Американцы располагали информацией о том, что противник готовит операцию по высадке на Алеутские острова. Изначально такой вариант японцами рассматривался, но затем они от него отказались, превратив его в дезинформацию для прикрытия более масштабного плана – высадки на Новые Гебриды. То, что планы по этой высадке тоже деза, американцам знать было не надо, они до некоторого времени и не знали. Поэтому, когда они предлагали коридор для движения советского соединения, еще не было известно, что информация по планам высадки японцев на Алеутские острова является отвлекающим маневром. Фактически американцы сознательно выводили эскадру навстречу ударному соединению японцев, в состав которого должны были входить четыре авианосца, три линкора и прочие боевые корабли, включая тяжелые и легкие крейсеры. Сила немалая сама по себе, к тому же в эскадре ни одного крейсера не было.
Адмирал Платонов был человеком опытным и осторожным, вляпаться столь банально он был не должен. Из Петропавловска и севера Сахалина уходили «Каталины» на полный радиус, прочесывали свои районы подводные лодки, с авианосцев отправлялись в разведывательные полеты сухарики с дополнительными баками вместо бомб и торпед и летающие радары. Но на войне всегда есть место случаю, поэтому подстава была неприятной, хотя и ожидаемой.
Наибольшей проблемой было не обнаружение противника на подходе к Гавайям, а сохранение собственной незаметности. Впрочем, если это удалось японцам, причем как минимум два раза, почему не должно получиться у русских? Тем более, что районы океана, где проходила эскадра, особенно оживленным назвать было нельзя.
Получилось у тех и у других. Перемещение японцев осталось незамеченным американцами, а появление русских – незамеченными ни японцами, ни американцами. Примерные сроки нападения японцев были известны, но не точные, поэтому эскадра прибыла в район ожидания немного раньше. Когда эскадра уже была в пути, Кузнецов направил Нимицу сообщение, в котором высказал мысль, что планы американского командования становятся известны противнику, а также указал на возможную дезинформацию со стороны японцев. Явных фактов в сообщении не содержалось, только косвенные, но и они должны были навести на мысли. Нимиц сдержанно поблагодарил за предупреждение, но, похоже, пропустил мимо ушей. Сообщение адмиралом было направлено для подстраховки, чтобы потом американцы не обвиняли в сокрытии информации.
Пропустить появление японского ударного соединения было практически невозможно. Была развернута завеса из подводных лодок, они выдвинулись раньше эскадры, на полную катушку работали самолеты-разведчики и летающие радары. Путь до района ожидания занял две недели, но вышли заранее, так что 17 сентября 1944 года были на месте. Была и обоснованная надежда на то, что удалось остаться незамеченными. Долгое болтание в заданном квадрате тоже не представляло ничего хорошего, кроме риска быть обнаруженными. Эскадра затаилась, как мышь под веником, широко раскинув вокруг себя патрули из подводных лодок, полное радиомолчание, полная светомаскировка. Разведка не подвела, к исходу вторых суток ожидания противник был обнаружен. Вражеские самолеты замечены не были, но две подводные лодки пришлось уничтожить. Обе были, похоже, немецкими. Шли под РДП, были атакованы с кормовых углов и ничего в эфир передать не успели. Насторожило это противника или нет, неизвестно, похоже, что нет. Районы пропажи субмарин разделяло более двухсот миль.
Северов и Платонов заранее разобрали два варианта удара. Первый предполагал поймать противника со спущенными штанами – нанесение удара после того, как авиация уйдет на цель. Второй вариант предусматривал ночной удар, поскольку наличие управляемого оружия это позволяло, а темнота сильно осложняла жизнь вражеским зенитчикам. Да и подводным лодкам для работы с глубины полусотни метров было все равно, день на поверхности или ночь. В принципе, под огонь МЗА подставляться не требовалось, планирующие авиабомбы можно было сбросить, вообще не входя в зону артиллерийского огня, а самонаводящиеся торпеды – на расстоянии нескольких миль, куда достают только орудия крупного калибра.
Японцы тоже соблюдали режим полного радиомолчания, так что о подготовке к пуску самолетов можно было догадываться по маневрам авианосцев. Платонов и Северов исходили из того, что наносить удар японцы будут, скорее всего, утром. После первого удара необходимо провести доразведку и уточнить задачи для второй, и, может быть, третьей волны. Все это требовало времени. Радиус действия самолетов известен, курс и скорость тоже. Определить район, где будет находиться противник к утру следующего дня можно. Там и была раскинута ловчая сеть из пяти субмарин, оставшиеся три пасли подступы к эскадре.
Перед рассветом 20 сентября с авианосцев «Москва» и «Севастополь» поднялась ударная группа первой волны, состоящая из 56 бомбардировщиков, 56 торпедоносцев и 36 истребителей прикрытия, а также летающего радара и двух постановщиков помех. Противник находился на расстоянии сто пятьдесят миль на зюйд-ост и тоже поднимал самолеты первой волны. Разведка показала, что японская эскадра разделилась. Авианосцы маневрировали в двухстах милях от острова Оаху, а линкоры и тяжелые крейсеры шли курсом на американскую военно-морскую базу.
Средства связи русских кораблей и самолетов и их радары работали на существенно более высоких частотах, чем японские и немецкие, поэтому помехи, которые ставил самолет РЭБ, на качество связи, навигации и обнаружения целей влияли незначительно. Командовал авианалетом Антон Соколов, который находился на летающем радаре и мог видеть всю картину целиком, управляя подразделениями. Сам Северов в составе пары с неизменным Цыплаковым шел немного выше основной группы и в управление не вмешивался. Антон был достаточно компетентен для принятия решений, а душа Олега просто просила полета. Истребители бомб не несли, только РСы с неконтактными взрывателями. Ударная группа сделала крюк, заходя с юго-запада, со стороны почти противоположной истинному положению особой эскадры. На рубеж пуска управляемых бомб и ракет советские самолеты вышли, когда только начало рассветать и японские авианосцы готовились выпустить в небо вторую волну самолетов. Их, снаряженных бомбами и топливом, начинали поднимать на полетные палубы.
Каждый из советских бомбардировщиков нес по две бомбы или ракеты калибром 500 кг, сброс был произведен с высоты 7 500 м и на дальности 10 миль, после чего самолеты, не меняя высоты полета, повернули, обходя японское соединение. В это время торпедоносцы заходили с кормовых углов на вражеские линкоры и тяжелые крейсеры. Атака была проведена по наведению с летающего радара с корректировкой по данным собственных локаторов. Приближавшиеся со стороны авианосного соединения самолеты были, видимо, приняты японцами за вторую волну, уточнить это не представлялось возможным из-за помех. Если они что-то и заподозрили, когда торпедоносцы внезапно отвернули, то сделать уже ничего не могли. 56 дальноходных самонаводящихся торпед уже неслось к своим целям на скорости более сорока узлов. Северов приказал постановщикам помех прекратить работу и эфир взорвался воплями японцев. Управляемые бомбы и ракеты поразили цели в момент, когда на палубах авианосцев уже находились полностью снаряженные самолеты, поэтому эффект от удара был усилен взрывами собственных боеприпасов и пожарами от растекающегося топлива. Три подводные лодки, выдвинутые в район перехвата вражеского линкорного соединения, точно подсчитать количество попаданий торпед, сброшенных с самолетов, конечно не смогли. Очевидно, что промахов было немного, конструкция торпеды была неплохо отработана. Наибольшая вероятность отказа была у головки самонаведения, но у однокоординатных торпед она была значительно меньше, чем у противолодочных. Бесконтактный взрыватель также был надежен, поэтому большинство торпед благополучно достигло вражеских кораблей. Поскольку удар наносился торпедами, наводящимися по кильватерному следу, а корабли перед атакой не успели начать маневрирование, то попадания пришлись в первую очередь в кормовую часть корпуса, разрушая винты и рулевое управление. Почти все атакованные корабли остались без хода или же могли рассчитывать максимум на несколько узлов скорости, сопровождаемой жуткой вибрацией от погнутых валов и винтов. Теперь был выход стальных акул кап-три Ильичева и его лодки отстрелялись 650 мм торпедами с глубины нескольких десятков метров. Применение именно таких торпед было вызвано желанием не нарушать, так сказать, чистоту эксперимента. Хотелось увидеть и оценить действие своих боеприпасов повышенной мощности. Добавить обычными 533 мм торпедами можно и позже, вероятность обнаружения противником на такой глубине, который к тому же занят борьбой за живучесть, очень мала. После атаки и маневра уклонения лодки ушли обратно на глубину около ста метров, где и затаились, выжидая результатов атаки. В это время оставшиеся две лодки, которые находились в районе вражеского авианосного соединения, осторожно поднялись с глубины и атаковали противника. Атака была проведена также 650 мм торпедами, лодки не всплывали выше тридцати метров.
Возвращающиеся после нанесения удара японские пилоты самолетов первой волны увидели впереди клубы дыма. Они были опытными летчиками и прекрасно понимали, что на их соединение была проведена атака. А тут и связь заработала, добавив оптимизма пилотам, увидевшим, что садиться им просто некуда. Все авианосцы горели, но даже если бы пожаров не было, крен не позволял им принимать и выпускать самолеты. Японские пилоты сажали свои самолеты на воду около своих кораблей, некоторые воспользовались парашютами.
Вторая волна не понадобилась, то немногое, что оставалось на плаву расстреляли, как в тире, подводные лодки Жени Ильичева. После чего эскадра адмирала Платонова вновь растворилась в бескрайних просторах Тихого океана, направляясь в сторону Японских островов. Предстоял очень важный этап – высадка на Хоккайдо. Результатом проведенной операции стало уничтожение пяти линкоров, шести авианосцев, пяти тяжелых крейсеров и девяти эсминцев. Потери русских составили два самолета, двигатели которых отказали на обратном пути, экипажи были спасены эсминцем.
В то время, когда особая эскадра выполняла рейд к Гавайям, сухопутные войска наголову разгромили Квантунскую армию и очистили от японцев южную часть Сахалина, проводилась десантная операция на Курильских островах. Авиационные подразделения гвардейской армии особого назначения РВГК принимали в этом самое активное участие. Завоевать господство в воздухе авиации фронтов и армии РВГК удалось почти сразу, да и по известным аэродромам и авиабазам противника отработали качественно. Бомбардировщики и штурмовики ходили с минимальным истребительным прикрытием буквально по головам японцев, затем работала артиллерия, потом шли штурмовые группы. Попытки самураев показать крутизну в рукопашной провалились, советская пехота была не только сильнее физически, но и прекрасно обучена. В общем, приложили детей страны восходящего солнца качественно.
С островами Курильской гряды возились не спеша. Высадили десанты, обстреливали артиллерией, в поддержку пехоте пустили танки, штурмовые группы основательно и неторопливо зачищали укрепления противника.
После нанесения удара по японскому флоту Платонов произвел заправку своих кораблей с судов обеспечения, хотя запасы топлива на авианосцах были израсходованы менее, чем наполовину, на подводных лодках – на две трети. Подводные лодки ушли вперед и держались в ста-ста пятидесяти милях впереди по курсу соединения, периодически меняясь. В течение двух суток после разгрома флота противника контакта с вражескими кораблями не было, но это долго продолжаться не могло.
Поздним вечером 23 сентября Северов находился на мостике «Москвы». Огромный авианосец находился в середине ордера, слева в десяти кабельтовых виднелась громада «Севастополя». Олег размышлял о планах на послевоенную жизнь, задумчиво вглядываясь в быстро темнеющее небо, когда к нему подошел кап-раз Зиновьев и протянул кружку с «адвокатом».
– Шторм будет, – пробурчал Константиныч. – Оно и к лучшему, укроемся за погодой и хрен они нас найдут.
Северов задумчиво кивнул.
– Надолго это, что синоптики говорят?
– Район большой, миль за тысячу до Японии выберемся. В такую погоду их авиация работать не будет, да и от радиосвязи толку мало, так что есть шанс сохранить свое инкогнито по максимуму. Главное, чтобы до шторма нас не обнаружили, еще бы сутки, а завтра после полудня так разгуляется, что вся водоплавающая мелочь попрячется.
– Доклад от К-67, радарный контакт. Обнаружены эсминцы противника, три единицы, скорость 18 узлов, идут курсом 175, дистанция до лодки 65 миль, пеленг 295, до эскадры 135 миль.
Вахтенный офицер после небольшой паузы добавил:
– Адмирал Платонов поднимается на мостик.
– Накаркал, – проворчал Зиновьев. – Как раз утром и поздороваемся.
– Какие мысли, Олег Андреевич?
Подошедший Василий Иванович в бинокль осмотрел корабли эскадры и удовлетворенно улыбнулся. Режим светомаскировки выполнялся жестко, за попытку, например, покурить ночью на палубе наказание последовало бы незамедлительно. Но матросы и офицеры попадали на корабли эскадры только после тщательного отбора, поэтому уровень дисциплины был очень высок, да и свои же товарищи немедленно разъяснили бы нарушителю, что рисковать их жизнями, выдавая свое местоположение противнику, не стоит.
– 135 миль, расстояние детское, поднимем два звена бомбардировщиков и ударим управляемыми ракетами в ночной тьме. Радаров на их эсминцах быть не должно.
Через час восемь сушек взлетели с «Севастополя» в полной темноте и ушли на перехват отряда японских эсминцев. Командиры с чая перешли на кофе, Северов, как обычно, со сливками, а моряки предпочли черный. Константиныч вдруг усмехнулся и покачал головой:
– Сказали бы мне года полтора назад, что я на старости лет буду кораблем таких размеров командовать и по Атлантике, по Средиземке, по Тихому океану ходить, не поверил бы! По сравнению с Черным морем тут такие просторы, что и представить трудно.
– Жалеешь небось! – подначил адмирал. – Сейчас чапал бы на своем линкоре из Севастополя в Одессу в режиме круизного лайнера и в ус не дул. Бархатный сезон, на пляжах в меру обнаженные девушки провожают героических черноморцев призывными взглядами, с берега доносятся звуки танго…
– И матюги боцмана с палубы! Романтика! – в тон ему продолжил Северов.
Все трое засмеялись, а Платонов вдруг посерьезнел и сказал:
– Я в Петропавловске одному герою втык дал. Из моих, из североморцев. При ребятах с Черного моря в рассуждения пустился, дескать курортно-дачная у них акватория, всех дел – загорать и молодым винцом опиваться. Я у него спросил, знает ли он, сколько курортников-моряков и дачников-морпехов после пляжного сезона в живых осталось. Так он, поганец, доказывать мне принялся, что их награды по сравнению с его цену меньшую имеют!
– Доказал? – нахмурился Константиныч.
– Списал я его к чертовой матери! На ледоколе обратно в Мурманск ушел Северным морским путем. Нечего тут гниль разводить!
– Ну и правильно! – подытожил Олег. – Для солдата его медаль «За отвагу» не дешевле наших с вами звезд Героев выходит. Наградами друг перед другом меряться – последнее дело. Хотя, надо сказать, награждают сейчас нормально, не жмут, но и с легкостью не раздают. Я как-то раз в компании оказался, все генералы и один старлей с двумя медалями «За отвагу». И один генерал рассуждать принялся, что у нас все ордена за геройство других получены, а у этого старлея – за личную храбрость. Другого, дескать, сорта награды. Мне бы промолчать, дураку, а я его спрашиваю – кем он войну начал. Оказалось уже в 43-м и сразу командиром дивизии, а потом быстренько на корпус переместился. Он давай дальше про геройство рядового солдата рассуждать, казенными фразами политинформацию двигать. Сказанул и орлом таким смотрит, аплодисментов ждет. А я дальше придуриваюсь, мол, с какого звания личная храбрость заканчивается и остается только неизвестно что. И еще желательно разъяснить применительно к должностям. Этот герой щеки помидором надул, некоторые откровенно потешаются, а у меня лицо серьезное, как на заседании Ставки и всем видом ответа жду. Словом, генерал молодой, от мудрости почтенного старца почерпнуть жажду. Тот какое-то время соображал, потом стал орать, что я линию партии не поддерживаю и вообще. А я опять, какую линию, пожалуйста, поконкретнее. И заодно, какие у него в корпусе потери. Тут ему один генерал-полковник конкретно заткнуться велел, поскольку потери-то у него, при всей любви к младшим, очень даже немаленькие, можно даже сказать неприлично большие оказались. Кто-то ему, видимо, протекцию составил, так его за неумение даже не разжаловали, на фоне большой победы просто не заметили. Сидел бы гад тихо, так надо со своими рассуждениями вылезать. А несколько тысяч пацанов как корова языком слизнула.
Платонов вздохнул:
– Да, на этой войне много чего на свет божий повылазило. Не только геройство и доблесть высокая, но и трусость, некомпетентность, да и просто непорядочность. Я вот о чем подумал. Станут ведь потом про войну в учебниках истории писать, а что напишут? Какие слова для 41-го года найдут, да и для 42-го? А лет через пятьдесят, когда нас уже не будет, какими орлами вот такие генералы выглядеть будут? На его орденах ведь не написано, сколько людей он за них положил! Или причешут все до гладкости женского колена.