Ибрахан повернулся на другой бок и второй подушкой прикрыл уши, чтобы не слышать равнодушного храпа супруги.
ИБРАХАН СНИМАЕТ СТРУЖКУ
Ибрахан солидным медленным шагом направлялся на работу. Он все еще находился под приятным впечатлением вчерашней удачной рыбалки и чудесной ухи. Нет, что ни говорите, а Ярмухамет — большой спец по части приготовления ухи. И откуда у него такой талант?!
Быстрым дробным стуком каблучков Ибрахана опередила Аклима — секретарь-машинистка комбината, девица в возрасте. По начальнику можно было проверять часы: он переступал порог комбината точно в девять, Аклима считала, что ома обязана приходить на пять минут раньше.
— Ах, Аклима, Аклима, — укоризненно покачал головой Ибрахан. — Сколько раз вам повторять, в ваши годы на работу нельзя бегать как на пожар. Ходите не спеша, чтобы вся красота окружающей природы запечатлелась в душе. Это ведь зарядка на весь день. К лицу ли вам уподобляться легкомысленному мотыльку? Секретарь комбината должна ходить важно, степенно, с достоинством.
— Никак этому не научусь, Ибрахан Сираевич, — ответила, смеясь, вертлявая и кокетливая Аклима. — Все никак не угожу начальству. Ваш предшественник, напротив, требовал, чтобы я двигалась, как волчок, а вы…
— Поспешишь — людей насмешишь. Вот оно и обернулось против него: так спешил-насмешил, что сняли его.
Привыкший к солидным кабинетам и личным секретарям, Ибрахан, возложив на себя бразды правления комбинатом бытового обслуживания, первым делом распорядился оборудовать себе кабинет, который по внешнему виду отражал бы широту задач, стоявших перед Ибраханом, ведь в его ведении находились все предприятия службы быта города — от парикмахерских, сапожных и портновских мастерских до бань и ремонта хозяйственных сумок. Новый кабинет, правда, по кубатуре был намного меньше тех, что занимал он прежде, в исполкоме и в комхозе, но выглядел все же вполне солидно.
Явно подражая Ибрахану, грузной походкой в кабинет проследовала курьер Халиса-ханум с утренней почтой, с газетами, журналами. Халиса переигрывала, она ходила важно, степенно, ни дать ни взять — она, а не Ибрахан управляет комбинатом! Надо вовремя одернуть курьершу, подумалось Ибрахану, а не то, боже упаси, если внешняя грань будет стерта, как же тогда отличишь простого смертного от директора.
Ибрахан едва успел просмотреть почту, как секретарь Аклима доложила…
— Ибрахан Сираевич, на пятиминутку собрались!
Ибрахан неторопливо спустился в красный уголок, служивший одновременно и клубом, и бильярдной. Здесь его уже дожидались начальники цехов, мастера, плановики, бухгалтеры, экономисты. Небрежным кивком головы, со сдержанной улыбкой, как приличествует высокому начальству, не расточающему свои улыбки направо и налево, сделал всем общий поклон.
Выступления ораторов носили чисто информационный характер: каждый докладывал об итогах работы за минувшую неделю. Аклима фиксировала их основные мысли в особом журнале пятиминуток. Что же касается основополагающих выступлений Ибрахана, то они записывались со стенографической полнотой и точностью: дабы ни одна из его ценных мыслей не пропала бесследно.
На этот раз никакой мобилизующей и направляющей заключительной речи начальства не было, Ибрахан ограничился тем, что обратился к коллективу с коротким и деловым призывом:
— За работу, товарищи!
Директору Яшкалинского комбината бытового обслуживания не терпелось поскорее остаться наедине с Булатом и Родисом, отчитать их по двадцатое число и, как говорится, снять с них стружку так, чтобы они на всю жизнь запомнили этот урок. Шутка ли, попали в милицию. Пусть спасибо скажут, что Ибрахан нажал на своего дружка Ярмухамета и все обошлось благополучно… А не то подсекли бы под корень новое начинание.
Булат и Родис в предвидении заслуженной головомойки настроились на виновато-извинительный лад.
— Я не буду требовать объяснений, как все это произошло, — сказал Ибрахан строго. — Я знаю вас: в свое оправдание вы всегда найдете тысячи и одну объективную причину. Предупреждаю — чтоб это было в первый и последний раз.
— Сделаем выводы, будьте уверены, Ибрахан Сираевич, — покорно заявил Булат. — Наша вина налицо. Недоработка. Нам бы надо предварительно, хотя бы поверхностно, познакомиться с будущей клиентурой, а мы бросились очертя голову, напролом. Вот и получилась осечка. Больше этого не будет!.. Но, согласитесь, один случайный прокол камеры не способен вывести из строя автомашину. Одна промашка не порочит всего движения.
— «Не порочит, не порочит», — передразнил Ибрахан. — Вам ли объяснять, что маленькой ложечки дегтя достаточно, чтобы испортить огромную бочку душистого башкирского меда. Не слова нужны, а положительные факты, только факты.
— Таких фактов у нас сколько угодно, — с апломбом заявил Булат.
— Сколько угодно, — поддакнул Родис.
— Народ встретил идею нового движения с радостью. Вот вам пример: старухе Хаернисе обтянули диван, и мы с Родисом доставили его хозяйке. Старуха спросила: «Кому в голову пришло такое доброе дело?», а я ей сказал: «Ибрахана Сираевича знаете? Ну, того, что в исполкоме сидел?» — «Как же не знать, с умом, говорит, человек». А я ей: «Так это он людям добро несет». — «Да продлятся его дни на земле!» А я ей: «Если хочешь похвалить, напиши в газету». А она: «Я бы написала, да аллах не сподобил меня грамотой. Ты бы сам настрочил, а я руку приложу». Ну, я не дал ей опомниться и тут же, как говорится, не отходя от кассы, сочинил благодарность, а она пару каких-то арабских букв в конце приписала. Отдал ей заметку, чтобы сама отнесла в редакцию и на словах все, как было, передала.
Широкое лицо Ибрахана озарилось довольной улыбкой:
— А если она не пойдет в редакцию? Где гарантия?
— Людям надо верить. Вы же сами нас этому каждый день учите, Ибрахан Сираевич. Таких примеров, как со старушкой Хаернисой, могу привести десятки. Ваша тактика внезапного натиска и оглушения сюрпризами вполне себя оправдала.
Ибрахан жестом руки остановил поток красноречия Булата, он знал, что тот способен говорить без передышки двадцать четыре часа в сутки. И еще он знал за Булатом: дабы угодить начальству, тот способен расшибиться в лепешку, и уступить ему авторство любой гениальной идеи, пришедшей в его голову.
ЧЕРНАЯ ПЯТНИЦА
Ибрахан испытывал по отношению к Булату двоякое чувство. Он завидовал Булату. Завидовал тому, что природа одарила Булата, а не его, бурной фантазией, неуемной энергией, и в то же время ему было приятно сознавать, что такой бесспорно одаренный и талантливый организатор работает рядом с ним, предоставил все свои способности и талант в его безграничное распоряжение. Он любовался Булатом, таким импозантным, впечатляющим.
У его дочери Миниры губа не дура, она сразу же, как только впервые увидела Булата, излучила обжигающий взгляд, от Ибрахана это не ускользнуло. В своих далеких мечтах он видел Булата зятем. Интересы тестя станут интересами зятя, и тогда Булат безраздельно будет служить делу Ибрахана и его семьи! И, право, в том нет ничего несбыточного: слава Ибрахана снова засверкает в зените!
История человеческих отношений знает немало случаев взаимной и чистой любви с первого взгляда. Столько же можно привести случаев взаимного Доверия и Дружбы с большой буквы, какая возникает между вчера еще совершенно незнакомыми людьми, стоит им чистосердечно поговорить друг с другом, выложить, что называется, свою душу. Достаточно было короткой, но откровенной беседы, чтобы Булат за какой-то час покорил Ибрахана, а тот вслепую, безоговорочно поверил ему, поверил в него.
Вот как это произошло.
У Ибрахана был трудный, непосильно трудный день. Недаром называл он этот день «черной пятницей». Именно каждую пятницу Ибрахан принимал жалобщиков. Приемный день сознательно был установлен в пятницу, поскольку за пятницей следовали два выходных дня, когда можно было всласть отдохнуть после умственного и физического пятничного напряжения.
Двери кабинета Ибрахана раскрывались настежь для всех, у кого было дело к директору комбината — большое, проблемное, или малое, пустяковое. Прием продолжался весь рабочий день, без перерыва на обед. (Аклима ухитрялась незаметно приносить директору из буфета на подносе обед.) Приемы отнимали у Ибрахана много нервов и сил. Не желая прослыть бездушным бюрократом, он проявлял к посетителям, независимо от их служебного положения, максимум внимания, терпения и такта, сочувственно выслушивал претензии, порой даже необоснованные. И никто из посетителей не смел упрекнуть директора в том, что тот отнесся к нему казенно, по-чиновнически.
Дорогой читатель, вы никогда не задавались вопросом, достойным докторской диссертации: что собой представляет неистребимое племя жалобщиков?
Невозможно вообразить себе нашу планету без жалобщиков. Жалобщик многолик. Это — пострадавший клиент, покупатель, посетитель, это — потенциальный критик, испытавший на себе маленькие недостатки нашего большого механизма. Такие жалобщики вызывают к себе уважение, сочувствие. Их прогрессивная роль как критиков всего плохого — несомненна.
Наряду с ними процветает порода жалобщиков, для которых жалобы — «влеченье, род недуга». Они облачаются в тогу правдолюбцев, борцов за справедливость. Жалобы пишут не анонимно, подписываются именем, отчеством, фамилией, указывая даже возраст и номер профбилета. Их жалобы подкрепляются цитатами из речей и постановлений, вырезками из центральных газет — передовых статей и фельетонов. У каждой такой жалобы имеется исходящий номер, на каковой можно при необходимости ссылаться, сообщая, что ожидается ответ в установленные высшими инстанциями сроки, хотя зачастую то, что вызвало гражданский гнев жалобщика, не стоит и выеденного яйца. С таким же успехом можно жаловаться на ураган или извержение вулкана.
Однако, чего греха таить, в некоторых учреждениях к жалобам, и притом весьма серьезным, обоснованным, отношение, мягко выражаясь словами поэта, «плевое». Жалобы надолго застревают в канцелярских дебрях, и раскопки их длятся месяцами.
Ибрахан, получив назначение в комбинат, поставил себе за правило незамедлительно реагировать на сигналы с мест. На письменные накладывал категорические резолюции: «Срочно разобраться!», «Проверить и доложить!», а по устным — вызывал к себе исполнителя и под его личную ответственность поручал, вникнув в суть, удовлетворять претензии клиентов. Ибрахан не уставал повторять, что заказчик, он же покупатель, он же потребитель, он же клиент, он же заявитель, всегда прав. И этому неопровержимому тезису подчинил всю повседневную деятельность комбината. И не его, Ибрахана, вина в том, что далеко не все жалобы решались тут же на месте, в присутствии заявителя. Всякий здравомыслящий человек понимал, что серьезную жалобу нельзя решать с кондачка, тяп-ляп, в один присест. Серьезная жалоба требовала серьезного, вдумчивого к себе подхода и невольно превращалась в «Дело №», а «Дело №» становилось нередко трудноразрешимой проблемой.
После такого небольшого отступления да будет нам позволено пройти в приемную Ибрахана, переполненную как вагон трамвая в часы «пик». Многие жалобщики явились задолго до начала приема, успели перезнакомиться друг с другом, громко переговаривались, изливая свои беды и нужды, заставившие их отпроситься с работы или оставить на соседку малых детишек.
Девять часов утра. Директор молча проследовал в кабинет. Секретарша предложила прекратить курение в приемной, призвала к тишине. Затем опросила пришедших на прием, собрала анкетные данные и выяснила суть их претензий. Записи передала начальству, а оно, не торопясь, приступило к глубокому и основательному их изучению, дабы во всеоружии подготовиться к приему.
Прошло не менее получаса, когда из кабинета последовал звонок. Аклима назвала первого по списку заявителя. Им оказался молодой словоохотливый паренек, лет двадцати, недавно вернувшийся из армии.
Ибрахан вышел из-за стола на середину кабинета, поздоровался за руку с клиентом, усадил в кресло и, экономя время, не дал посетителю высказаться:
— Значит, часы барахлят?..
— В армии от командования в подарок получил, вот и надпись на часах. Шли секунда в секунду, а отдал их в ремонт и… на работу стал опаздывать…
— Опаздывать нехорошо, бывшему солдату негоже нарушать дисциплину.
— И я так говорю. На ваших часах сколько сейчас?
— Двадцать минут одиннадцатого…
— А на моих без двадцати десять. Куда это годится?
— Вот вам письменное распоряжение, пройдите в мастерскую: в три дня приведут в порядок. А то сегодня на работу опоздали, а завтра на свидание… Хи-хи… Невесту этак можно потерять, — хихикнул Ибрахан и проводил клиента до дверей. Снова нажал звонок.
В кабинет влетела старушка и, не дожидаясь, пока Ибрахан проделает свой обычный маршрут от стола к середине кабинета, окатила его пулеметной очередью и подвела к зеркалу:
— Посмотрите, на кого я похожа?
Ибрахан опешил и не знал, что ответить:
— Как на кого? На себя…
— С этой прической, остриженная под молодежную польку? Опозорили мою седую голову.
Прическа действительно была более чем странная для женщины в годах. Но сразу признаться в том, что в парикмахерской напортачили, Ибрахану не хотелось, и он попытался свести все к шутке:
— Я не знал вашего отца и мать, а потому мне трудно сказать, на кого вы больше похожи.
— Не трогайте моих родителей, да будет земля им пухом…
— Напрасно, ханум, сердитесь. Как мужчина, должен прямо сказать, что прическа вам к лицу. Она молодит, и вам не дашь ваших лет… Поверьте моему вкусу. Я могу приказать, и вас причешут по-другому, по… В этой прическе вы так похожи на Шульженко, что вот-вот, кажется, запоете: «Парней так много холостых, а я люблю женатого…»
— Ну, положим, у меня другая песня…
Звонок. Аклима впустила следующего.
— Чем вам не угодило наше фотоателье?
— Почему не угодило? Прямо в лицо угодило. Никак себя не могу узнать. Сами убедитесь, — и протянул фотоснимки.
— Верно, получилась накладка: к вашей голове присобачили чужую физиономию… Ошибку исправим в наилучшем виде.
Вслед за пострадавшим от фотобрака вошла домашняя хозяйка с керогазом.
— Скажи ты мне, пожалуйста, почему мой керогаз, как покойник, не горит, не дымит?
— А почему вы ко мне пришли? Идите в мастерскую, там вам его и починят.
— А я потому и пришла, что там три раза чинили и по пол-литра за каждый раз брали, а керогаз ни с места, какой-то в нем карбюратор, говорят, испортился…
— Что за чушь несешь, мамаша? Какой в керогазе карбюратор?
— Вот и мне люди то же самое говорят… а твои охламоны три пол-литра у меня выманили за этот карбюратор…
Ибрахан понял: женщина стала жертвой каких-то ловкачей из «Металлоремонта».
— Оставьте здесь керогаз. Завтра зайдите за исправным… Договорились? Я им такой карбюратор покажу, что до седьмого колена помнить будут и детям накажут…
Очередной посетитель озадачил Ибрахана неожиданным вопросом:
— Товарищ директор, вы любите стихи? Поэзию?
— Я не для того принимаю посетителей, чтобы отвечать на глупые вопросы.
— Вопрос ничуть не глупый. Эта поэзия прямо к вам относится. Как сказал поэт: «Что за толк мне от того, что мир широк, когда туфли жмут». Со мной еще хуже, не жмут, а колят. Три раза ходил к вашим сапожникам. Избавьте, говорю, от гвоздей, что остались после ремонта.
— От кого я это слышу? От молодого джигита?! Тогда у меня вопрос: историю ты читал?
— Как не читать? На пятерки учился.
— Плохо, видать, учился. Еще раз прочитай про Спартака. Он воинов заставлял по сто километров бегать в ботинках с гвоздями, а ты…
— Уж лучше вы еще раз прочитайте историю древней Греции. Это не Спартак, а спартанцы на голых кроватях спали.
— Зачем далеко ходить — возьми индийский факиров или йогов: они и посейчас на гвоздях спят, а ты каких-то трех гвоздиков испугался. Где же закалка молодежи?! Нежные вы стали, инкубаторные…