Как-то незаметно получилось, что мы переместились в предполётную землянку второй эскадрильи на краю аэродрома, где обычно экипажи собирались в ожидании вылета, многие потихоньку расползлись. К нам присоединились ещё трое, как оказалось, это ещё один безлошадный экипаж, то есть собрались те, кому завтра не вылетать и посиделки продолжились вторым кругом. На столе возникла жареная картошка, заправленная тушёнкой, квашеная капуста, яблоки и лётный шоколад.
Верочку сплавили спать, я осталась с пятью ребятами одна. Мне нужно было тогда же уйти с сестрой, но… Может мне нужно было выдавить из души пережитую встряску с липкими щупальцами страха, может просто накопившуюся усталость, а может расслабиться и отвлечься, ведь нагрузка у меня не маленькая, пусть не запредельная, но ежедневная. Может это только кажется, что раз в день слетать куда-нибудь по нашим фактически ставшими безопасным тылам это ерунда. Тем более, что процесс полёта мне нравится и в воздухе я получаю искреннее удовольствие. Что-то есть завораживающее в том, что эта механическая птица полностью послушна твоей воле, что через ручку управления, руки, ноги и другие органы чувств получаешь все ощущения полёта. Вот как описать, что лёгким отклонением рукоятки и педалей ты заставляешь самолёт плавно лечь на удерживающий его воздух и сделать вираж, всем существом ощущая, как крылья скользят по невидимым воздушным рельсам. Как чувствуется каждый порыв ветра, восходящий или нисходящий воздушный поток. Вообще, полёт сейчас для меня стал чем-то похожим на то, как в детстве мы бегали, раскинув руки, и представляли себя самолётами или птицами, ведь тогда, изображая ртом тарахтение мотора, были подвластны любые манёвры, а растопыренные пальцы в сознании реально опирались на воздух, как положено настоящим крыльям. Ведь тогда всё тело, руки и ноги были этим воображаемым самолётом, и всё было подвластно малейшему желанию… Теперь не нужно рычать горлом и языком, мотор сам тарахтит свою песню, а вот в части подвластности желаниям всё как было тогда.
И не нужно говорить, что вся моя власть жёстко регламентирована характеристиками самолёта. В полёте, вернее, в ощущении полёта, нет километров в час, нет заданных и определённых углов тангажа или сантиметров от главной аэродинамической оси, есть ощущения, которые настолько родственны эмоциям, что отделить их часто невозможно. И пусть мне сто раз физиологи расскажут, что фотон света упал на сетчатку глаза, выделил какой-нибудь эрг энергии, пройдя сквозь роговицу, хрусталик и стекловидное тело. Как в конкретной колбочке или палочке возникло возбуждение, и по нервному волокну побежал сгенерированный электрический потенциал. Который где-то в головном мозге был проанализирован и превратился в комплекс возбуждения, который я воспринимаю как красивое красное платье или цветок розы с капельками росы на лепестках. Для меня всё равно было, есть и будет: я повернула голову, бросила взгляд, и мне понравилось или не понравилось то, что я увидела. А все эти колбочки и палочки оставьте себе на память… Вот и очарование полёта для меня – именно набор переживаний и эмоций, что не мешает мне думать об остатке горючего в баках или о том, как лучше и безопаснее заходить на посадку и крутить головой, чтобы не пропустить возможное нападение…
Сосед как-то говорил, что счастье, это когда с радостью бежишь с работы домой и когда из дома с радостью бежишь на работу! Как-то услышала разговор моего летнаба с приятелем, он не понимает, как не свихиваются дальние бомбардировщики, когда всю ночь их самолёты словно висят в тёмной пустоте, когда никаких манёвров и ничего не происходит, надо замереть и смотреть по сторонам часами. Потом словно взрыв короткие минуты выхода на цель, бомбёжка и снова часами висеть в чёрной пустоте, пока не прилетишь обратно. В принципе, у меня ведь то же самое, может самолёт мой висит в воздухе не так долго, и не в темноте, хоть и видно как внизу проплывает земля, но я в это время особенно не маневрирую, не выполняю никаких действий, сижу себе, держусь за ручку управления, ногами удерживаю курс, да кручу головой, чтобы видеть небо. Скучно и однообразно! Как водителю в дальнем рейсе или путнику шагающему куда-то. Но вот только для меня это не бестолковое ожидание в вынужденной позе. Я лечу! Я чувствую, как мои крылья рассекают воздушные струи, как винт отбрасывает назад перемолотый воздух и тянет самолёт вперёд! Не буду говорить, что чувствую каждую нервюру, но я живу полётом. Я сама – самолёт и мне нравится плыть в небе над землёй, выписывать в небе змейку, чтобы никто не подкрался незамеченным, наслаждаться ровным стрекотанием мотора, вообще, удивительным миром, где нет наземной суеты и толкотни, где не только вперёд-назад и вправо-влево, а ещё вниз и вверх… Поэтому я не думаю, что экипажи дальников в своём ночном полёте дуреют от скуки, у каждого есть своя работа, они ею заняты и скорее всего её любят. И они не просто висят в темноте в своих самолётах, они летят сквозь ночь, они летят выполнить полученный приказ или после его выполнения возвращаются домой, они выполняют свою работу и стараются её выполнить хорошо! Какая же здесь скука? Это же как дышать, нам же не надоедает каждые три секунды делать вдох…
Вот снова куда-то меня мысли увели, а тут застолье. Всё-таки лётчики умеют заразить своими брызжущими эмоциями. Да и в землянке уже как такового питья не было. Пошли задушевные разговоры, не забыли притащить и патефон, хорошо, хоть танцы устраивать никто не рвался, ведь в землянке даже мне потолок "на уши давил", а ребята все ходят сутулясь и пригибаясь. Пятаков оказался замечательным рассказчиком и душой компании. В его изложении их спасение стало какой-то восхитительно смешной сказкой, в которой нашлось место даже зайцу, который много лет спокойно жил на болоте, и совсем не жаждал, чтобы на него свалился с неба большой железный самолёт. Но он, как настоящий местный хозяин, вышел встречать невезучих лётчиков и Пятаков столкнулся с ним буквально нос к носу, и они удивлённо смотрели друг на друга круглыми глазами. Ведь оба не знали как им общаться, ведь совершенно русский заяц не ходил в школу и не знает русского языка, а Лёша не знает ни слова на заячьем, поэтому совершенно невоспитанный заяц развернулся и убежал, не прощаясь. И нужно было видеть искреннюю обиженно растерянную красивую мордашку Пятакова, который словно жаловался на невоспитанность зверушки, когда все в землянке буквально корчились от смеха. "Нет! Ну вы представляете, мне командир кричит, что штурмана зажало, что нужно помочь его вытащить, я думаю, что местные зайцы сейчас набегут и помогут, а он взял и убежал, невоспитанный оказался…" – есть у парня талант, совершенно обычные вещи говорить таким тоном и с такой мимикой, что станет смешным наверно даже если он будет читать инструкцию к утюгу. Глядя на Пятакова я подумала, что если ему поручить прочитать рассказ про того парня, у которого "после бани морда красная такая", успех будет просто феерическим.
Из рассказа Сергея Котченко – командира сбитой пешки, стало ясно, как они попали под стволы незамеченной зенитки, над расположением которой неудачно выходили из пикирования и поймали ставшие роковыми попадания. Что если бы её заметили раньше, то просто разбомбили бы, и ничего бы не случилось, ведь в первой волне шли экипажи, в задачу которых как раз входило уничтожение средств ПВО немцев. И что теперь совершенно непонятно, что по ним решат, вернее по обоим экипажам, тем более, что у них теперь нет штурмана и скорее всего их отправят в ЗАП, хотя они бы лучше дождались новых самолётов в полку.
Ко мне никто особенно не лез, но и без внимания не оставляли, изредка появлялись какие-то тосты, мы понемножку выпивали, но никто не валился под стол, никого не торопили, а у меня вообще была вполне конкретно обозначенная граница в виде единственной бутылки вина, которую я особенно не торопилась изничтожить. Мне было с ними удивительно тепло и уютно, когда заходили какие-то лётные темы и начинали в воздухе ладонями показывать какие-то манёвры, я уже не просто смотрела, я понимала, что и как нужно делать, при этих эволюциях. Эта атмосфера единения и крылатой родственности ещё добавляла тепла и уюта в окружающую картинку. Всё было так мило и хорошо, что просто не описать словами…
Глава 64
16 февраля. Утро
Мне снились сны…
Их было много, тёплых и милых, я в них жила, смеялась и радовалась, я просто купалась в самых светлых и добрых эмоциях, ведь во сне не понимаешь, что это сон. Особенно мне понравилось, как я в Италии случайно увидела темно-фиолетовые ботфорты на тоненьком высоком каблуке с металлическим кончиком. Вообще, этого я не видела и не знаю, это родилось из рассказов об этом Натальи, она так эмоционально рассказывала, что я сама себя ощутила на её месте. Вообще, я уже не один раз словно была ею, так что чего удивляться. А ботфорты были восхитительные, меня немного смущал цвет, всё-таки темно-фиолетовый больше в сторону пурпура довольно сложный, и к нему трудно подобрать достойное цветовое сочетание, а классические ансамбли из чёрного и белого превращают его в нечто безликое и неинтересное, то есть в какой-то безликий фон. А ведь цвет сам заслуживает того, чтобы ему уделили внимание, и ещё, конечно материал. Нет, я ничего не имею против замши как таковой, но обувь из неё совершенно не для нашей погоды, не дружит она с водой и грязью, которых у нас с избытком и отчистить замшу от мокрой грязи почти невозможно, я не говорю про то, что эта грязь наполовину состоит из нефтехимии и соли. Но когда взяла их в руки, выпустить их я уже не смогла. Такая нежная и тонкая, мягкая и ласкающаяся к коже поверхность, что осталось только надеяться, что они на ноге не будут смотреться и тогда смогу от них отказаться. Я в них влезла и пропала…
Потом сапоги лежали у меня дома, я лишь изредка их надевала дома и вертелась в них перед зеркалом, потому, что носить мне их было не с чем. В принципе, я подобрала узкую короткую чёрную юбочку и светло-сиреневую блузу, но это был вариант на слабенькую троечку по пятибалльной шкале, и гробить на это полюбившиеся сапоги не хотелось. Я даже специально ходила несколько раз по меховым салонам, ведь у меня ничего коротенького вроде куртки или полупальто в гардеробе не было, не возникало до этого нужды. Самое короткое тёмно-красное пальто было чуть выше колена и надевать с ним ботфорты было бы несусветной глупостью. Вообще, с коротенькой шубкой ботфорты смотрелись бы восхитительно, и меня даже не особенно пугало, что в тоненькой замше в морозы не побегаешь, ведь отсутствие снега и морозов не мешает многим южанкам носить меха и даже шубы. Вот и я смогу найти время без лютых морозов, тем более, в городе по улице не ходят, а скорее делают перебежки между тёплыми местами, на которые вполне хватит и этой замши. Но…
Всё упёрлось в цвет, такой красивый, но очень редкий. Я наверно неделю не могла решиться, мне попалась норковая шубка покрашенная в сочный пурпур, с которым в принципе мои ботфорты бы заиграли, но это сочетание настолько на грани, что решиться на него было сложно, вот я и думала, тем более для этого кредит брать и выплачивать год. На всякий случай поехала ещё раз посмотреть на шубку и даже взяла с собой сапожки, даже не надевая, поняла, что части наряда не подружатся, а я в нём буду как попугай. Я не успела убрать ботфорты, как девушка-консультант уточнила, правильно ли она поняла, что я хочу к ним найти верх? Честно, я уже смирилась, что ничего интересного у меня не выйдет, как мне вынесли из другой секции замшевое пальто-пончо с разницей оттенков едва ли больше полутона. Вот так у меня получился любимый наряд для особых случаев: сверху широкое замшевое пончо с вырезами по бокам, в цвет пончо ботфорты и между ними полоска открытого бедра шириной сантиметров пять, узкая чёрная юбочка почти не выглядывающая из-под пончо и восхитительная обтягивающая снежно-сиреневая блузка…
Бог бы и с ним с нарядом, но именно в нём было первое свидание с Соседом, чинный выход в филармонию на выступление молодого талантливого пианиста и дипломанта, с которого всё и началось. У блузки был маленький секрет, под неё не требовалось бельё, в районе лифа драпировки маскировали уютные чашечки, а ещё она была блузка-боди с застёжкой внизу на кнопочках, что её можно было носить вместо и без трусиков. И как, оказалось, интересно расстёгивать почти три десятка маленьких круглых пуговичек от ворота до талии и на широких обтягивающих манжетах, что совсем не мешало обоим тонуть в жарких сладких, сводящих с ума поцелуях…
А вот пробуждение вышло кошмарным! Сквозь грохот боли в распухшей голове, прорезался противный кислый запах рвоты и содержимое моего желудка радостно рванулось наружу и удержать его я не смогла. Ну не до того мне в тот момент было. В сведённом мерзкой оскоминой рту сухим одеревеневшим поленом ворочался мой огромный непослушный язык. Глаза открывать было страшно, потому, что сквозь боль была уверенность – стоит их открыть, и они лопнут. Я лежала на какой-то твёрдой поверхности, и сверху меня придавливало что-то тяжёлое…
Я возможно предпочла бы ещё поспать или просто полежать не шевелясь, но лежать в своих рвотных массах противно, но ещё важнее было то, что жутко хотелось в туалет, а внизу не просто давило распёртым мочевым пузырём, было почему-то ещё и больно. С огромным трудом удалось сесть, из-за чего едва снова не выплеснула содержимое желудка наружу, потому, что весь мир вокруг, словно в карусели понёсся вокруг меня. Упёрлась руками и не упала. Вчерашнее вспоминалось какими-то кусками и до определённого момента, а дальше темнота. То есть, как я оказалась в этой комнате, и вообще где эта комната находится, совершенно непонятно. Зрение понемногу начало передавать переставшую кружиться картину реальности, ватные руки и ноги не позволили надеяться на то, что на них можно рассчитывать и путь до места, где станет возможно опорожнить мочевой пузырь, представился сказочной фантазией…
"Господи! Да что ж это такое?!.." – билось в гудящей от боли голове, но небеса привычно молчали. Из окружающей мути проступили совсем не обрадовавшие подробности, стало ясно, что меня придавило, и что свалила в сторону. Это "ЧТО" оказалось спящим Пятаковым, но это было не главным, на нём была только майка, и сейчас он являл себя выставленными на обозрение голыми покрытыми тёмными волосами ягодицами, что как-то разглядела несмотря на полумрак. Сквозь забивший нос запах рвоты пробился запах тяжёлого перегара. Если бы не страх, что голова лопнет, я бы с удовольствием ею встряхнула, в надежде, что привидевшийся бред исчезнет, как ему и положено, ведь такого просто не может быть! ТАКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! СО МНОЙ ТАКОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! Словно прилипший к голой пояснице и ниже взгляд, наконец, смогла сдвинуть на себя, и увидела свою голую грудь с парой синяков, похожих на засосы. Моего комбинезона, в котором я была, на мне не было, как и остальных деталей одежды и белья. С неимоверным усилием подняла руку и попыталась подтянуть к себе что-то похожее на одеяло. В голове так усиленно метались мысли, что даже боль немного отступила. А ещё выстуженное за ночь помещение совсем не баловало теплом, и кожа с запозданием покрылась пупырышками, а в туалет захотелось просто катастрофически. Вот только куда ткнуться в неизвестном месте без одежды? Вдруг заметила задвинутый в угол детский эмалированный горшок, в любом случае это лучше, чем делать лужу на полу или в постель. Встала на подрагивающие и предательски подгибающиеся ноги, вытащила горшок, которым явно давно не пользовались, и применила его по назначению. И наверно испытала бы не просто облегчение, а радость, если бы не увидела на том месте, с которого только встала размазанное кровавое пятно. Ощупала себя и получила немедленное подтверждение, волоски внизу на ощупь слиплись и заскорузли от засохшей крови, скорее всего…
Успела я подумать и разработать план или действовала на автопилоте, я сказать не могу, вообще, следующие минут десять мне запомнились словно со стороны, а моим телом управляет кто-то другой, и я за этим просто смотрю, но Соседа слышно не было, а больше вроде и некому. Вообще, сопоставить логически выводы из увиденной картинки смогла бы наверно даже канарейка. Меня это открытие оглоушило словно удар дубиной по голове, но только без потери сознания, а словно весь окружающий мир накрыло тяжёлым душным войлочным потником. Что, как ни удивительно вылилось в проснувшуюся двигательную активность и какую-то механическую чёткость. Я задвинула под кровать горшок, чтобы не смахнуть нечаянно, быстро обошла босыми ногами по холодному полу кровать и раздёрнула занавески, за которыми едва начинался бледный зимний рассвет. Но в комнате хоть какой-то свет появился, и я увидела своё бельё и одежду, сваленные на стул у входа. Никаких посторонних звуков кроме посапывания Пятакова не слышно, вдали взбрехнула собака, а я не заметила, как полностью оделась. При этом тщательно следя, чтобы ничего не оставить, почему-то это мне казалось очень важным, может самым главным. Трусики почему-то одевать не стала, засунула их в карман комбинезона, а в голове вертелось как заведённое: "Сучка не захочет – кобель не вскочит!!!"…