Шагею, сыну Шахмана, не дождавшемуся бригады ИДБС, посчастливилось попасть в мусульманский рай. Приняли его там знатно, усадили на почетное место. Красота кругом неописуемая. У Шагея глаза разбежались, он не знал, на чем остановить взор. В воздухе царило истинное благовоние, пришельцу с Земли трудно было с непривычки дышать.
Нигде никаких секретарей, бдительно охраняющих массивные дубовые двери начальственных кабинетов, а на дверях — никаких предостерегающих табличек: «Прием от и до». Больше того, начальники то и дело выглядывали из кабинетов, сами зазывали к себе посетителей и тут же, не отходя от письменного стола, решали сложнейшие дела.
Шагей не мог налюбоваться райскими красотами. Ангелы обоего пола, неслышно порхая, окружали Шагея и потчевали непередаваемо вкусными яствами и крепким чаем из его заветного старого медного самовара.
Увидев свой самовар, Шагей радостно засуетился. Он готов был обнять его, как родного человека, но самовар вовсю кипел, и бабай чуть не обжегся.
— Каким образом к вам попал мой любимый самовар? — удивился бабай.
— Мы извлекли твой самовар из утильного небытия, — возвестили ангелы под звуки труб, — и сохранили его в ожидании твоего пришествия в рай в благодарность за твою праведную жизнь; ведь ты все годы берег самовар, словно святыню, как память об отце. А тех, кто разлучил тебя с твоим самоваром, всевышний осудил — одну тысячу восемьсот и еще пятьдесят лет вариться в адском котле при температуре в две тысячи градусов.
Сидел себе Шагей в раю и попивал чай, попивал час, попивал два, и казалось, нет конца райскому чаепитию. Над головой летали райские птицы, распевали песни легкого райского репертуара. Шагей аж взмок, неустанно вытирая лицо нежнейшим махрово-райским полотенцем, а расставаться с родным самоваром страх как не хотелось.
Когда же с чаепитием все-таки было покончено, раскрылись райские врата и к старику подбежали семьдесят семь обольстительных красавиц, не сравнимых ни с чем своей неземной красотой. Они подхватили бабая и вознеслись в райские кущи. Боже ты мой! Что только здесь, в кущах, не росло! Тут, видать не без помощи местных мичуринцев, одно дерево приносило сразу семьдесят семь различных плодов и овощей. Да, да, на одном дереве росли апельсины с виноградом, гранаты с арбузами, орехи и дыни! А рядом мирно протекали молочные реки: одна — из взбитых сливок, другая — из кислого молока — катыка.
Райские девушки, отталкивая друг друга, льнули к Шагею, обхаживали его. Эх, скинуть бы Шагею лет пятьдесят, он показал бы райским гуриям, на что способен.
Едва Шагей мысленно высказал столь греховное желание, как свершилось чудо: бабай перестал быть бабаем, исчезли морщины и седина, тело налилось свежей молодецкой кровью, мускулы напряглись, как у молодого в восемнадцать — двадцать лет. Мешкать нечего! Он поманил пальцем самую стройную, самую красивую девушку. Та послушно подбежала, он заглянул в бездонные карие глаза и обомлел… Кто бы, вы думали, предстал перед ним? Соседка Минникунслу! Куда девались ее внушительные отложения на бедрах?! Она была само совершенство и по красоте могла бы сойти за первую гурию в раю.
Минникунслу поднесла земному соседу серебряную чашу со взбитыми сливками. Глаза ее заблестели, словно в них вселились бесенята. Омоложенная Минникунслу прижалась, насколько позволяли райские правила приличия, к Шагею и страстно зашептала: «Десять лет прожили мы с тобой бок о бок. Будь ты чуточку умнее, давно бы понял, что означают мои тяжкие вздохи. Но ты равнодушно проходил мимо, а я уподобилась бездыханной рыбе, выброшенной на берег. Будь ты чуточку умнее, мы давно соединили бы наши дома. Вместо двух труб дымилась бы одна, и мы бы создали для нас с тобой не на небе, а на земле настоящий рай…»
Шагей болезненно вздрогнул и пустился бежать. Минникунслу за ним. Вот уже расстояние между ними — не больше волосинки. Хищной птицей налетела Минникунслу на Шагея, который помолодел и стал во сто крат желанней. Шагей с трудом вырвался из цепких объятий обольстительной соседки. Но что за чертовщина?! Минникунслу обернулась летучей мышью, накрыла молодого джигита широкими крыльями и сковала Шагея с головы до пят железными обручами. Он собрал все недюжинные силы и разжал железные кольца: «Не хочу! Не хочу!» — и проснулся в холодном поту, с тяжелой головой.
Раскрыл глаза. В доме — кромешная тьма, не видать ни зги. Подал голос, никто не отозвался. Тишина. Включил свет. Обошел дом, нигде никакого беспорядка. Всюду чисто, прибрано.
При воспоминании о рае, о встрече в том, потустороннем мире с Минникунслу ему стало не по себе. И приснится же такая чертовщина!..
Вдруг взгляд его упал на вещи, каких раньше не было в его доме: на гвозде в прихожей висели новая заячья шапка-ушанка непостижимой конфигурации и короткое стильное пальто ослепительной, ярко-красной расцветки. А его старой шапки и стеганки и след простыл. Значит, кто-то сюда приходил? И только тут он догадался: да это же были Факай с Акопом! Это дело их рук!
Любопытства ради примерил новую шубу. Наряд для огородного пугала! В плечах — двухметровый балахон, суженный книзу до метра, в длину — словно куртка. Посмотрел на себя в зеркало: настоящий заграничный стиляга.
Засунул руки в карманы шубы и обнаружил записку: «Носите на доброе здоровье, дорогой Шагей-бабай! ИДБС».
Разгневанный Шагей клокотал, точно вода в кипящем самоваре. Баста! Такого издевательства он не потерпит! Он напишет в Уфу! Не поможет — в Москву! Он учинит им, устроителям бытовых сюрпризов, такой сюрприз, что они запомнят его до конца дней своих!
Не дав остыть гневу, он помчался с утра пораньше в новом наряде в комбинат, к Ибрахану. Пусть прохожие подымут его на смех, пусть мальчишки проводят его улюлюканьем, он снесет все колкости и прогуляется по Яшкале в этом шутовском обличье! Неплохо бы еще нацепить на шубу плакат: «Я — жертва ИДБС!» Но сдержался, еще, чего доброго, милиция оштрафует за нарушение общественного порядка.
Несмотря на предупреждение секретарши, что у Ибрахана идет важное совещание, Шагей распахнул двери кабинета. Там кроме Ибрахана был Булат. Они о чем-то оживленно беседовали. При виде бабая в столь странном наряде оба невольно улыбнулись.
— С обновкой вас, дорогой бабай! — с деланным радушием воскликнул Ибрахан. — В новой шубе вы совсем как молодой человек.
Бабай молча сбросил с себя ненавистную шубу и шапку, швырнул их на диван.
— Сами носите, если хорошо! Пускай она и вас молодит, а мне верните мои заветные вещи. Мало вам самовара, теперь за носильные вещи принялись. Я отсюда не уйду, пока ваши бандиты не вернут мне мою зимнюю стеганку с поясом и лисью шапку.
Ибрахан понял, что старик не шутит, нажал кнопку:
— Факая и Акопа — ко мне!
Те на третьей скорости прибежали на зов начальства. Когда же узнали, в чем дело, не испытали угрызений совести, прикинулись невинными овечками.
— Это ваша работа? — грозно спросил Ибрахан, указывая на лежавшие на диване шубу и шапку.
— Наша! — как ни в чем не бывало ответили они.
— Дорогой бабай, прошу вас, наденьте это одеяние и выскажите мастерам свои претензии…
Шагей нехотя снова нарядился в модерновую шубу и шапку.
— В этом наряде вы сделали меня посмешищем всей Яшкалы!
— Мы выполнили все, что вы просили. Нас учили, что желание заказчика — закон… — без тени иронии произнес Факай. Акоп безмолвно кивнул головой.
— Вы слышите, что мастера говорят? Вы сами выбрали фасон…
— Неправда! Я еще с ума не сошел! — истерически запротестовал Шагей.
— Я вам освежу память, — настаивал Факай. — Вы приходили с заказом к нам в ателье…
— Приходил, ну и что?
— Мы отказали вам. Так, мол, и так: есть распоряжение уважаемого Ибрахана Сираевича — принимать заказы на дому. Было такое?
— Было…
— Мы и пришли к вам домой, показали журнал мод, и вы самолично, без нашей подсказки, выбрали этот фасон. Мы сняли мерку и мирно ушли. Теперь, выходит, мы же виноваты. Скажите прямо — фасон вам разонравился. А то с больной головы на здоровую…
— Не делайте меня сумасшедшим, — взорвался Шагей.
Ибрахану стало совершенно ясно: мастера чего-то крутят. Однако, не желая разоблачать их в присутствии старика, отдал приказ:
— В три дня сшить новую шубу и шапку!.. Убытки отнесем за счет мастеров! Все! Вы удовлетворены, почтенный бабай?
Шагей горячо запротестовал:
— Не надо мне новую! Верните старую! Ангел смерти Газраил примет меня и в старой стеганке. А в вашей обновке мне место в пекле, у шайтана…
— Ладно, успокойтесь, вернем вам старое…
— Это невозможно, дорогой товарищ начальник! — обрел дар слова Акоп.
— Как так невозможно?! Я приказываю!
— Вещи давно у старьевщика… — пояснил Факай.
— У какого такого старьевщика?
— У обыкновенного… Два раза в неделю он приходит из утильсырья за обносками и ветошью…
— Ну и наделали делов! — вспыхнул Ибрахан. — Знать не знаю никаких старьевщиков! Хоть из-под земли найдите вещи уважаемого Шагея! Все!
— Нет, не все! Далеко не все! — заговорил снова ничуть не успокоенный Шагей. — Я буду не я, если не выведу вас на чистую воду. Я докопаюсь… Я подозреваю, что моя шуба пошла туда же, куда и самовар.
— Вы что имеете в виду, уважаемый? — спросил Ибрахан, как бы давая понять, что он прежде всего сам кровно заинтересован в том, чтобы разоблачить нечестные махинации своих работников.
— А то и имею в виду, что краеведческий музей предлагал мне большие рубли за самовар и шубу — их ни за какие деньги нигде теперь не купишь… Мое дело предупредить… До прокурора дойду, а правды добьюсь… — и громко хлопнул дверью.
Факай и Акоп собрались было тоже уйти, но Булат, хранивший все время молчание, задержал их:
— Оставайтесь! Мы с вами еще поговорим. Признайтесь, всю эту историю с дурацкой шубой вы нарочно придумали, чтобы подорвать передовое ибрахановское движение? Вы играете на руку нашим противникам…
— Мы ни во что не играем… Мы действовали точно по вашим указаниям, товарищ Булат, — неуклюже оправдывался Факай.
— Врете! — взорвался главный технолог. — Наглая ложь! Таких указаний ни я, ни кто другой вам не давал! Я сказал этим жалким пигмеям: «Думайте! Думайте, как лучше обслужить население в духе ИДБС!» А они… Заставь дурака богу молиться, он… А постыдная история со знатной дояркой, депутатом. Это же скандал на всю Башкирию! Я требую решительных мер. Это не случайные ошибки…
Ибрахану, по одному ему известным причинам, не хотелось громить Факая, но и попустительствовать было рискованно.
Факай виновато и покорно опустил голову:
— Что было, то было. Признаю свою вину целиком и полностью. Ум за разум зашел…
— Я просил представить объяснительную записку, а вы…
— Я сделал для себя выводы… Посмотрели бы, какие у нас ненормальные условия работы. Кругом шум, гам, толчея, голова кругом идет. Как тут не спутаешь длину с шириной. Удивительно, что на нас поступает так мало жалоб. Порядочного человека принять негде…
— Построить новое помещение пока не можем… — перебил Ибрахан тираду Факая.
— А мы и не просим. Нам нужна отдельная комната для приема заказов…
— Браво, браво! — захлопал в ладоши Булат. — Долго над этим думали? Подальше от посторонних глаз, чтобы все — шито-крыто… Будете сдирать калым, не стесняясь, по таксе: с кого дефицитными материалами, а с кого наличными…
— Гнусная клевета!
— Довольно пререкаться! — Ибрахан предвидел, что спор до добра не доведет, и отпустил Факая с Акопом. — Можете идти, а мы еще подумаем, чем вам помочь.
НЕРАЗРЕШИМАЯ ПРОБЛЕМА
— Что вы предлагаете? — спросил Ибрахан.
Булат беспомощно развел руками: ему нечего было предлагать.
Некоторое время назад Факай просил Ибрахана разбить пошивочные ателье на первый и второй разряды и, соответственно, установить новые, повышенные расценки. В директора ателье первого разряда прочил себя, естественно, Факай. В этом предложении на первый взгляд не было нечего предосудительного. Напротив, в финансовом отношении оно сулило комбинату некоторые выгоды, но самому Факаю неизмеримо большие.
Булат раскусил факаевский маневр и открыл глаза Ибрахану, который готов был уже подписать соответствующий приказ, поскольку это совпадало и с его личными интересами.
Нет, нет, боже вас упаси, как могла вам прийти в голову крамольная мысль, будто Ибрахан сдирает со своих подчиненных «калым»?! Ибрахан никогда ни с кого ничего не брал, никогда не понуждал делать ему ценные подарки, подношения. Как-то кто-то из малосознательных сотрудников попробовал открыто, на собрании, преподнести Ибрахану дорогой письменный прибор в ознаменование юбилейной даты — годовщины со дня вступления его в должность управляющего комбинатом. И чем все это кончилось?!
Если б вы слыхали, как Ибрахан отчитал неудачливого подхалима! От него и мокрого места не осталось.
— Государство платит мне оклад, какой я заслужил! Мне этого вполне хватит! А ваши подарки оскорбляют меня перед всем коллективом и бросают тень на мое доброе и незапятнанное имя.
Дальновидные и понимающие толк в жизненной тактике подхалимы сообразили, куда гнет Ибрахан: хорошо, больше не будем позорить начальство открыто перед всем коллективом…
— Что же вы предлагаете, Булат Арсланович? — в который раз спрашивал Ибрахан.
Булат загадочно молчал. Ибрахан обсуждал вслух разные варианты.
— Сохранить в ателье все, как есть, вы правы — нельзя. Поставить Факая в ателье первой категории, согласен, — опасно. Выделить ему отдельную комнату для приема заказов — тоже нельзя. А что же можно?
— Остается одно — то, чего мы с вами безуспешно добиваемся столько времени: включить Факая и всех сопротивляющихся в активную работу по линии ИДБС!
— Хорошо… Пусть будет по-вашему, но кто поручится, что Факай прекратит, как вы выражаетесь, свои темные махинации? — Ибрахан говорил это таким тоном, что никто не мог заподозрить его в пристрастном отношении к Факаю, в желании любой ценой сохранить его для комбината.
Булат сокрушенно вздохнул:
— Да… Заколдованный круг! Неразрешимая проблема! Не может быть… — и снова задумался, обхватив голову ладонями. — Да где гарантия, что в ИДБС он не будет обслуживать на дому выгодных клиентов? Неразборчивый и наглый, Факай определенно напорется на неприятности. И тогда мы с вами заработаем на орехи… Будем чесать затылки, но поздно… Однако при всем том я склонен заставить их работать на благо ИДБС. Правда, нам с вами прибавится хлопот — не спускать с них глаз…
— Быть по сему, — изрек Ибрахан. — Заготовьте приказ: за грубое обращение с заказчицей — депутатом Верховного Совета, как ее там фамилия, Факаю объявить выговор. За шутки с Шагеем — вы там сформулируете как следует — Факаю строгий выговор, а Акопу — просто выговор. И подтвердить старый приказ об их работе по ИДБС… Я подпишу. Пусть ищут новые формы работы…
На другое утро Факаю и Акопу дали ознакомиться с приказом директора. Они встретили его мужественно и достойно.
— Одним выговором больше, одним меньше — какая разница! Не выговорами жив человек! — философски воскликнул Факай. — Не в этом смысл жизни… А искать новые формы работы мы будем! С удовольствием!
«Не будет по-твоему, дорогой Булатик! — рассуждал Факай. — Обведем тебя вокруг пальца, как миленького, и за то скажем тебе пребольшое спасибо… Идти по домам? Пойдем! Но со списком домашних адресов начальства. Никого не пропустим! Всех обойдем…»
Радужным рисовалось будущее и Акопу. Денежки бурной весенней рекой потекут в карман. Акоп тоже будет пользоваться факаевским списком адресов.
Кое-какие перспективы открывались и перед Булатом. Он будет начеку, зорко будет следить за Факаем, Акопом и прочими жуликами. Чуть что обнаружит, прижмет их к стенке… Хватит играть роль невинного бессребреника…
РОДИС — ЗОЛОТЫЕ РУКИ
Скитаясь по городам, Родис в каждом новом месте выдавал себя то за механика-универсала, то за многопрофильного техника. На Булата Родис после первой их встречи на яшкалинской танцевальной площадке произвел не особенно благоприятное впечатление. Родис не выдерживал долгого, устремленного на него постороннего взгляда, казалось, что он все время настороже.