Проболтали часов пять кряду. Много. Обстоятельно. Интересно. И чем более общались, тем больше проступал контур будущего союза.
Французы были «за». Все упиралось только в детали. С чем-то они были согласны, с чем-то нет. Но в целом — чем дальше, тем больше удавалось сгладить противоречия пакетами взаимных уступок. Здесь мы вас поддержим, здесь вы нас. А вон там — общим фронтом выступим. Ну и так далее.
— Итак господа, осталось обговорить последний вопрос. Чистую формальность. Чтобы укрепить дружбу между нашими державами необходимо заключить династический брак.
— Ваше Императорское Величество, Франция ведь республика… — осторожно произнес Буланже.
— И как это мешает делу?
— Но… — промямлил генерал, совершенно растерявшись. — Как республика может заключать династические браки с монархией? Это же невозможно. Вы хотите, чтобы мы провели государственный переворот и возродили монархию?
— Решение на этот случай уже придумала и обкатала в вековой практике Венеция. Их Большой Совет мог присвоить любой благородной даме пожизненный титул дочери святого Марка… то есть, дочери Венеции. Что позволяло Венеции, будучи республикой, заключать династические браки с монархиями. Какой святой считается покровителем Франции?
— Мартин Турский.
— Отлично. Пусть будет дочь Святого Мартина. Так даже лучше. — Произнес Николай Александрович, не выдержав и улыбнувшись только ему понятной ассоциации с эпическим полотном «Игры престолов». — Вот. Осталось определиться с кандидатурой. Итак, какие у нас есть благородные дома?
— Прежде всего Орлеанский дом, — оживился Буланже. — Тем более, что у его главы, графа Парижского, есть дочь подходящего возраста.
— Боюсь, что Орлеанский дом даже и рассматривать не стоит.
— Но почему? — Неподдельно возмутился Буланже, который еще совсем недавно лелеял надежду восстановления на престоле именно графа Парижского.
— Потому что Орлеанский дом столетие живет в изгнании. В Англии преимущественно. Они уже настолько прикормлены англичанами, настолько внутренне свыклись со своим обитанием в Англии, что по своей сути сами стали англичанами. Возразите мне, если можете, но я не считаю хорошей идеей поднимать на щит Франции англичан. Вы и так слишком много от них страдали. Какой-то тактический союз — да, хорошо, но не более того.
— Тогда остаются Бонапарты, — с явным разочарованием произнес Буланже. — Но глава дома не женат, а у его отца есть единственная дочь, да и та — замужем.
— У главы дома? Вы уверенны?
— Да, конечно. Виктор Бонапарт ваш ровесник.
— А какое отношение имеет Виктор Бонапарт к главе дома Бонапартов? Давайте я проясню ситуацию. После того, как Наполеон I умер, главой дома стал его сын — «Орленок», известный как Наполеон II. После его смерти ветвь Наполеона Карловича Бонапарта пресеклась. Что включило принцип династического старшинства ветвей, который никто не отменял. Орленку должен был наследовать старший брат отца — Жозеф. А вот дальше наследование могло пойти двумя путями. Лествичное право требовало передачи власти младшему брату Наполеона — Жерому. Но его отменили во Франции в незапамятные времена, еще до прихода к власти Карла Великого. По действующему до сих пор династическому праву титул претендента на престол и главы дома Бонапарта после Жозефа должен был получить либо Люсьен, либо его потомки. И только после пресечения этой ветви первородство переходило бы к ветви следующего брата Наполеона — Луи, того самого, сыном которого являлся Наполеон III. Так как Люсьен умер вперед Жозефа, то старшему брату Императора должен был унаследовать его сын — Шарль Люсьен. — Говорил Николай Александрович, черкая на листке бумаги эту схему наследования. — А тому, в свою очередь, Наполеон Шарль, минуя старшего сына, который принял духовный сан. Вот и выходит, что главой дома Бонапартов и истинным наследником славных дел Первой Империи является Наполеон Шарль Бонапарт. Боевой офицер, проливавший свою кровь за Францию и в Мексике, и на полях Франко-Прусской войны. Причем не отсиживаясь в глубоком тылу, а действуя в боевых порядках войск обычным штаб-офицером пехотного полка. А никак не жирный боров и трус «Плом-Плом» или его сынок, что слывет светским повесой. И у истинного главы дома Бонапартов есть две дочери подходящего возраста — Мария и Евгения. Вот они и могут стать «дочерями Франции», раз уж вы так боитесь возрождать Империю.
— Ваше Императорское Величество… — тихо произнес Буланже, потрясенный этими словами… — но как же так? Почему же? Боже…
— А что вам не нравится? Луи-Наполеон захватил власть, не имея на нее никаких прав. Он обычный узурпатор. Кто-то скажет, что его дядя, Наполеон Бонапарт, тоже узурпатор. Но я считаю иначе. Он спаситель Франции. Человек, который вырвал Францию из костлявых рук революции и вознесший ее до высот, никогда ей не достигаемых. Для монархии чрезвычайно важна легитимность и законность наследования. Луи забыл об этом, за что и пострадал. А вместе с ним и Франция.
— Да, Ваше Императорское Величество, — уже много тверже произнес Буланже. — Я понимаю.
— Если пожелаете, передайте это Наполеону Шарлю. — Произнес Николай Александрович. И, подписавшись, протянул Буланже схему наследования.
Тот несколько секунд смотрел на надпись «Empereur De France» и «usurpateur», которыми были помечены Наполеон Шарль и Луи-Наполеон. Вытер лоб платком. И резким, уверенным движением забрал лист бумаги, вложив его в свою папку с документами. На этом собственно встреча и завершилась. Гости откланялись и двинулись к железнодорожному вокзалу с заходом по пути в ресторан. Официально их накормить Император пока не мог. Частный визит есть частный визит. Мало ли по каким делам они посещали Россию?
Глава 2
1889 год, 3 июня, Санкт-Петербург
Николай Александрович старался избегать повторяющихся маршрутов движения, чтобы не нарваться на всякого рода бомбистов. По улице, понятно, никто не подбежит. Вон сколько парней с карабинами бдят, готовые пристрелить любую опасную личность. Так ведь что злодеям мешает из окна какую-нибудь мерзость кинуть, вроде саквояжа с нитроглицерином? Или засесть с винтовкой? Правильно — ничего, кроме их весьма ограниченной фантазии и скучной натуры.
Так что, передвигался Император ходко и каждый раз петлял словно заяц. Никто и никогда не знал с какого направления от подъедет к тому или иному объекту. А он сам отчаянно сожалел о том, что пока не было нормальных автомобилей. С ними жизнь была бы повеселее.
Вот и сейчас, возвращаясь в Зимний, он ехал по одной глубоко второстепенной дороге. Тут и заметил Николай Александрович странную возню в подворотне. Благо, что белые ночи даже поздним вечером давали очень хорошую видимость.
— А ну ка останови, — крикнул он. — Давай ка дружок, заглянем вон туда, — указал он «водителю кобылы» на подворотню, где что-то привлекло его внимание.
Вернулись. Ничего необычного. Просто какие-то местные разбойники грабили прохожих — молодую парочку. Зажали их в подворотне и обирали. Вон — уже и одежду стали снимать.
Появление незваного гостя заметили. Точнее не его, а вышедшего вперед бойца лейб-конвоя.
— Эй! Проваливай! — Крикнул самый молодой из компании, что явно стоял на стреме. Он хотел было еще чего выдать, куда более едкое, но осекся, увидев карабин Винчестера.
Разбойнички сразу и не поняли, кто перед ними. Полицейские свистят и всячески привлекают к себе внимание. Ну или хотя бы матерятся. Армейцы и жандармы в такие дела не вмешиваются. Неужели конкуренты? Тогда почему в мундирах? Да и вооружены они совсем не по моде тех лет — слишком круто и открыто.
— Тебе чего?! — Раздраженно выкрикнул старший из этих разбойничков, увидев Императора. На лицо видно не узнал. Да и откуда? А мундир Николай Александрович не носил, предпочитая штатскую одежду в таких поездках.
— Махмуд, этих — повязать. Окажут сопротивление — убить.
— Слушаюсь, Государь, — произнес довольно лютого вида головорез из Дербента и двинулся вперед. А за ним и его отряд.
Бойцы лейб-конвоя и раньше с подачи Императора тренировались. Больше в игровой форме и не явно, правда. После же майских событий перешли к открытым упражнениям на специальной площадке. Здесь они осваивали стрельбу, рукопашный бой, общую физическую подготовку и прочее. А еще был специальный тренажерный зал в Зимнем, выделенный им под эти задачи. Сами придумывали приемы, сами и отрабатывали. Император лишь ставил задачи и иногда подсказывал то, что всплывало в его голове. В будущем было много обыденных вещей, казавшихся откровением в эти дни. Так, потихоньку, формировался очень жесткий прикладной стиль рукопашного боя и боевых действий в городских условиях. Штурм квартиры, например, или еще чего. Про действие в полевых условиях и в лесу они тоже не забывали, но это было факультативно.
Минуты не прошло, как трое разбойничков оказались уложены лицом в грязь с заломленными руками. Раз и все. Быстро, технично и без рефлексий.
Им видимо даже в голову не пришло оказать сопротивление ТАКИМ головорезам, увешанным оружием с ног до головы. Ведь кроме карабина и револьвера, каждый боец лейб-конвоя имел тяжелую пехотную шпагу и кинжал — кавказскую каму, представлявшую собой этакий гибрид ножа и кинжала, которым было удобно и резать, и колоть.
Почему шпагу, а не шашку? Очень просто. В условиях помещений и скопления людей рубка была затруднена, а ни на что большее шашка не годилась. А вот колоть проблем не составляло. Да и действенность колотых ран много выше чем рубленых. Так что порылись на складах, да и выдали лейб-конвою тяжелые офицерские пехотные шпаги аж Петровских времен вполне пригодные для этого дела.
Конечно, револьвер вблизи — это аргумент и серьезный. Но он ведь не «голивудский» и имеет ограниченное количество патронов в барабане. Да и не всегда его можно успеть выхватить. А в те годы рывок к монарху с ножом-револьвером — обычное дело. Да и вообще тяжелая пехотная шпага — неплохое подспорье. Незнакомое, конечно, бойцам. Но ничто не мешало им выдать инструктора. А мотивации им не занимать.
Так или иначе, разбойники легли лицом в грязь быстро и относительно безболезненно. А главное — живыми. Струсили они оказывать сопротивление. Да и сложно это… против таких-то бойцов. Быстро сдулись. Даже не пытаясь юлить или прикрываться жертвами. Женщина только и смогла, что пискнуть от удивления, до конца, видимо не понимая происходящее. Но догадалась не кричать, зажав сама себе рот. А молодой мужчина, начал невнятно благодарить, извиняясь за свой ненадлежащий вид. Обращение «Государь» он услышал и осознал. Император остановил его излияние жестом и обратился к задержанным разбойникам:
— Кто такие?
И те начали вещать. А что им оставалось? Где врали, где правду говорили — не ясно. Но все одно — выходило очень мрачно. По всему выходило, что организованные преступные группировки были совсем не изобретение XX века, как и крупные банды, «державшие районы». И это в Питере! В столице!
— Значит так, — обратился Император к Прохору, командиру второго экипажа сопровождения. — Бери этих и сдавай полиции. На подержать. Поднимай по тревоге окрестных околоточных и прочих. Потом двигай на полигон и бери два звена. И уже с этим усилением наведайтесь все вместе по указанному адресу. Особо не злодействуй, но нянчиться не нужно. Жизнь и здоровье каждого из вас для меня намного важней этих, — кивнул Николай Александрович на разбойничков. — Вяжите их там. Если надо — режьте. Но главное — нужно выяснить, кто из чиновников их прикрывает. Такое змеиное гнездо не могло появиться просто так. И да — помоги этим бедолагам вернуть украденное. Понял?
— Так точно, — ответил Прохор и повторил приказание.
— Вопросы есть?
— Никак нет.
— Исполняй, — сказал Император. Кивнул на прощание ошарашенным жертвам, сел в коляску и уехал в Зимний дворец, сопровождаемый лишь одним экипажем. В этот раз по прямой, для разнообразия.
А пока ехал — думал. Он же читал доклады по делам полиции. Но почему-то совершенно не придал значения тем словам. О другом, видимо, думал. Санкт-Петербург не просто так назывался уголовной столицей России там, в будущем. И Николай Александрович как-то слышал историю о том, что таковым он стал еще в XIX веке. И что в 1880-1890-е годы его полнили банды самого разного фасона, включавшие в себя не только классических разбойников, но и чиновников, а местами и лиц духовных. А уж какие они были пестрые по этническому и религиозному составу можно было только диву даваться.
Хуже то, что полиция, очевидно, не поспевала за бурно развивающимся миром уголовным. Да и законы «не ведали» многих фундаментальных проблем. А уж как любили в эти годы повернуть даже самое мерзкое и очевидно уголовное дело «политической стороной» — не пересказать. Фрондировать было модно. И не только среди молодежи, но и у образованной части «тех, кому за тридцать». Да еще и страсть местных превращать судебные процессы в шоу, где адвокаты ведут свое «стендап-шоу», срывая раз за разом правосудие.
Николая Александровича удручало еще и то, что его предшественники своими руками сделали все возможное для стремительного развития уголовников. Например, осужденные на каторгу в Европейской части, за редкими исключениями, отправлялись в так называемые централы — крупные тюрьмы. Но вот беда — там никто не работал, во всяком случае, в Европейской части России. Просто сидел. Каторга? Формально — да. Фактически — школы уголовной жизни, как и прочие другие тюрьмы. Потому что именно там опытные уголовники втягивали в свою среду молодых да залетных, передавая накопленные знания и традиции.
Благодаря чему к 1889 году даже сформировалась особая каста уголовных элементов, называемая «иванами». Этакие прототипы «воров в законе», то есть тех, кто «разводит по понятиям» и разрешает споры, сообразно неписанным законам уголовного мира. В обычных условиях они были даром не нужны, но тут — «сам Бог велел».
Вот год от года уголовники и плодились. Раз попавший в эту тюремную среду имел все шансы никогда оттуда не вырваться. Даже выйдя на свободу он все равно оставался частью уголовного мира. А все в целом выглядело как какая-то кошмарная зараза. Почти чума, только социальная, разъедающая Империю изнутри.
Да, люди жили бедно, что в немалой степени способствовало высокой криминогенной обстановке. Но еще какие-то полвека назад уровень жизни был заметно хуже. И что? Почему тогда-то не плодились да размножались уголовные элементы с такой совершенно немыслимой скоростью? Может быть потому, что не было условий и мест, где они могли бы социализироваться?
И чем больше он думал, тем больше приходил к выводу о том, что корень всех проблем лежит в двух ключевых моментах. Прежде всего в законодательстве, которое было во многом отсталым и весьма несовершенным, то есть, не способным отвечать вызовам времени. Очень сложно осудить человека за злодейства, которое не знает закон. А если и знает, то в каком-то карикатурном, искаженном виде.
При Александре II хотели судебную систему подогнать под лучшие европейские образцы. Дескать, мы не хуже европейцев. Да вот беда — о прикладных задачах позабыли совершенно. Из-за чего законы Российской Империи хоть и были в чрезвычайной степени либеральны, переплюнув в этом даже «лучших учителей», но конкретные прикладные задачи ими решать было решительно невозможно. Все превращалось либо в цирк, либо в бред, либо в шоу. Даже когда вина очевидна, сговор налицо, улики не оставляют никаких шансов… всегда можно было повернуть дело в нужную сторону. То есть, судебная система выстраивалась не для обеспечения законности в обществе, а сама для себя.
Дополняло совершенно бестолковую систему законов система наказаний. Которая была не только совершенно несправедливой, но и вредной, и даже опасной. Почему несправедливой? А как иначе? Человек совершил преступление против общества и с налогов, которое это общество платит, его должны кормить, поить, согревать, одевать, охранять и так далее. Тюрьма — это ведь и неплохой способ скрыться от самосуда и расправы обиженными родственниками. Так что, несмотря на все ужасы тюрьмы, положение заключенных было более благоприятным, нежели у неквалифицированных рабочих и крестьянской бедноты. Те легко могли умереть от голода или холода. А заключенные — нет. Особенно в Европейской части России. Их ведь кормили. Пусть и не очень сытно и разнообразно, зато регулярно. Получалось прям как в присказке из «Приключений Шурика»: «Кто не работает, тот ест».