Я проводил Е. Ш. без всякого сожаления, а оставленную ею бумажку с армавирским адресом смял и бросил в помойное ведро.
— Сик транзит глория мунди! — как говаривал незабвенный друг мой Борис Савинков…»
— Так примете или нет? — с досадой повторил женский голос.
От неожиданности Эдик выронил «БЛОКЪ-НОТЬ». Прямо перед ним стояла вчерашняя очкастая интеллектуалка с двумя огромными связками макулатуры.
Хосефа никогда не могла понять, что понесло ее отца, идальго из обедневшего дворянского рода, в далекую северную Россию и как угораздило красавицу Елизавету Дубровскую, блиставшую в свое время в петербургском свете, связать свою судьбу с этим бродягой и пьяницей. Вечно мотался Хосе Бобадилья по городам и весям и нигде подолгу не задерживался. Из российской столицы — в грязную уездную дыру, из Вильно — в Ревель, из патриархальной купеческой Москвы — в легкомысленный Париж…
Пока девочке не исполнилось девяти лет, родители повсюду таскали ее за собой. Хосефе нравилась такая жизнь. С детской любознательностью впитывала она новые впечатления и радовалась переездам. Она прекрасно говорила на нескольких европейских языках, но лучше других знала, естественно, русский и испанский.
Девяти лет от роду Хосефу отдали на попечение «христовых невест» в монастырь святой Елены. Но учение впрок не пошло: несмотря на строгие монастырские нравы, девочка росла дерзкой и своенравной.
В ней бурлила гордая и авантюрная кровь испанских предков, и монастырская келья казалась ей настоящей тюрьмой. В пятнадцать лет у Хосефы обнаружили повышенный интерес к молодому сеньору Лопе Льяносу, учителю музыки и регенту церковного хора. Ненастной ноябрьской ночью 1890 года она сбежала из монастырской неволи и вместе со своим возлюбленным уехала в Мадрид.
Так началась полная приключений жизнь этой загадочной женщины.
— Только тихо, — долговязый прыщавый конвоир Джон Гиннес приложил палец к губам и кивком головы велел Пепите следовать за собой. Хосефа на цыпочках дошла до конца длинного и узкого тюремного коридора, спустилась по лестнице вниз и оказалась во внутреннем дворике, со всех сторон окруженном высокой каменной стеной.
Джон склонился к подвальному окошку, запустил руку в открытую форточку и вытащил заранее приготовленный и аккуратно уложенный в кольцо толстый канат.
— Отойди, — шепотом приказал он, и Пепита послушно отодвинулась в сторону.
Хоп!
Джон быстро размотал канат и, раскрутив над головой, ловко закинул один его конец на самый верх стены. В лунном свете блеснул альпинистский крюк.
— Готово, — на всякий случай Гиннес подергал канат и убедился, что крюк крепко уцепился за край тюремной ограды. — Давай.
Пепита деловито подоткнула юбку, поплевала на ладони и взялась за толстую веревку.
— Эй, милашка, — в голосе Джона послышалось разочарование, — и это все?
Пепита подошла и поцеловала его.
— Спасибо, — поблагодарила она, — ты меня выручил.
— Я разыщу тебя завтра в Уайтчапле, — тяжело дыша от возбуждения, сказал долговязый. — В трактире мистера Смита. Ты запомнила адрес?
— Уайтчапл, трактир мистера Смита, — повторила Хосефа.
— Там тебя никто не найдет…
— Ты очень добрый, Джонни…
И, обдирая руки и колени, Пепита Бобадилья начала карабкаться вверх по толстому канату. По другую сторону стены ее уже ждала повозка с сеном, которой заправлял ближайший друг Джонни Мак Коллинз.
Трясясь по камням, повозка покатила в сторону Уайтчапла.
— Эй, — вдруг сказала Пепита, когда они проезжали мимо вокзала Ватерлоо. — Останови!
— В чем дело? — обернулся Мак.
— По нужде, — коротко объяснила девушка.
— Тпру! — Мак натянул поводья.
Пепита спрыгнула с повозки и скользнула в тень станционных строений.
Напрасно прождав ее целый час, Мак вздохнул и повернул в сторону Уайт-стрит, где он жил вместе со своим отцом.
Париж, 1895 год
— Прошу вас, мсье, — метрдотель подскочил к красивому молодому человеку в форме офицера британской армии и приветствовал его почтительным поклоном.
— Меня здесь ждут, — сказал посетитель на безукоризненном французском. — Мсье Шарль де Роже…
Метрдотель подвел английского офицера к столику, где Шарль Роже коротал время в обществе очаровательной молодой женщины в сильно декольтированном платье.
— Знакомьтесь, — сказал Шарль, поздоровавшись с приятелем. — Дорогая, это Джордж Рейли, лейтенант королевской британской гвардии. А это, Джорджи, мадемуазель Жозефина де Совиньи…
— Весьма польщен, — англичанин почтительно склонился над благоухающей ручкой красавицы.
В этот вечер он был несказанно красноречив и остроумен. Шарль не узнавал обычно сдержанного Джорджа, а Жозефина не сводила с офицера своих темных бархатных глаз.
— О, англичане весьма забавный народ, — смеясь, рассказывал Рейли. — У них специфическое чувство юмора, и когда вам говорят о тонких английских шутках — не верьте. Вот, например, анекдот, который заставляет хохотать самых чопорных пуритан. Миссис Эйдж попросила своего супруга, профессора математики, сварить яйцо, разумеется всмятку. «А сколько это займет времени?» — испуганно спросил профессор, не знакомый с правилами кулинарного искусства. «Ровно четыре минуты, — ответила миссис Эйдж, — четыре минуты в крутом кипятке, не больше». Педантичный профессор вооружился часами, стал у плиты и принялся ждать. Ровно через четыре минуты его жена зашла на кухню и, к ужасу своему, обнаружила, что муж варит в кипятке брегет, а в руке держит сырое яйцо!
Шарль расхохотался. Пепита слегка улыбнулась. А Джордж вдруг почувствовал, как под столом ее изящная ножка в туфельке коснулась его ботинка!
Взяв извозчика, они с Шарлем отвезли Пепиту, у которой вдруг разболелась голова, в отель «Палас», а сами отправились кутить дальше.
— Это потрясающая женщина, — сообщил Шарль заплетающимся языком, когда они допивали третью бутылку бордо в маленьком ресторанчике на бульваре Капуцинов. — Единственная наследница мсье Совиньи, одного из крупнейших поставщиков французских вин в Новый Свет. Правда, у нее с папа возникла ссора, и своенравная девчонка, чтобы досадить ему, укатила из Булони в Париж. Меня познакомил с нею один мой старый приятель, швейцарец, уехавший недавно в Лозанну. Перед отъездом попросил позаботиться о Жозефине, по крайней мере до тех пор, пока ее отец не образумится. Должен тебе сказать, дружище, — подняв бокал, Шарль сквозь стекло любовался игристой темной жидкостью, — что мадемуазель де Совиньи — настоящая легкомысленная француженка! Пока ее жених гуляет по Лозанне, она времени даром не теряет. То есть мы… — он бросил на Джорджа лукавый взгляд. — Ты понимаешь меня, приятель? Женщины более страстной я не знавал!
Только к ночи Рейли с большим трудом отделался от назойливого и болтливого Шарля. Распрощавшись наконец с ним, Джордж взял экипаж и велел ехать к отелю «Палас».
Пепита еще не спала…
Нью-Йорк, начало 1896 года
— Нет, — сказала Пепита, — ты не сможешь, не посмеешь оставить меня!
Джордж погладил ее по щеке.
— Да об этом и речи не может быть, милая. Пойми сама, я человек военный, подневольный… Начальство требует — я обязан выполнить…
— Но у тебя же отпуск, — капризно повторила женщина.
В темноте ей показалось, будто Джордж усмехается.
— Вот ты за меня и отдохнешь. А я завтра же отправлюсь в Лондон и, если нет ничего срочного, вернусь обратно…
— А вдруг не вернешься?
— Тогда ты приедешь ко мне. В феврале, как и договаривались… Ну все, давай спать.
— Я люблю тебя, — Пепита положила руку ему на грудь.
— Я тебя тоже, — сонным голосом отозвался Рейли. — Спокойной ночи…
Всю ночь Пепита не сомкнула глаз. А наутро Джордж уехал из Нью-Йорка. Напрасно она прождала его весь январь. Он не вернулся.
Англия, февраль 1896 года
В начале месяца Пепита с документами на имя мадемуазели Жозефины де Совиньи, француженки, появилась в Лондоне и пошла по известному ей адресу, где Джордж уже несколько лет снимал квартиру. Но там оказались совсем другие люди.
— Мистер Рейли здесь больше не живет, — сообщила консьержка. — Он съехал еще в середине января.
Разгневанная Пепита без лишних раздумий направилась прямо в военное министерство. Она представилась дежурному офицеру как миссис Джордж Рейли, которая якобы вернулась от парижских родственников и не обнаружила мужа в Лондоне. Озадаченный лейтенант долго ходил по кабинетам, оставив ее в приемной. Наконец он вернулся и сообщил, что в настоящее время мистер Рейли находится в Берлине, куда он командирован вышестоящим начальством.
Берлин, декабрь 1901 года
С неожиданным для себя энтузиазмом Пепита включилась в работу подпольной социал-революционной организации. Она дежурила по ночам в типографии, замаскированной под частную квартиру, правила корректорские ошибки в листовках и воззваниях, переодевшись в неприметное дорожное платье, ездила курьером по всей Германии и даже участвовала в политических диспутах.
Здесь, в Германии, она познакомилась со многими русскими. Ни один из них ей не приглянулся. Какие-то серые ущербные личности, без всякого полета мысли.
Больше всего Пепиту раздражала пучеглазая Надя, которая приехала в Цюрих вместе со своим неказистым и капризным, самодовольным мужем Володей. Целыми днями он что-то писал, закрывшись в одной из комнат, а по вечерам за чаем разглагольствовал о том, какие ошибки делает правительство и что надо предпринять, чтобы их исправить. Он ел и говорил очень быстро. При этом постоянно жестикулировал. Однажды Володя задел Пепитин стакан, и горячий чай вылился ей на платье.
Это было в тот период, когда Хосефа была вынуждена целую неделю прожить в Цюрихе, дожидаясь оказии, чтобы передать в Россию партию нелегальной литературы.
Судя по всему, самую Надю нисколько не раздражал этот мерзкий тип. Напротив, она боготворила Володю, заглядывала ему в рот и согласно кивала в такт каждому его слову. Целыми днями, пока он писал, жена передвигалась по дому на цыпочках и заставляла Пепиту поступать так же.
— Ах, как много Володя работает, — сокрушенно шептала Надя, проходя мимо закрытой комнаты. — Совершенно не отдыхает. А у него такое слабое здоровье!
Она была чертовски предупредительна по отношению к мужу, зато с прислугой превращалась в сварливую бабу и мелочную, придирчивую хозяйку.
Однажды Пепита пошла с Надей на базар. Это было нечто невообразимое! Надя так торговалась из-за каждого пустяка, что продавцы готовы были все отдать даром, только бы она отстала. Мотовка Пепита чувствовала себя крайне неловко, а Надя наставительно говорила:
— Даже человек со средствами должен быть экономен и скромен в быту. Никаких излишеств — вот мой девиз. Зря вы улыбаетесь, товарищ Хосефа! Когда у вас будет своя семья, вспомните мои слова.
После этой поездки в Цюрих Пепита поняла, что революционная деятельность не по ней. Она появлялась на общих собраниях все реже и реже, а потом вовсе исчезла с революционного горизонта, укатив в Париж с бароном Альфредом Бритенбергом, пожилым и очень богатым.
Гейдельберг, 1905 год
Хоронили барона в его родном городе. Гроб должны были вот-вот опустить в фамильный склеп. Закрыв лицо черной вуалью, Пепита скромно стояла в сторонке, пока родственники по очереди прощались с незабвенным Альфредом. Все они с ненавистью поглядывали на грязную шлюху, сократившую господину Бритенбергу жизнь на несколько лет и имевшую наглость явиться сюда в такой торжественный и печальный день!
И лишь толстозадая дочь барона и его обезьяноподобный сын нехорошо улыбались: согласно завещанию, все состояние барона делилось пополам между его детьми.
Правда, они не знали, что их покойный папаша приобрел для своей возлюбленной небольшой, но очень дорогой особняк вблизи Нанта, во Франции. Зато не оставил ей ни гроша наличными.
На следующий день после похорон Пепита познакомилась с выпускником Гейдельбергского университета, российским подданным Вадимом Штейнбергом, которого его приятели называли почему-то товарищем Железным.
— Это мой подпольный псевдоним, — признался он.
К счастью, новый знакомый вовсе не был похож на тех революционеров, с которыми Хосефа зналась в Берлине и Цюрихе. Во-первых, он был весьма обеспеченным человеком, во-вторых, не питал склонности к аскетизму. В-третьих, оказался недурным любовником.
Они сняли квартиру на улице Спасения и вели добропорядочную семейную жизнь. Вадим обожал Пепиту: выполнял любой ее каприз, забрасывал дорогими подарками, водил по самым фешенебельным ресторанам.
Однажды в ресторане «Интермеццо» Пепита увидела… Джорджа Рейли собственной персоной! Она поперхнулась от неожиданности.
— Что с тобой? — заботливо склонился к ней Вадим. — Тебе плохо?
— Нет, — Пепита потерла лоб рукой. — То есть голова закружилась!
Вадим встревожился:
— Дорогая, может быть, лучше пойти домой?
— Нет-нет… — Пепита поднялась с места. — Подожди, я сейчас…
Пошатываясь якобы от головной боли, Хосефа дошла до столика, за которым сидел Джордж, и, словно случайно, задела его юбкой. Рейли поднял голову.
— Извините, — мелодичным голосом пропела Пепита.
— Господи, — выдохнул Джордж, — Жозефина! Ты откуда?
Но Пепита, явно не слыша его, торопливо направлялась к туалетной комнате.
Джордж догнал ее в холле.
— Жозефина! Как ты здесь оказалась?
— Нет, это как ты сюда попал? — красавица гордо подняла голову. — И куда ты делся тогда, когда я ждала тебя в Нью-Йорке, а потом искала в Лондоне и Берлине? И где ты пропадал все это время?
Джордж смутился:
— Жозефина, ты же знаешь мою службу… Ну, прости меня, прости… Господи, ты совершенно не изменилась за все эти годы! Даже еще лучше стала!
Хосефа слегка улыбнулась:
— А ты остался все таким же дамским угодником… Ты здесь опять по делам службы?
— Да. А ты здесь живешь? Вышла замуж?
— Да, — не моргнув глазом, соврала Пепита. — Здесь я со своим мужем.
— Как бы нам встретиться и поболтать? — умоляющим тоном спросил Рейли. — Может быть, приедешь ко мне в гостиницу?
— Адрес, — женщина протянула руку. На обратной стороне визитной карточки офицер торопливо набросал адрес отеля. — Мне пора, — сказала Хосефа и, не оборачиваясь, направилась в зал.
Той же ночью она, прихватив с собой все драгоценности и содержимое кошелька Вадима, покинула господина Штейнберга. А ранним утром уже тряслась в поезде, направляясь из Гейдельберга в Мюнхен вместе с капитаном английской королевской гвардии Джорджем Рейли.
Мюнхен, март 1906 года
— Вам ведь уже немало лет, фрау Бобадилья, — сказал доктор. — Поэтому я советую быть крайне осмотрительной. Вы должны соблюдать режим, отказаться от острого и соленого и ни в коем случае, фрау, ни в коем случае не поднимать тяжести. Сейчас очень опасный период, очень опасный!