрендила, женщина!
Инослейв пожалел, что не может обернуться человеком, чтоб расхохотаться в лицо этим двоим. Все-таки у людей есть определенные преимущества, такие как возможность говорить и смеяться. Ну ничего, теперь он сможет отвести душу в обществе Эви.
Пролетая мимо служанки, развешивающей простыни на веревках, ветер подумал, что Эвинол наверняка понадобится постель. Для начала — хотя бы парочка теплых одеял. Как ни крути, ущербная природа людей делает их зависимыми от своих привычек, а его маленькая принцесса привыкла к комфорту. Вряд ли она будет так уж счастлива спать в гамаке на краю башни, согреваемая лишь теплым дыханием ветра.
Инослейв уже было собрался поискать самый богатый дом в округе и поживиться там одеялами, как ему в голову пришла другая мысль. А почему бы не слетать в Гвиринт? Там он сможет прихватить постельные принадлежности с собственной кровати Эвинол. А заодно и посмотреть, что творится во дворце после пропажи королевы.
Кружа над озером Тайелис, ветер не устоял перед искушением заглянуть на скалу, откуда накануне забрал Эвинол. Колышек с обрывком цепи стоял на прежнем месте. Следуя знакомой дорогой до дворца, Инослейв размышлял, сильно ли будет Эви тосковать по этим местам.
В королевской спальне все было перевернуто вверх дном. Да уж, порезвился он тут вчера вечером. Даже жаль. Такая милая была комната. Как часто он залетал сюда ночами, дыша на спящую принцессу прохладой, наполненной запахами ночных цветов и луговых трав! Ему нравилось смотреть, как она спит, подложив ладошки под щеку, легко касаться ее лица, играть распущенными волосами. Было ужасно досадно, что нельзя проникнуть в ее сны.
Внезапно Инослейву пришла мысль забрать из разнесенной спальни все, что может представлять ценность для Эви, и устроить ей комнату в башне. Пусть девочка поймет, что она действительно в гостях, а не в плену. Ветер принялся носиться по комнате, хватая все, что, как ему казалось, может пригодиться Эвинол или порадовать ее. Немного подумав, он сорвал даже шторы с окон. Должно быть, слуги удивятся, когда придут. Впрочем, им и без того есть чему удивляться.
Закончив, по сути, обворовывать королевскую спальню, ветер вспомнил о более важной цели, которая привела его сюда. Отыскать короля Илирии оказалось несложно. Айлен, ставший теперь Райнаром, занял ни много ни мало покои бывшего короля Хидвира. При виде новоявленного монарха Инослейву захотелось обвиться вокруг его шеи с такой силой, чтоб сломать позвонки. Почувствовать бы, как тот задыхается и корчится в агонии. Инослейва прямо бешенство брало при мысли, что вместо заслуженной кары мерзавец будет восседать на троне. Впрочем, счастливым король не выглядел. Скорее, наоборот. Посеревшее лицо, изрядно тронутое щетиной, синева под запавшими глазами, искусанные губы. Интересно, что не дает покоя Райнару: муки совести или страх?
Король нервно заламывал пальцы, еле слышно бормоча что-то невнятное. Занимательную беседу с самим собой прервало явление посетителя — судя по всему, кого-то из сановников.
— Ваше величество, о королеве по-прежнему никаких вестей, — лебезящий голос дрожал от явственного страха.
— Их и не будет! — рявкнул король. — Я же сказал, что королева принесла себя в жертву!
— То есть вы предлагаете именно так и объявить всем собравшимся?
— Именно так и объявить. Сначала собравшимся, а потом и народу на главной площади Ирайниса.
— Вы думаете, они поверят? — растерянно проблеял придворный.
— А почему бы им не поверить, если это правда? — было видно, что Райнар с трудом сдерживается, чтоб не орать. — Думаете, им, как и вам, недостаточно будет слова короля, который видел все лично?
— Н-н-надеюсь, что это всех удовлетворит, но…
— Что «но»?
— Просто конюхи болтают всякое… — смущенно пробормотал сановник, избегая взгляда короля.
— Что именно?
— Говорят, ее величество вчера вскоре после пира явилась на конюшнях в ужасном виде — босая, в разорванном платье, — вскочила в седло и ускакала, никому ничего не сказав. А ваше величество явились следом за ней и…
— Так все и было, — перебил Райнар. — Когда я увел жену с пира, она поделилась со мной своими планами принести себя в жертву. Разумеется, я воспротивился и попытался ее отговорить. Она и слушать не желала. Пришлось удерживать ее силой, но королева вырвалась и выпрыгнула с балкона. После этого она бросилась на конюшни, а я поспешил за ней. Увы, я настиг жену слишком поздно, когда ветер уже поднял ее в воздух, и ничем не мог ей помочь. Остается лишь надеяться, что жертва нашей королевы была не напрасной.
— Ах, — сановник заломил руки, — если бы у вас нашлись еще какие-нибудь свидетели…
— Вам мало свидетельства вашего короля?!
— Нет, разумеется, нет, — поспешил заверить несчастный, — но вы же знаете людей. Может, простолюдины и поверят в рассказ о жертвоприношении, но аристократия… Образованному человеку эта история может внушить некоторые сомнения, а ведь всем рот не заткнешь. Вот если бы хоть какие-то доказательства или свидетели…
— Там есть обрывок серебряной цепи на скале. Сегодня же поедете вместе со мной и убедитесь сами. Что же до свидетелей, мы их найдем. Я заставлю всех поверить, что Эвинол Райнар принесла себя в жертву ради страны. Но будь прокляты те, кто орал на площадях, заставив ее прислушаться. И пусть древние жестокие ветра оказались не выдумкой, я не прощу тех, кто вынудил мою королеву отдать им жизнь.
Инослейв не стал дослушивать окончание гневной тирады. До чего же любят мерзавцы рассуждать о чужой жестокости! И ведь наверняка дело не только в страхе. Райнар пытается заглушить голоса собственных демонов. Обвиняя других в смерти жены, можно забыть, как сам терзал и унижал ее. Конечно, куда проще, чем признаться себе в собственной жестокости, свалить все на жестокие древние ветра. Или на народ, требовавший жертвоприношения. Впрочем, народ Инослейв тоже презирал, хотя и сам подкинул им идею с жертвой. Уж слишком легко и охотно они ее подхватили.
Ветер поспешил прочь от дворца. Он и без того надолго оставил Эви одну. Пока принцесса не освоится в его обители, многое представляет для нее опасность. Даже хорошо, что у нее изранены ступни: по крайней мере, не отправится гулять без присмотра.
Вернувшись, Инослейв, как и опасался, нашел Эвинол проснувшейся. Она сидела, обхватив плечи руками, и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Приблизившись, он заметил лихорадочный румянец на ее щеках и услышал тяжелое дыхание. Едва коснувшись кожи Эви, ветер ощутил жар, и куда сильнее того, каким давеча пытался ее согреть. Девушка, казалось, не ощущала его прикосновений, продолжая все так же раскачиваться и смотреть прямо перед собой.
— Эви! — обернувшись человеком, он схватил ее за плечи. — Ты больна!
Ответом ему был замутненный невидящий взгляд.
Глава 15
Прошлое и настоящее
Эвинол открыла глаза. Под щекой — знакомая подушка из лебяжьего пуха. Шелк одеяла и простыни приятно холодит кожу. Эви чуть подняла голову и огляделась. Когда взгляд ее уперся в знакомые шторы, она вздохнула от облегчения, к которому примешивалась толика разочарования. Значит, страшные и невероятные события — лишь сон. Ей не пришлось приносить себя в жертву, Шанари не пытался ее отравить, а Айлен не вел себя, как последний подонок. Эви поймала себя на сожалении, что Инослейв так и останется выдумкой и сказкой. Во всем этом кошмаре только его реальность была светлым пятном. Несмотря даже на то, что ветер оказался бессовестным и беззаботным убийцей.
Эви продолжала бездумно смотреть на шторы, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, вызывающую смутное беспокойство. Что-то не так. И наконец она поняла: кусочек окна за шторами был совсем не тем, к которому она привыкла. Эвинол тут же приподнялась на локте и принялась сосредоточенно оглядывать комнату. Это совсем не ее спальня! Вместо светлых шпалер с цветочными узорами здесь каменные стены. Нет ни шкафов, ни кресел, ни изящных столиков на витых ножках, ни люстры из розового хрусталя. В этой комнате было довольно светло за счет больших окон, выходящих на все стороны света, но в целом она казалась довольно мрачной. Единственным предметом мебели служила огромная кровать из темного дерева.
Но что на этой кровати делают ее простыни и одеяла? И главное, что здесь делает она сама? Ответов на вопросы не находилось. Эвинол попробовала встать, но тут же ее словно что-то опрокинуло обратно в подушки. Не успела она опомниться, как увидела на краю кровати весело ухмыляющегося Инослейва.
— Мне кажется, тебе рановато еще подниматься, моя принцесса. Но я очень рад, что ты пришла в себя.
— Так это все не сон? — растерянно пробормотала Эви.
— А ты хотела бы, чтоб это оказалось сном? — ветер придвинулся ближе, чересчур пристально вглядываясь в ее лицо.
— Пожалуй, да. Все, кроме тебя, — подумав, добавила она.
— Серьезно? — Инослейв обворожительно улыбнулся. — Так ты больше не сердишься на меня, Эви?
— Ужасно сержусь. Но я все равно хочу, чтоб ты был настоящим, — чтоб преодолеть смущение, она тут же сменила тему: — Что это за комната? Как я здесь оказалась? Почему тут мои вещи?
— Как много вопросов, — рассмеялся ветер. — Попробую ответить на все. Эта комната находится в моей башне. Теперь она твоя. Твои вещи я утащил из дворца в Гвиринте. Прости, что не захватил мебель, но для этого нужна сила урагана, а я намерен соблюдать данную тебе клятву.
— Я благодарна тебе за это, — серьезно сказала Эвинол. — За то, что оставил Илирию в покое, — уточнила она. — Хотя и за вещи тоже. Очень мило с твоей стороны подумать о том, что они могут мне понадобиться.
— О, как оказалось, тебе может понадобиться гораздо больше, чем я ожидал. Вам, людям, нужно так много! Не только кровать, но и одеяла с подушками. Не только еда, но и посуда. Не только кров, но и мебель. С ума можно сойти с вашими потребностями, — ветер притворно вздохнул.
— Ну, извини, — Эви слегка обиделась. — Я ничего не просила.
— Конечно, не просила. Ты ведь была больна. Три дня провалялась без памяти. А мне пришлось осваивать сложную науку заботы о живом человеке. Заметь, я обходился без твоей помощи и подсказок, поскольку ты лежала без сознания. При этом, мне кажется, я неплохо справился, раз уж ты идешь на поправку.
— Спасибо тебе, Инослейв, — она совсем смутилась. — Я и не знала, что пролежала так долго и что была больна. Думала, что просто спала. Как же ты вылечил меня?
— Для начала я прихватил снадобья у одного ворчливого аптекаря. А еще научился разогревать воду на огне и заваривать травы. Имей в виду, я считаю это настоящим достижением.
— Вот уж не знала, что ты окажешься таким заботливым, — Эви поймала себя на том, что в голосе звучит восхищение и даже нежность.
— Ну, раз уж я втянул тебя во все эти неприятности и заманил к себе, то теперь должен по меньшей мере о тебе заботиться.
— Ты неплохо справляешься, — улыбнулась она.
— А вот ты справляешься плохо, — выдержав паузу и насладившись ее недоумением, ветер продолжил: — У тебя совсем не получается злиться на меня.
Эвинол открыла было рот, чтоб возразить, но поняла, что он прав. Что-то неуловимо изменилось за время ее болезни. Будто между ней и прошлой жизнью выросла стена — прозрачная, но крепкая. Все, что было, не исчезло, не стерлось из памяти, но перестало иметь значение. Прошлое должно оставаться в прошлом. У нее появился шанс начать новую жизнь, так стоит ли отказываться во имя сожалений о прежней?
Да и о чем ей жалеть? О возможности править? Но она никогда этого не хотела. О народе, брошенном на произвол судьбы? Но разве не они требовали, чтобы она принесла себя в жертву? О муже? Будь он проклят после того, что собирался сотворить с ней. О Шанари? Воспоминание о канцлере резануло сильнее, чем все остальные. Сердце болело и потому, что он хотел отравить ее, и потому, что был убит, и потому, что убил его Инослейв. Но разве первое обстоятельство не должно умерить боль от двух других? В словах и действиях ветра, пусть и жестоких, есть свой резон. Шанари принял на себя роль ее убийцы, так стоит ли так страдать из-за его смерти? Нет, место этой боли там, в прошлой жизни, за которой пора захлопнуть дверь.
— Хорошо. Ты победил. Я уже почти не злюсь, — она улыбнулась.
Ветер, не скрывая довольства, придвинулся еще ближе и взял руки Эвинол в свои.
— Есть хочешь?
Только услышав этот вопрос, Эви поняла, насколько голодна.
— Если честно — очень.
— Прости, я боялся тебя оставить, а потому могу предложить лишь скромную трапезу. Есть вафли, хотя, надо полагать, за такой срок они превратились в печенье.
— Пойдет, — бодро ответила она, боясь показаться капризной. — Поможешь мне подняться?
Вместо ответа Инослейв откинул край одеяла и, обхватив Эви за талию, приподнял, а затем осторожно поставил на пол.
— Как твои ножки? Не болят? Идти сможешь?
Эвинол прислушалась к своим ощущениям, невольно опустив взгляд на ступни, но тут же забыла о них, едва увидев, что стало с ее платьем. Венчальный наряд стал короче на несколько дюймов и теперь едва прикрывал колени. Ветер проследил ее взгляд.
— Это я обрезал, — ничуть не смущаясь, заявил он. — Подол внизу был порван в клочья, испачкан пылью и кровью. И, между прочим, обрезать твое платье каким-то древним мечом было совсем не просто. А ножниц у меня не водится.
— Да уж, — вздохнула Эви. — Древний меч явно захватил чуть больше ткани, чем нужно. Оно теперь слишком короткое.
— Ну так надень другое, — ветер пожал плечами. — Тем более что вид твоего венчального платья мне не слишком приятен.
— А мне и подавно, — она поморщилась, отгоняя тягостные воспоминания. — Я бы с радостью переоделась, но не во что. Разве что ты одолжишь мне что-то из своей одежды.
— Моя будет тебе несколько великовата. Но, может, тебя устроит что-то из этого?
Он отошел к окну и через мгновение вывалил на кровать ворох платьев. Ее собственных платьев!
— Быть не может! Ты и их прихватил!
Она схватила верхнее платье из стопки, прижала к груди и в восторге закружилась с ним по комнате, попутно отметив, что ноги уже почти не болят. Забота Инослейва очень тронула Эви. Если она намерена дальше разыгрывать обиду и праведный гнев, то это будет сплошное притворство. Не то чтобы она вновь стала безоглядно доверять ветру, просто чувствовала, что полузабытая детская дружба крепнет с каждым мигом, вытесняя довольно свежую вражду, еще не успевшую пустить глубокие корни.
— Инослейв, ты не мог бы оставить меня ненадолго? — попросила она. — Мне нужно переодеться.
— Переодевайся, — при этом он не двинулся с места, все так же рассевшись на ее кровати.
— Я попросила тебя выйти, — напомнила Эви.
— Зачем? — он состроил непонимающую гримасу.
— Неужели не ясно? — она начинала злиться всерьез. — Я хочу снять одно платье и надеть другое. И мужчине не подобает на это смотреть.
— Чего я там не видел? — хмыкнул ветер.
— Что?!
— Эви, маленькая моя, мы знакомы с тобой семь лет. За это время я бессчетное количество раз видел, как ты одеваешься и раздеваешься. Может, двери девичьих спален и закрыты от мужчин, но не от ветра.
— Ты, ты… — она не находила слов, чтоб высказать возмущение и обиду. — Да как ты смел?!
— Не понимаю, почему это так тебя задевает. Ну же, Эвинол, успокойся. Тебе не за что на меня сердиться, принцесса. Я нахожу тебя прекрасной в любом виде. В одежде и без нее, с волосами распущенными и убранными в косы, в золотом венце и в венке из полевых цветов. Что бы ни было на тебе надето, ты всегда остаешься самой красивой девочкой на свете.
Ну вот зачем он так говорит? После таких откровений ветра Эви уже не могла сердиться на него с прежним пылом, хотя щеки ее все еще пылали от смущения. Она чувствовала себя ужасно неловко, но в глубине души ей были приятны слова Инослейва. В них было искреннее, чистое восхищение и никакой двусмысленности. Хотя, конечно, негоже мужчине видеть девушку неодетой.
— И все-таки выйди, — она старалась говорить твердо. — Я ужасно зла на тебя за то, что ты подглядывал раньше, и больше этого не допущу. Если не уйдешь, придется мне ходить в подвенечном платье, пока оно не превратится в тряпку.