Но не многие посещали Великих в этой их обители. Знать считала часовню слишком убогой. А слуги боялись связанных с этим местом рассказов, предпочитая ей городские часовни и храмы. И все же в ней не царил дух запустения. Ни один камень не дал трещин, ни один подсвечник не свалился с подставки перед безликими статуями, не разбилось ни одно, хрупкое по своей природе, витражное окно.
Эрвианна де Байе стояла в центре часовни, с низким полотком над головой и отлитым из золота солнцем под ногами, и оглядывалась по сторонам. Вглядывалась в маски на статуях. В потолок. В золотые лучи, расползающиеся по серому каменному полу.
Она сама не знала, что жаждет увидеть. Что должна увидеть, заметить. Хоть одна подсказка. Хоть намек…
— Ох, папа, вечно ты со своими загадками… — раздраженно процедила она сквозь зубы.
Но несколько успокоившись, закрыла глаза, и мысленно повторила то, что написал ей отец.
«Поговори со мной наедине.
В лучах заката и тенях безличья.
Станцуй со мной на тонком острие.
Склони колени перед истинным величьем…»
В том, что это именно то место она не сомневалась. Часовня в королевском саду была единственной в столице, а может и всей стране, двери которой выходили не на восток, а на запад.
Подобная странность была связана с тем, что изначально это место часовней и не было. Но на такую мелочь, как вход, предпочли закрыть глаза.
— «…Станцуй со мной на тонком острие…» — прошептала Эрвианна одними губами, и взгляд ее зацепился за солнце под ногами. — Ну конечно… Ну, папочка!
Лучи были разными, одни шире и длиннее, другие короткие. Эрри выбрала самый тонкий и закрыла глаза, воскрешая в памяти шаги сарвы. И глубоко вдохнув, собравшись с силами, двинулась от центра по лучу. Три шага по тонкому, один вправо, на самый широкий. Шаг назад. Шаг влево. В груди Эрри нарастало пение уфии. Тревожное и кипятящее кровь. Оно выводило мелодию сарвы, и губы герцогини сами собой растягивались в улыбке. В глазах разгорался огонь азарта. А пальцы подрагивали от страха. И все же она продолжала мурлыкать сарву себе под нос и переступать делать шаги, давно забытые, но все так же любимые.
Еще шаг вправо и Эрри остановилась перед одной из безликих статуй.
«…Склони колени…» — пронеслось в голове, и она опустилась на холодный камень.
«Enim magnitudo dare sanguinem!»
«За величие отдай кровь!» — гласила надпись, вырезанная в камне под ногами. И заканчивалась неглубокой выемкой, точкой под восклицательным знаком.
Эрри медленно вытащила одну из длинных острых шпилек из волос. Светлая непослушная прядь тут же упала на лицо, и она раздраженно заправила ее за ухо. Ей едва удавалось сдержать дрожь, когда острие шпильки впилось в указательный палец, и тяжелая капля крови упала точно в выемку.
Несколько мгновений, которые Эрвианна даже не дышала, ничего не происходило. Настолько долгих мгновений, что она успела подумать о том, что сделала глупость, решив подтвердить свою догадку. И тронулась точно, как и мать. Разочарованно вздохнула и слизнула еще одну каплю крови, с и без того покалеченной руки. И уже собиралась плюнуть на все и вернуться в свои покои во дворце. Когда услышала резкий щелчок и статуя Великого в золотой маске сделала шаг вперед, открывая черный зев прохода.
— Шарам бы тебя побрал, папа! — ругнулась Эрвианна себе под нос, шикнув на, чуть не выскочившее от страха из груди, сердце.
Но привычно сделав несколько глубоких вдохов, шагнула вперед. Статуя тут же встала на место, а по стенам зажглись факелы, сами собой, освещая крутую лестницу вниз.
Эрвианна сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Но тут же расслабилась. Не ради этого ли она и пришла?
Шаг за шагом она спускалась навстречу неизвестности, что вздрагивала внизу лестницы ярким светом. Пальцы раненой руки скользили по шершавому камню стен узкого коридора с низким потолком, похожим на лаз огромного червя. В животе завязывался шелестящий клубок страха, сжимал внутренности до тошноты и подступал к горлу. Эрри то и дело слизывала, выступившую на прикушенной губе соль с привкусом метала. Заставляла себя дышать глубже, подавляя приступ паники, что настигал ее каждый раз в тесных помещениях. Разгоняла ладонью мелкие мурашки, ползущие по всему телу, от щиколоток до самой макушки. Но все же дела шаг за шагом, силясь понять, что хотел ей сказать отец. Что скрывал, даже от матери? Чего не мог написать в письме, имея доступ и разрешение покойного короля на использование магии? И боялась. Боялась, что каждый шаг, что она сейчас делала, словно пила черкающая по дереву, отрезал путь назад. Боялась того, что ждало ее впереди.
Последняя ступень и перед Эрри открылась ярко освещенная библиотека.
Множество книг на высоких стеллажах. Стол, забросанный бумагами. Пара кресел и ниша с крепкими напитками. Вешалка с единственным серым плащом на ней. Огромное зеркало в человеческий рост, с рамой исписанной непонятными письменами и россыпью камней оки. Отдельный стеллаж с песками и зельями, о существовании которых Эрвианна де Байе даже не подозревала. Здесь пахло книгами и пылью. Она неуверенно переходила от одного стеллажа к другому, проводила пальцами по корешкам, вчитывалась в названия. Некоторые были просто по истории, но большинство… Большинство книг хранили в себе тайны магии, и само пребывание в этом месте, могло стоить жизни Эрри. Но почему-то это ее не пугало. Была какая-то детская уверенность в том, что здесь она смогла бы пересидеть даже падение мира. И никто кроме нее не войдет сюда. Страж в золотой маске не позволит этого. Или может она просто хотела, чтобы так было? Хотела, чтобы было хоть одно место на свете, где она бы чувствовала себя в безопасности.
Эрри медленно провела пальцами по стеклянным пузырькам разных цветов и форм, с надписями на незнакомом языке и улыбнулась. Пески времени и те, что использовали для тайной переписки, она узнала и так. Красный песок, был, кажется, для одурманивания, а белый — внушение страха. Больше того, ужаса безотчетного и всепоглощающего.
И только у стола нерешительно остановилась. Закусила и без того искусанную губу. Не позволила слезам навернуться на глаза.
Все, что она видела, было написано рукой отца. Его чуть нервный, но ровный и уверенный подчерк, совсем не присущий тому человеку, которого помнила Эрвианна. Невысокий, щуплый, вечно прятавший глаза за толстыми стеклами круглых очков. Хоть Эрри прекрасно знала, что у отца никогда не было проблем со зрением. С неизменной улыбкой на лице, из-за которой лицо покрывалось мелкими морщинами. Он не был красив, но умел располагать к себе. Именно благодаря этой доброй участливой улыбке. Некогда Эрри даже жалела, что не похожа на него ни капли. Что ее черты достались исключительно от матери.
Неверное, дети не должны выбирать любимого родителя, но Эрвианна не умела и не хотела себе врать. Отца она действительно любила. Всей душой.
Эрри опустилась в кресло и подняла первый, попавший на глаза лист, исписанный его рукой. И тут же отложила, закрыла глаза, откинувшись на мягкую спинку.
— Что ты хотел мне сказать, отец? — спросила она тишину и пыль, что царили в, давно не видевшей людей, библиотеке.
Она поднялась и прошла к нише с напитками, среди которых не было вина, зато было несколько разновидностей талливийского виски. Эрри выбрала один из стаканов, и дунула в него, чтобы избавиться от пыли. Поморщилась, проследив за тем, как она поднимается в воздух, и поставила стакан на место. Подхватила бутылку, откупорив ее зубами и выплюнув пробку, как пьяница в захудалой таверне. И тут же сделала несколько больших глотков, приложившись к горлышку. Закашлялась. Стерла слезы, выступившие на глазах.
— Ох, что же за дрянь ты пил, папа? — снова сказала она тишине и шмыгнувшей между стеллажами крысе.
Но ставить на место бутылку и не подумала, снова устроившись в кресле и взяв другую бумагу. После еще одну. И еще. И так несколько раз, пока не наткнулась на запечатанный герцогской печатью конверт.
«Моей маленькой Эрри!» — гласила надпись на нем.
Казалось бы, вот оно — то, ради чего Эрвианна пришла в это место. И все же, чтобы сломать печать Эрри снова отпила храбрости из бутылки с забористым виски.
«Мне безгранично жаль, моя дорогая Эрри, что не удалось уберечь тебя от жестокости этого мира, свидетельством чего является то, что ты сейчас читаешь эти строки…» — говорило, голосом отца и его же ровным, чуть нервным подчерком, письмо.
«Видят Великие, меня может оправдать только то, что я действительно старался это сделать. Именно потому, ты впервые в этих стенах, а меня, скорее всего уже нет среди живых. И я тешу себя надеждой, что жизнь твоя после моей смерти не настолько ужасна, как мне представлялось. А Валения отдала то послание только ради того, чтобы мы смогли еще раз встретиться с тобой, моя дорогая. Пусть даже вот так.
Но если мои самые ужасные подозрения оправдались… И Вистер уже занял трон…
Эрри, никто не станет перечить королю. Никто не скажет и слова, чтобы смягчить твою судьбу. Даже твоя мать. Валения, не станет рисковать, чтобы не вызвать монарший гнев. Ты будешь предоставлена самой себе. Скорее всего, Роневана казнят. Он слишком упрям и благороден, чтобы сменить сторону, даже проиграв войну. Честь и долг для него весят больше, чем даже жизнь. Глуп. Но именно эта глупость и безграничная преданность меня в нем всегда восхищала.
Уверен, тебя отдадут замуж за какого-нибудь ублюдка. И единственное, на что я могу уповать, это на то, что твоя красота и чистота, найдут отклик в самом черством сердце…»
Эрри хмыкнула. Затуманенное талливийским виски сознание позволяло выплакать свою боль и тоску. Но она не плакала. Словно сухой ветер бескрайних песков закручивал смерчи в душе. Но это не мешало топить их в бутылке. Что она и сделала, прежде, чем вернуться к чтению.
«Но помни Эрри, если никто не решился выступить в твою защиту, это еще не значит, что ты осталась одна. В этой библиотеке ты сможешь найти все, что тебе потребуется. Или спрятать то, что не предназначено для чужих глаз. Это место принадлежит только тебе, моя девочка. Все здесь пропитано магией, которая сохранит все твои секреты и спрячет тебя саму, если придется. Ты можешь спрятаться здесь, Эрри. А можешь отвоевать свою жизнь и права. Но хочешь ли ты этого — решай сама.
Какое бы решение ты не приняла, и что бы ты не решила, что бы ни узнала потом… знай, я люблю тебя, моя маленькая сиятельная Эрвианна. Люблю настолько, что не жалею абсолютно ни о чем, что сделал. И уж тем более о том, что собираюсь сделать. Думаю, ты меня поймешь, как это было всегда.
Береги сына. Он ценнейшее, что осталось у всех нас.
Вверяю вас в руки Великих и уповаю на их милосердие в отношении тебя и Дэнни.
С любовью, твой отец. Бремор де Саменти»
Эрвианна отложила лист и расправила его ладонями. После снова перечитала его с самой первой буквы, до последней точки. Даже, невзирая на то, что от выпитого, буквы разбегались испуганными тараканами и расплывались на бегу. После резко выдохнула и перевела взгляд на серый плащ, одиноко висящий на вешалке. Ничем не примечательный. Такой плащ могла бы надеть прислуга или леди, сбежавшая от мужа на свидание к любовнику. Да кто угодно. Просто кусок тряпки, без вышивки или особых отличий.
Качаясь и спотыкаясь, как королевский флагман в шторм, Эрвианна подошла к нему и провела рукой, по холодной гладкой ткани. И сразу же отвернулась.
— Ох, папа, как же я по тебе скучаю. Как мне тебя не хватает. Тебя, Роневана, Дэнни… — всхлипнула тихо сиятельная герцогиня де Байе и, так же качаясь и придерживая грозящие обрушиться на нее стены и стеллажи рукой, направилась к выходу. — Я вернусь, — пообещала она гаснущим за спиной факелам, оказавшись на самом верху узкого лаза, когда страж снова сделал шаг вперед, в этот раз, выпуская ее из тайны ее отца. А теперь и ее тайны.
Ночная прохлада не пахла, как ей бы полагалось, свежестью и запахами рогделии. Скорее холодом. И едва уловимой вонью столицы. Днем она не ощущалась столь резко. Но ночь…
Сухой, как и все теперь в Ангвирии, холод ночи несколько отрезвил Эрвианну. Но не настолько, чтобы она решилась вернуться. Она присела на скамейку, сделала несколько глубоких вдохов, прогоняя туман талливийского виски. И только когда мир перестал качаться, продолжила свой путь.
Но стоило ей подняться, как земля снова качнулась, намереваясь все же сбить ее с ног, и совершенно неожиданно ее подхватила под локоть сильная рука:
— Осторожней. Даже не думал, что королевский сад столь коварен, по отношению к прекрасным женщинам.
Эрвианна вздрогнула и обмерла.
«Это конец!» — пронеслось в голове ураганом, выветрившим весь хмель.
Но уже спустя несколько мгновений, Эрри выпрямилась и, обернувшись, даже смогла улыбнуться.
— Вы меня преследуете, граф Атори? — спросила она, глядя в казавшиеся черными в свете единственного масляного фонаря глаза. — Мой супруг не оценит вашего слишком навязчивого внимания. Он ревнив, даже если вам могло показаться иначе.
— Даже не сомневаюсь, ваше сиятельство, — усмехнулся граф. — Такую женщину просто невозможно не ревновать. Любой мужчина будет чувствовать себя неказистым и недостойным вас.
— Сегодня явно лесть витает в воздухе, — рассмеялась герцогиня, подавив страх и молясь Великим, чтобы Роберт сен Атори его заметил.
— О! Сиятельная герцогиня Байе, открою вам тайну — если несколько человек к ряду вам льстят, то либо вам прочат большой взлёт, либо просто говорят правду. И все же, прошу прощения за бестактность, но что вы здесь делали в столь поздний час?
Скорее ранний. Уже начинало сереть. Эрвианна сжала кулаки но это все что выдало ужас, сковывающий горло. Сказать правду так, чтобы она оказалась ложью?
— Проветривала голову. Или это теперь противозаконно? Я напилась, если уж быть предельно с вами откровенной. И мне стало дурно.
Лицо Роберта дрогнуло, но что он так старательно скрывал: брезгливость, гнев или жалость — понять было сложно. Возможно все сразу? И Эрри неизвестно почему спросила:
— Пьяная женщина — жалкое зрелище, не так ли?
— От части, — предельно честно ответил он. — Но мне кажется, подобное состояние человека определяет другое слово — «отвратное».
— Как вам будет угодно, — чуть расслабившись, пожала плечами Эрри. — Женщины и правда отличаются в дурных привычках от мужчин. Если мужчины ищут в бутылке храбрость и веселье, то женщина — лекарство от душевных ран.
— О! Тогда женщины не большого ума. Подобное лекарство убивает быстрее, чем может вылечить. И вообще, есть множество более приятных и действенных лекарств. Любовь, дружба, охота… вышивание, в конце концов.
— Вышивание? — рассмеялась Эрвианна. — Почему именно вышивание?
— А почему бы и нет?! Все же лучше, чем бродить по ночам, спотыкаясь о порывы ветра.
Эрри поморщилась, но тут же перевела дыхание и улыбнулась:
— Доброй… пока еще ночи, граф! Мне не стоит задерживаться. Дворец — это место, где везде есть глаза и уши.
И получив в ответ осторожный кивок и спокойную улыбку, направилась к своим покоям.
Никто больше не встретился Эрри. Никто не провожал ее взглядом, уже придумывая очередную сплетню. И это не могло не радовать ее.
Уже войдя в свои покои, Эрвианна де Байе перевела дыхание и чуть заметно улыбнулась самой себе, сбрасывая туфли на высоком каблуке.
В гостиной царил полумрак и тишина. Настораживающая, тягучая.
— Оси! — позвала Эрвианна служанку.
— Ее здесь нет! — ответила тень, выходящая из спальни, голосом Тевора сен Фольи. — А мне интересно, где была ты, дорогая жена?
Эрри не смогла сдержать дрожь, что встряхнула ее тело, при виде того, как ее муж, с искаженным яростью лицом, надвигался на нее, подобно исчадью Преисподней. Не смогла скрыть ужас в глазах. И только голос остался ей верен, мгновенно став таким, каким его привык слышать супруг — холодным и бездушным, словно она была тем мраморным стражем, что охранял вход в библиотеку отца.