ПОИЗМЯТАЯ РОЗА, ИЛИ ЗАБАВНОЕ ПОХОЖДЕНИЕ АНГЕЛИКИ С ДВУМЯ УДАЛЬЦАМИ
ПОИЗМЯТАЯ РОЗА
Представляю свету приключения Ангелики, коея красота столь была велика, что Европа и Азия сохраняют и теперь еще оную в памяти.
О Ариост! честь Италии! ты воспевший битвы Героев, Героинь и мою Ангелику, ты звучащий с таким искусством Героическою трубою и забавляющийся на тимпане шалостей, уступи мне сие последнее орудие, на коем ты производишь столь приятные звуки! — О есть ли бы я мог подобно тебе воспользоваться оным, то разсмешил бы Грации и развеселил самый суровый разсудок.
Волшебница Миранда, Царица прекраснаго Царства Кашемирскаго была и прелестна и безсмертна, но была нещастлива. Верно подумают, что она царствовала так, как царствуют в Азии; и поелику подданные ея были худо управляемы и несчастны, то и Миранда не могла быть благополучна. Совсем не то было причиною; государственное правление было мудро и Царица обожаема была от своих подданных. Правда, что она не заботилась сама о управлении; но вместо того силою волшебнаго жезла своего обрела она правосуднаго, и что весьма редко случается, вместе высоким разумом одареннаго человека. Он согласился для блага общаго отречься от мирнаго уединения и принял на себя тягостное бремя управлять другими. С сим правителем водворились в Кашемире совершенный мир с соседами и внутренняя тишина утверждаемая добрыми законами. Правосудие доставляемо было каждому без всяких затруднений, поспешно и без лихоимства. Вельможи отложили гордость свою, государственные Казначеи перестали быть наглыми и самые Брамины менее стали суеверны. Можно сказать, что Миранда с помощию сего добраго Министра царствовала весьма порядочно.
Одно токмо пламенное желание, к исполнению коего Миранда потеряла уже всю надежду, возмущало блаженство ея жизни. Она желала, как женщина и Царица, иметь детей. Тысячекратно делала она все то, что потребно для соделания себя матерью, но все было без успешно: и когда уже совсем отчаялась носить когда-либо столь приятное имя, пришло ей на мысль вопросить Татарское прорицалище.
Оно в Азии известно было под именем Златаго прорицалища, по тому, что отверзть уста его неиначе было можно, как пособием золота.
Волшебница приезжает в Тибет и приходит к великому Ламе. Она взяла с собою золота гораздо больше, нежели сколько бы потребно было для побуждении к пророчеству и самаго молчаливаго жреца. — Он отверз священный уста Свои, и одно только произнес слово: Галафрон.
Для Миранды, которая и прошедшее и настоящее все знала на перечете, прорицание сие было удобопонятно. Ей известно было, что Галафрон, сын Царя Китайскаго, что сей Князь был уже двадцати одного году без десяти только дней, и что по закону Китайскому наследник престола по исполнении двадцати одного году имел уже право на получение серали состоящей изо ста женщин. Из сего заключила она, что и ея собственная польза и честь Татарскаго прорицалища требовали скорейшаго ея в Китай отъезда, тем больше, что человек, которому через десять дней дана будет целая сотня прекрасных женщин, не много уже в ней тогда иметь будет нужды.
Миранда в самое короткое время съездила в Нанкин, видела Галафрона, полюбила его, ему понравилась и получила желаемое. Плененна и торжествующа возвратилась она в Кашемир хваля божественный совет великаго Ламы, а Галафрон между тем вступил в сераль свою и прелестным женам своим довольно оказал холодности.
Наконец Миранда разрешилась от бремени дочерью, коея рождение праздновало было со всевозможным торжеством и великолепием; при чем Царица открыла волю свою увековечить воспоминание благополучнаго сего случая знаменитыми карусельными играми, кои определено иметь ежегодно.
Княжна рожденная Мирандою наречена Ангеликою. Сея то Героини предприемлю я описать похождения и приключения, в чем добрый Архиепископ Турпин будет моим вождем и наставником.
Четыре или пять волшебниц, с которыми Царица имела дружество прибыли в Кашемир для принесения рожденной даров своих. Первая из них подошед к младенцу сказала: будь прекрасна, как самая лучшая из Гурий. — Обладай всеми приятностями, говорила другая весьма прелестная молодая волшебница: приятности лучше самой красоты. — Она будет нежна подобно горлице, прибавила третья.
— И кротка как агнец прыгающий по лугам, подхватила четвертая. Но пятая волшебница Кавказия, которыя притворная святость была известна, а волокитства скрытны, взяла младенца на руки и сказала: ты будешь иметь Соломонову премудрость. — Боги! возопила Миранда: возможно ли Кавказия что бы женщина имела столько премудрости? это дар весьма неудобный и не естественный для нашего полу; по твоему судя, можно агнца сделать злобным, а львицу одарить кротостию. — Довольно ответствовала Кавказия, я разумею, дар мой уже не возвратен.
Между тем Царица испытавшая уже справедливость золотаго прорицалища, послала вопросить его о судьбе Ангеликиной и получила следующий таинственный ответ:
— Сия роза просияет безсмертными прелестямиесли до осмнадцати лет не повредится; если же каким-либо случаем завянет, то стеблие пресаждено будет на брега Гангеса.
Если не повредится! говорила удивленная Царица; но бывал ли когда цвет во столько времени не поврежденный? Что такое значит пересаждение? неужели воды Гангеса имеют такую силу, что бы оживлять поврежденныя розы? — без сомнения прорицалище надо мною издевается. Миранда вспомнила о Кавказиином даре и удивилась. Она думала, что премудрость Султана Соломона при помощи волшебной силы произведет может быть безпримерное чудо и решилась испытать сие.
Между горами окружающими Кашемирское Царство, находилась одна возвышеннее прочих, со всех сторон утесиста и ограждена стремнинами. По повелению Миранды в самое короткое время воздвигнуто на вершине оной великолепное здание и с той стороны, с которой удобнее было пройти к оному, она поставила на стражу с полдюжины бесов с тем, чтоб они недопускали ни одного мущины.
По принятии сих предосторожностей, Миранда отвезла туда Ангелику в сопровождении великой толпы определенных к ней смотрительниц и наставниц во всяких родах знания. Ей хотелось, что бы дочь ея приобрела великия познания, считая оныя покровителями женской добродетели, в чем она почти не ошиблась. И сам Архиепископ Турпин признает, что ученая женщина, есть столь мало привлекательное существо, что всякой умной человек расположен более убегать от нее, нежели к ней прилепиться.
Ангелика в приятном своем уединении возрастала в красоте, в приятностях, в нежности, кротости и мудрости. Она великие оказала успехи в танцованье и музыке. В двенадцать лет она знала Арабской язык, который не только в Азии употребителен был, но по завоевании Мавританцами Испании вошел уже и в Европе в употребление. Что же принадлежит до Философии, Астрологии и других наук, столько же оныя знала, сколько ея наставницы.
Между тем приближалась уже минута, назначенная судьбою для испытания добродетели молодыя Княжны. В тот радостный день, в который она вступила на четырнадцатый год, открыты были карусельный игры производившийся ежегодно в Кашемире по случаю ея рождения.
Царица окруженная двором своим находилась на пространном балконе, в конце поприща воздвигнутом; по сторонам же онаго сделаны были места в виде амфитеатра, кои преисполнены были зрителями, а сражающиеся устроились на усыпанной песком площади в надлежащий порядок.
Лишь только дан был знак трубами для открытия действий, вдруг явились два рыцаря в последовании четырех оруженосцев, кои везли за ними щиты и копья. Один из рыцарей облечен был воинскою одеждою синяго цвета усеянною златовидными лилеями; шлем его осенен был перьями такого же цвету; на щите его изображены были три лилеи по лазоревому полю. Одежда другаго была серебреной парчи; по золотому шлему его развевались белыя перья, на щите его изображен был серебреный орел в красном поле: благородный вид и воинственная величавость сих чужестранцев обратили на себя взоры всего собрания, а особливо женщин.
Они посмотрели на ратников собравшихся на месте сражения, и невидя из них ни одного достойнаго противодействовать их крепости, подъехали к балкону, на коем находился двор, сделали надлежащее приветствие и забавлялись разсматриванием дам, как между тем начались действия, в коих они не думали иметь ни малейшаго участия.
Однак ж они в том участвовали, и гораздо больше, нежели бы хотели. Ража Синдаб, рослый и статный Индеец, был один из шести Капитанов телохранительнаго войска волшебницы, (не подумайте, что бы волшебница имела нужду в какой либо страже, ей токмо нужны были начальники оной). Синдаб при всей низости души будучи в качестве главнаго любимца, неукоснил надуться величавостию высокому сану обычною. Он одержал однакож над пятью или шестью Кавалерами победу, которою чрезмерно возгордился.
Взошедши на балкон, на коем находилась Миранда увидел он двух рыцарей, кои на все сии произшествия весьма мало имели внимания. Чужестранцы, сказал он им, разве вы для того только сюда приехали, что бы быть зрителями? — У нас такие вопросы никогда неостаются без наказания, ответствовал гордо рыцарь с синими перьями: сойди сюда для получения ответа. По сих словах взял он у оруженосца копье свое и отъехал в конец поприща. Синдаб распаленный гневом, садится на гордаго коня своего, берет оружие и летит к своему сопротивнику. Они встречаются среди самой площади: Индеец поражает чужестранца копьем своим, но удар сей не более над ним действует, как северный ветр над Кавказскою горою. Между тем Синдаб получает столь тяжкой удар, что свергается с коня своего и шагов на десять отлетает, его тотчас подняли; он объемлется стыдом и неистовством, берет кинжал, и в такое время, когда рыцарь перестал уже о нем и мыслить, подкрадывается к нему и делает удар, который однакоже, благодарение добрым доспехам, не повредил чужестранца. При сем нечаянном нападении рыцарь извлекает меч свой, который находясь в таких руках не умел легких ран делать; вот как я наказываю подлых тварей! сказал ему, и одним разом отхватил Индейцу голову.
Миранда забывши на сей раз и сан свой и силу чародейства пришла в изступление, как обыкновенная женщина. Она приказала схватить преступника, но не легко было исполнишь ея повеление. Тщетно тысяча мечей извлекаемы были противу двоих рыцарей; они иных сражали, других низвергали, иных ранили, иных умерщвляли; одному разсекают до зубов череп, другаго пронимают до чрева, всем наносят смерть или ужас. Устрашенные Кашемирцы не находя к спасению своему кроме бегства никакого способа, разсыпаются в разныя стороны.
При сем поразительном зрелище, волшебница призывает в помощь все адския силы; но заклинания ея нимало уже не действуют, преисподняя ей не повинуется, не отвечает, и оставляет ее обремененну скорбию и удивлением.
Незнакомые ратоборцы вложив в ножны страшные мечи свои приблизились к госпожам, которыя при виде их вострепетали. Государыня! говорил рыцарь с синими перьями, оборотись к Царице, почитаемый, а часто и покровительствуемый мною пол ваш защищает вас от моею гнева. Я то только предварительно скажу Вашему Величеству, что безумное есть дело наводить на гнев таких ратоборцев, каковы суть Ренод и Роланд. После сих слов они удалились тихими стопами и выехали из городу в последовании оруженосцев.
Миранда вышед из замешательства, стала пробегать книги для осведомления, кто таковы были сии два человека, и для чего адския силы неповинулись ея велению. Тут узнала она, что один из них был непобедимый рыцарь Роланд, Граф Анжерский, племянник Императора Карла великаго, а другой славный Ренод Монтобанский; что они по наставлению волшебника Могиса двоюроднаго брата Ренодова доступили до крепости Агора в великом Тибете находящейся, овладели Дурандалем и Фламбергом, кои стрегомы были страшным великаном. В то время волшебница удобно поняла, для чего ад ее не послушал. Она знала, что Дурандаль и Фламберг были страшные мечи омоченные в Стиксе, коими низлагались самыя крепкия ополчения и разгоняемы были самыя сильныя чародейства; что против таких ратоборцев и таких оружий гнев был бы суетен и сила безполезна.
Между тем, как Миранда предавалась горести своей, рыцари удалились от Кашемира и направили путь свой к Западу. Они согласились прейти Персию, Сирию, Египет и седши на корабль в Александрии ехать во Францию, где Император имел нужду в скорой их помощи. Они узнали, что Аграман, Король Срацинской и Марсиль, Король Мавританской намерены были соединив силы свои ворваться в Карла Великаго государство.
Рыцари не выехали еще из пределов Кашемирскаго Царства, как встретили кавалера, который показался им воином необыновенным. Он к ним подъехал и посмотрев на них со вниманием, вопросил: ужели, милостивые государи, имею я наконец щастие обрести славнаго Ренода и безсмертнаго Роланда? я давно ищу их и нарочно поехал в Кашемир в том чаянии, что они конечно не пропустят случая показать храбрость свою в карусельных упражнениях. — Ты не обманывается, ответствовал ему Ренод: я Ренод, а сей товарищ мой есть Роланд. Незнакомый сошел с лошади, поднял шлем свой, и взяв руку Ренодову, позвольте милостивый государь, говорил ему, облобызать сию непобедимую руку. Я Гидон, сын одного французскаго рыцаря и Селимы Княгини Мингрельской. Известно ли вам сие имя? Редон также сошел с лошади и обняв Гидона, говорил ему: так конечно, имя твое мне довольно знакомо. Ты сын Герцога Эмона; он часто говорил нам о тебе и о прекрасной Селиме: ты брат мой, котораго я всегда любишь буду. Граф Анжерской также обнял молодаго Гидона; открытый вид его и приятныя обороты весьма понравились рыцарям. Любезной Кавалер, говорил ему Роланд, ты находишся с своими друзьями, и я надеюсь, что мы никогда друг друга не оставим. Это моя участь, ответствовал Гидон: поелику вам то угодно, я везде буду за вами следовать, удивляться благородным вашим подвигам и шествовать ко славе по стезям вашим.
Между тем они въехали в лес для препровождения ночи. Древние рыцари спали под деревом или на открытом воздухе, так спокойно, как бы и на постеле. Щастие их, естьли оруженосцы не забывали о съестных запасах; но сии люди в таком случае были догадливы. Ренод во время ужина уверял Гидона сильным образом в своей дружбе. Кто бы поверил любезный мой брат, говорил он ему, что ты воспитан в лесах Мингрельских? по твоему живому и вольному расположению и по приятности обращения твоего скорее можно подумать, что ты родился и воспитан при французском дворе. — Вы мне много делаете чести, ответствовал Гидон, я сих лестных способностей вами мне благосклонно приписываемых в Мингрелии не имел, а был там известен под именем только Гидона дикаго. О! нет, вы не заслуживаете сего имени, говорил Роланд, а оно вам дано было без сомнения какою нибудь Мингрелькою, которой вы не оказали своей благосклонности; вас надобно познакомить с нашими француженками. Оне ко всем чрезвычайно ласковы, а по тому можно ясно надеяться, что и вы таковы же будете к их прекрасному полу.
Как вы далеки от истинны, милостивый государь, ответствовал Гидон: я любил Фатиму; женщины наши суть самыя прекрасный на земли, но лучше Фатимы конечно нет ни одной во всем свете. Но в то самое время, когда я полагал в ней все щастие, когда ежедневно новыя получал клятвы в непременной ея ко мне любви, имел трех или четырех соперников, коих она столько же делала щастливыми, сколько и меня. Вот ето прекрасно! прервал Роланд, чтож такое? приключение самое обыкновенное и простое, Фатима ваша поступила так точно, как поступают другия. Но что вы тут предприняли, нещастный любовник? — без сомнения хватились за отчаяние? — Почти так, говорил Гидон: я возгнушался легкомысленною Фатимою, всем ея полом и безразсудным своим легковерием, я убегал общества, и меня назвали диким. Но я не долго был в таком положении; начал думать, что женская склонность к обману и непрестанным переменам так точно естественна, как наклонность реки к морю. Сие справедливое или мечтательное предположение привело меня в разум: я почувствовал, что нетолько глупо, но едва ли и непостыдно для мущины безпокоиться неверностию женщины; я принял прежний образ жизни, заводил каждый день новыя любовныя интриги и клялся отмстить Фатиме каждый раз, когда только удавалось мне находить приятных и благосклонно способствующих во мщении моем женщин.