Раз пропал у владелицы замка золотой обручальный перстень. И никого не находилось, кто бы знал, где его искать. Прошел слух, что госпожа обещает сто гульденов тому, кто перстень найдет, а того, кто его похитил, ждет смерть на колесе. Потом явился к пророку слуга из замка. Он тоже вошел прямо в горницу и сказал, что коли тот пророк, так должен знать, что пропало у барыни, и найти ему вещь.
— Что у твоей барыни пропало, я знаю лучше тебя, — ответил крестьянин. — А ты — невежа неотесанный, коли не знаешь, что прежде должен поклониться пророку.
И выгнал его вон. Только после того, как слуга постучал в дверь и поклонился, наш пророк принял его. Да и объявил:
— Высокородной пани должно быть известно, что пророк к таким господам пешком не ходит. Коли она желает меня видеть, пусть пришлет за мной карету.
Барыня послала, и пророк прибыл в замок, гордо восседая в карете и держа перед собой открытый календарь. Он потребовал, чтобы ему отвели отдельную горницу и дали неделю времени, в течение которой кормили бы его самыми тонкими блюдами и поили самым лучшим вином, пока он не вычитает, где находится перстень. Барыня согласилась: она и так была главной в доме, а тут еще пан уехал на неделю. Наш пророк ел, как паук, наливался вином, как бочка, и спал эту неделю за семерых! Но жене его дома за печкой не больно сладко было: и холодно и голодно. Нужда кого хочешь расшевелит, расшевелила и ее. Пошарила она, нет ли чего поесть, потом, хоть и в одной рубашке, вышла из дому и пустилась прямо к замку, за мужем. А тому парню, который за пророком ходил, больно хотелось хоть чем-нибудь ему насолить: он ее и впустил. Что же пророку было делать? Стал он ее ласково уговаривать, чтобы она молчала, говорил, что тут она досыта наестся, что кушаний подают без счету на стол.
— Вот уж первый идет! — сказал он, увидя на лестнице лакея, несущего первое блюдо.
Тот услышал эти слова и задрожал, потому что он был один из похитивших перстень, и подумал, что пророк не иначе, как о нем говорит.
Когда появился другой лакей со вторым блюдом, пророк опять воскликнул:
— Милая женушка, вот и второй!
И этот тоже задрожал от страха. Наконец появился третий лакей с третьим блюдом. Пророк опять:
— Ну, не говорил ли я тебе, что явится и третий!
Третий лакей не успел даже блюдо на стол поставить, — упал перед пророком на колени:
— Ах, что уж тут скрывать, коли вам все известно! Да, это мы трое украли перстень. Что было делать, коли он так плохо лежал? Мы просим вас только об одном: устройте так, чтобы нас не выдавать. Понятно, не задаром. Уж мы наскребем сотенку-другую гульденов. А пани и тому будет рада, что перстень нашелся до возвращения пана.
— Да, я сразу подумал про вас, — провещал наш пророк важно, на манер священника. — Но ясно это стало мне только сейчас, когда вы нам ужин подавать стали и я, вас же жалеючи, заговорил об этом и заставил в своем грехе признаться, потому что завтра было бы поздно. Беда стряслась бы. Да и стрясется, коли не сделаете, как я говорю: деньги сейчас принесите сюда, а утром дайте проглотить перстень самому большому индюку на дворе. Об остальном я уж сам позабочусь.
Деньги были тотчас принесены. Теперь оставалось только ждать, что будет утром. Но наш пророк опал спокойно.
А утром все чуть не разладилось из-за того, что барыня долго не позволяла резать самого красивого индюка: как это он мог схватить ее перстень?
— Да уж в другом месте его не найдете и никак до него иначе не доберетесь, — говорил пророк. — Знаки врать не станут!
Наконец она согласилась, скрепя сердце. И вот золотой перстень оказался у индюка в зобу. Барыня тотчас отсчитала пророку сто гульденов, чтобы он только скорей уходил, пока пан не вернулся.
— Ухожу, ухожу, — сказал пророк. — Только как же быть? Мне ведь стыдно идти среди белого дня с этой вот, которая пришла сюда вечером в одной рваной рубашке.
Тогда барыня приказала отдать жене крестьянина самое красивое свое платье, и пророк гордо зашагал со своей гордой супругой к воротам замка.
Но тут навстречу им пан. Остановил их и спрашивает, что это такое. Кто эта особа, разодетая в лучшее платье барыни. Скрывать было невозможно все само вышло наружу.
— Ну, коли ты такой пророк, испытаю тебя и я! — сказал пан, когда ему все рассказали.
И устроил большой пир. Хозяева замка пригласили других господ в гости: индюка все равно уже зарезали! На стол подали двенадцать кушаний в открытых мисках, а тринадцатое в закрытой. Это было кушанье, которое пан с собой привез, и в этом году его еще ни разу не подавали. Пророк должен был отгадать, что это такое. Но он не знал.
— Отгадывай скорей! — стал торопить его пан.
Тот видит, что попал в переделку, и тяжело вздохнул:
— Эх, Рак, Рак! Плохо твое дело!
Это фамилия его была такая — Рак.
А пан в ответ:
— Молодчина! Ну, просто молодчина!
И открыл миску: там был большой морской рак, вареный докрасна. Все просто глаза раскрыли от удивленья, — не знаю, на красного рака или на мудрость пророка. Известно только что каждый из панов пожертвовал пророку по сто гульденов, и его велели отвезти со всем добром домой, потому что мудрости пешком ходить не пристало.
Теперь уж было у него на что завести хозяйство. Только с женой пришлось ему еще не раз выдержать потасовку, хоть она и получила новую юбку, да притом уж не узкую. Но в конце концов он передал ей частицу своего ума, и они стали жить более дружно. А как он это сделал? Хороший пророк и человек опытный знает, что для этого требуется.
СИЛЬВЕНТ И ЦЫГАНКА
(Чешская сказка)
Перевод М. Таловой
одном крае были дремучие леса. Все долины, все горы поросли лесом. В тех лесах медведей и львов было великое множество. А людям, конечно, от зверей одно разорение.Тамошние жители никак не могли избавиться от этой напасти. Ружей, пороху не имели, ходили на зверей с мечами да с цепами — понятно, толку было мало.
Но вдруг один цыган попросил разрешения поселиться в этом лесу. Облюбовал он себе там местечко — с одной стороны никакой ветерочек не продувает, а с другой стороны солнышко пригревает.
— Если, — говорит, — дадите мне эту полянку, я буду уничтожать зверей.
Его пустили. Цыган построил себе там хату, купил две колоды пчел. Пчелы попались сильные, роистые, место было теплое, роились хорошо. Цыган их отсаживал, и стало у него четырнадцать колод. Легкая рука у него была. Он и пчел водил и зверей уничтожал — копал ямы, расставлял капканы, и все ему удавалось. Люди радовались, что завелся у них такой умелец.
Цыган был уже немолодой, женатый. Цыган приторговывал лошадьми, цыганка ворожила, предсказывала судьбу, тем и жили. Была у них единственная дочь, да такая красавица, такая картиночка, что к ней и рамки не подберешь.
Вот состарился цыган и умер. Похоронили его честь честью. Перед смертью наказал он, чтобы и после него держали пчел — так заботился о них.
Недалеко от леса был хутор. Купил его приказчик и поселился там с женой. Они были бездетные, а им хотелось иметь ребенка — для кого же иначе добро-то копить! Но вот прошло время, и родился мальчик, махонький, как котеночек. Хоть в рукавичку его прячь.
— Что же он такой крохотный?
— Да ну тебя, — говорит жена. — Погоди немного, имей терпение, вырастет.
На второй день младенец уже заметно подрос, а через шесть недель ему все пеленки малы стали. Очень шибко рос, а понятливый был — просто на удивление. Бабушка стала торопить родителей:
— Пора уж его окрестить. Как хотите назвать?
— Вишь, как сильно растет; дадим ему имя Сильвент.
Сильвенту еще пяти лет не было, а он уже просит:
— Дайте мне меч!
Ему дали большую саблю, и все радовались, какой он молодец! А когда пошел в школу учиться — такая у парня была ясная голова, что он всю науку очень быстро прошел и все мог объяснить, как по-писаному. А мечом-то, мечом как помахивал!
— Отпустите меня в лес, там опять львы и медведи развелись, буду бить их, — попросил он родителей. Но те побоялись отпустить его, а он им и говорит:
— Не бойтесь за меня!
Пошел в лес, в самую чащу, где больше зверей, долго бродил там, и вдруг идет ему навстречу огромная медведица Сильвент перерубил ее пополам, разделил на четыре части Да послушай, что дальше-то было! Не успел с этой покончить, вторая навстречу бредет. «Ну, и с тобой сейчас разделаюсь!» Она рассвирепела, разинула пасть, а Сильвент как сунет туда руку, рука насквозь пролетела, ухватил ее за хвост и вывернул наизнанку. Медвежата запищали, ну, он их всех до единого перебил.
Тут вышла цыганка, увидала, какую он кашу заварил, и говорит:
— Вот ты какой! Так и наш цыган не умел.
Сильвент оглянулся, видит — с нею девушка. Красивая, рослая. Спрашивает:
— Кто это с вами?
— Моя дочь.
— Ого! Вы — цыганка черномазая, а она такая красивая!
— Удалась, стало быть.
Сильвент загляделся на девушку.
— Отдайте ее за меня замуж!
— Нет, нет, золотенький! Она пойдет только за могучего богатыря. Кто хочет на ней жениться, должен прежде доблесть свою доказать.
— Дайте попробую.
Пришел домой и рассказывает матери, что в лесу живет молодая красавица цыганка.
— Она, — говорит, — должна стать моей женой. Другой не весты мне не надо. Без цыганочки мне и жизнь не мила.
Мать испугалась:
— Что это тебе в голову взбрело, милый? Можешь найти себе другую, получше.
— Нечего мне находить, я уж нашел. Только как мне доблесть свою доказать и богатырем стать?
Мать видит, что парень не на шутку задурил, и, чтобы его успокоить, говорит ему:
— Ну, погоди, послушай меня: я знаю, где живет ворожея, схожу к ней; она присоветует, что делать.
Мать быстренько собралась, пришла к ворожее, а бабка ей и говорит:
— В такой-то стране живет силач и на всех страх наводит. Как вскочит на коня — земля дрожит. Кто этого силача прикончит, тот и будет самым могучим богатырем.
Сильвент, как услыхал это, шапку в охапку и — туда. Пришел в ту страну и спрашивает, где силач, который на всех страх наводит.
— Уехал, погодите немного, скоро вернется!
Сильвент оглянулся, видит — тот уже мчится. Как крикнет Сильвент:
— Гей! Гей! Стой!
Силач остановил коня:
— Чего тебе?
— Ничего! Вызываю тебя на бой, вот чего!
— Почему? У нас с тобой вражды не было.
— Иди сюда, а то убью твоего коня.
— Ну, убей, попробуй.
Как бросится Сильвент, как треснет кулаком — из коня и дух вон, а силач далеко в сторону отлетел. Поднялся, глаза вылупил:
— Ну, чего ты этим добился? Гляди, что наделал!
Но Сильвент не стал с ним долго разговаривать:
— А теперь выходи биться со мной, не то стукну и тебя, как твоего коня.
— Стукни, коли охота. Мне еще на свете жить не надоело.
Сильвент как даст ему, у того сразу искры из глаз посыпались.
Больше не стал с ним время проводить, повернулся к лесу. Спешит, ног под собой не чует: иду, дескать, за женушкой, за желанной цыганочкой! Да послушай, что вышло. Еще не дошел до поляны, как налетят на него пчелы! Облепили его, жалят, кусают, ходу не дают. Сильвент остановился, а старая цыганка кричит ему:
— Прочь, прочь! Беги отсюда, если жизнь дорога! Разлучился Сильвент в душе со своей цыганочкой и помчался оттуда со всех ног. Пчелы оказались сильнее его.
Пришел домой невесел и говорит матери:
— Не хочу больше жить на белом свете!
— Да брось ты, сынок, забудь! Я найду тебе хорошую невесту, будешь доволен! Мало ли на свете красивых девушек?
— Нет, нет, и не говори!
— Ну, погоди, я схожу к другой ворожее, может, она нам получше нагадает.
Пошла к другой бабке, та дала такой совет:
— В такой-то, мол, стране есть огромная липа в три обхвата, так крепко в земле укоренилась, что никакой ураган ее свалить не может. Три у нее вершины, все три до облаков достают. Кто эту липу сломает, тот и будет самым могучим богатырем на свете.
Сильвент, как услыхал, сейчас же отправился в путь. Пришел, видит: стоит огромная липа, если ее свалить — целое село выстроить. Вот так липа! Все осмотрел. Вокруг нее лавочки наделаны, скамеечки. В сторонке скотина пасется. Поглядел еще раз — до чего ж высока! Полез на самую вершину. Залез, раскачал и вдруг — трах! Вершина отломилась и упала. Скотина разбежалась во все стороны. Сильвент — на вторую. Трах — свалилась и эта. Теперь еще третья вершина осталась. Раскачал, грохнулась и третья. Изуродовал все дерево. Вот Сильвент соскочил на землю, уперся в липу. Ствол затрещал, подался — и конец липе, с корнями вывернул. Если бы ты слышал, какой грохот поднялся! Можно было подумать, что свалилась фабричная труба или башня.
Тут со всего села народ сбежался, староста кричит:
— Кто это здесь наше добро портит?
Ну, видят, какой-то лесовик. Лучше с ним не связываться — вон какую липу свалил, его голыми руками не возьмешь.
А Сильвент уже пятки им показал. Идет, веселится, — дескать, нет меня сильнее! Теперь женюсь, ждет меня моя цыганочка Мария. Приходит в лес, и уже издали — ой-ой-ой! — все пчелы тучей на него, жала свои высунули. Зачем, дескать, лишил нас пропитания. Старая цыганка грозит:
— Иди другой дорогой! Если хочешь живым быть, близко не подходи!
А пчелы окружили его и давай жалить. Сильвент побежал сломя голову, а пчелы до самого хутора гнались за ним.
Вот когда он затужил! Как же так, пчелы его победили!
— Вот видишь, сынок, — говорит мать, — брось это, забудь!
— Нет, нет, лучше жизни своей решусь! Если не добьюсь своего, так пусть меня пчелы до смерти зажалят, не мил мне белый свет!
Отец рассердился на него, а матери стало жаль парня, и спустя немного времени она говорит ему:
— Погоди, я еще раз попытаюсь. Была я у двух ворожеек, теперь пойду к колдуну.
Пришла, рассказала ему все по порядку:
— Не хочет, дескать, парень от своего отступиться, столько подвигов уже совершил, а пчелы всякий раз побеждают его.
Колдун выслушал и говорит:
— Вот что я вам посоветую: в такой-то стране царит безмерная нужда, земля там не родит. Почва такая, что никак ее не вспахать. Если твой сын решится пробыть там два года, вспашет эту землю, — чтобы помочь тамошним людям, Мария пойдет за него. Пусть всех обеспечит едой. Им нужна пшеница, горох, вино. А земля хорошая: надо только хорошо ее вспахать, и все уродится.
Сильвент думает: два года — это долгий срок! Но все-таки решил пойти. Домашние утешают его как могут.
— Возьми с собой из дому все, что нужно для такой работы, и пиши нам почаще.
Не откладывая в долгий ящик, отправился он в ту страну, сначала все там хорошо осмотрел, понял, чего эта почва требует, и пошел за плугом и парой волов. Волов подобрал себе здоровенных, гору могли своротить. Взялся пахать Все вспахал, камни, мусор всякий убрал с полей и начал все подряд засевать. Семена ему прислал отец. И когда прошло два года, не было лучше этого края! Клевер, как шуба, расстилается, хлеба высокие, глаз не оторвешь! Все хорошо росло, кончилась нужда. До последней капли выцедил Сильвент свой пот на эти поля.
Наладил им все, посмотрел на себя: весь грязный, худой, руки в мозолях. Даже самому перед собой совестно.
«Пускай! — думает. — По крайней мере положил свои силы на доброе дело!»
Весело бежит по лесу, а пчелы высоко летают. Он им три поля клевера оставил: кормитесь, паситесь сколько хотите! Мария еще издали рукой машет:
— Не бойся, иди сюда!
Старая цыганка тоже его привечает. Повел он их на свой хутор. Родители обрадовались. Сейчас же стали печь пироги, пчелы наносили меду. Справили свадьбу. Всех, кто мимо проходил, так кормили, что ремни лопались.