Оуэн мог бы многое рассказать Стивену Смиту. О том, как рождался заново этот мир, как трудно восстанавливался. И какой неимоверно длинный и нелёгкий путь прошло каждое существо на этой планете — от бессмысленной клетки до красивого и сложного создания, минуя для этого невероятно много стадий развития и преодолевая постоянные опасности. Каждое такое творение — это триумф неутомимой Природы и Эволюции. Можно ли относиться к нему пренебрежительно? Да, никто не отменял еду — это также закон Природы и её пищевых цепочек: одни помогают выжить другим. Но всё должно быть разумно: в пределах необходимого и достаточного. А у человека наука сродни варварству дикаря — разобрал по винтикам и выбросил, потому что, став разобранным, всё теряет смысл. Сам такой мастер-ломастер подобного чуда уже никогда не сделает. Потому что не понимает, как оно устроено. И не поймёт, потому что, изучая, сломал…
Перед взором Оуэна вдруг пошла череда разнообразных Видов — от простейших до самых сложных. Все они были прекрасны и добры, потому что вспомнили, зачем пришли в этот мир…
***
Оуэн открыл зрачки. Кажется, он, всё же, уснул. Наступил вечер. Кстати, надо бы подкрепиться, а то за день он даже не подумал о еде.
Оуэн не помнил, с каких пор он перестал употреблять в пищу живых существ — рыбу, крабов и прочую живность. От рождения, как и его предки, питающиеся искусственными смесями, приготовленными из полезных растительных и минеральных компонентов, он был вегетарианцем. Необходимость стать хищником появлялась вынужденно — когда ему надо было выживать в критических условиях. Хотя для него это было непросто — есть живых существ, мыслишки которых он телепатически слышал. Пришлось ему научиться ставить на свои чувства и внутренний слух блок, что для истинного учёного подобно слепоте. Ведь он любил эти создания, такие разнообразные, по-своему красивые и разумные — соответственно достигнутой ими степени совершенства. Истинным избавлением от этой муки для него стал момент, когда Оуэн обнаружил, что стаи мельчайшего планктона вполне могут быть ему пищей. Планктоновая диета помогла ему вернуть самоуважение. И слух. Фитопланктон, зоопланктон, как и биопланктон прекрасно насыщали его. К тому же голос этих маленьких существ был тих, а эмоции невнятны. Огромные стада планктона, конечно же, обладали неким коллективным разумом — хотя и довольно невысоким, но потеря тысячи-другой особей не наносила ему вреда. Оуэн договорился.
Итак, пора перекусить.
Оуэн, выбравшись из пещеры через узкий лаз, прикрыл вход камнем — чтобы в его жилище никто не пробрался и не затаился там. И медленно побрёл вдоль скалы. Он уже слышал дружный слаженный шум стаи планктона, состоящей из миллионов мельчайших созданий. Сейчас он подкрепится, а потом подумает — что же делать дальше?
И вдруг Оуэн, весь покраснев и покрывшись пупырышками, кожей почувствовал опасность. Прислушавшись, он понял, откуда она исходит. Там, наверху стояла шхуна, на которой происходила какая-то неприятная суета. Да-да, так и есть! Это неугомонные Стивен и Мэйтата готовят ему очередную каверзу. хотят найти Туму Раи Фену и Giant Octopusа, монстра. Сосредоточенно налаживают водолазное снаряжение, сворачивают сети, регулируют лебёдку. Спорят — выдержит ли она вес такого гиганта? На этот раз они решили выйти на подводного зверя во всеоружии. Прислушавшись, Оуэн с тревогой почувствовал, что это ещё не всё в их каверзах. И понял — сплавав в порт, ловцы приготовили ему сюрприз, на который гринго Стивен Смит, учёный-тевтолог, возлагал особые надежды, а Мэйтата готов был поверить в бога Тангароа — лишь бы прибор помог. Так, так — ага… Вслушавшись, Оуэн понял, что это за прибор. Оказывается, он способен прощупывать рельеф морского дна с помощью особых лучей. Оуэн услышал и его название — сонар бокового обзора. А в Информационном Поле с читал, что сонар работает по такому принципу: излучая звуковые сигналы, он улавливает ответные сигналы, отражающиеся от дна и крупных объектов, находящиеся на расстоянии до километра от него. И при этом рисует на экране контур, на котором он — Giant Octopus, бредущий по дну, конечно же, обозначится. В настоящий момент коварный луч сонара уже шарит по дну прямо рядом с ним. Вот-вот нащупает криптита, мирно пробирающегося к стае аппетитного планктона.
Оуэн отреагировал мгновенно.
Он резко выпустил реактивную струю и, сместившись от лучей, прижался к скале. Предательский невидимый луч проскользнул мимо. А Оуэн осел на камни — от пережитого волнения, снова побелев, как привидение. Ему помог жизненный опыт, обретённый в те времена, когда от определения опасных мест, таящих излучение, зависела жизнь.
«Да. Игра в прятки уже меня не забавляет, — усмехнулся Оуэн, распластавшись по камням. — Придётся уходить, не прощаясь, по-английски, — вздохнул он. — Непонятно, правда — почему по-английски, если не только англичане, но и многие другие Виды и народности частенько действуют по этой поговорке? Особенно если их пытаются задержать сетями. М-да. Тысяча метров… Долговато притворяться крабом, таясь от сонара. А если прямо сейчас попытаться «улизнуть» магически? — вдруг осенила его идея. — Жаль, что я мало практиковался в магии. Получится ли? Попробую сначала вспомнить, как тогда всё произошло? Как мне удалось «улизнуть» от акул?»
Оуэн расположился поудобнее среди камней и попытался восстановить события того дня. Он ведь так и не понял тогда, как произошёл тот фокус. Иначе происшедшее и не назовёшь. Но разгадать его сейчас просто жизненно необходимо…
Глава 3. Двадцать Заповедей совершенства
Лана с Мэлой, вылетев в окна двести пятого этажа из библио-архива, где они готовились к занятиям, спускались на двухсотый этаж — в буфет. Они, как и транспортные балконы, располагались на каждом десятом этаже университета. Подруги решили перехватить пару подкрепляющих коктейлей перед лекцией Натэна Бишома.
Мимо них, весело болтая, бодро проносились стайки студентов, важно проплывали преподаватели с выделяющимися на плече голубыми рисунками. Две «Звёзды Знаний» — «ЗЗ», у аспирантов, три — у докторов и четыре — на плече у профессоров. Академики с пятью «ЗЗ» здесь встречались весьма редко. Они обитали в нижних этажах, в самой глубине, где царила почтительная академическая тишина, способствующая сосредоточенным раздумьям и открытиям. Обычно студенты и аспиранты спускались к ним вниз снаружи здания, а они всплывали наверх, чтобы дать лекцию, по центральной его штольне, связанной входами с преподавательскими кабинетами. У студентов-первокурсников, только начавших свой путь к знаниям, на плече сиротливо голубел всего лишь один начальный «ЛЗ» — «Лучик Знаний» от «Звезды Знаний». У второкурсников было два «ЛЗ», у третьекурсников — три и четыре «ЛЗ» у заключительного, четвёртого курса университета. Пятый лучик и полную «Звезду Знаний» студенты получали, лишь защитив диплом. А следующие «ЗЗ» добавлялись уже за научные степени — по восходящей до пяти «ЗЗ» у академиков. Но никто так не гордился одиноким и неярким «ЛЗ», начавшим освещать их путь к мудрости, как первокурсники. Они старались выбирать себе окраску исключительно тёмного цвета — чтобы почётный синий лучик особо выделялся на плече. Ещё бы — для поступления в университет они прошли самый строгий отбор и собеседование. Но, честно говоря, и без «ЛЗ» и прочих ухищрений они были здесь самыми заметными. Никто так не шумел и не радовался всякой студенческой мелочи, как они. «О, ура! Вот наша аудитория!», «Все сюда, расписание вывесили!», «Все за мной! Я знаю, где эта лаборатория!», «Гляньте, какую я книгу откопал в библио-теке!» И — «О, этот препод такой махровый!», «Ага, губчато зажигал!» — так, на молодёжном сленге, они комментировали свою студенческую суету и маститость лекторов. Или: «Такой стартёр! Я от его лекций просто в стратосфере зависаю!» Жизнь и нерастраченная энергия в них так и била реактивной струёй. Старшие курсы только посмеивались, наблюдая за их шумной суматохой — и им поначалу всё здесь было также интересно. Пройденный этап развития от личинки до взрослой особи.
— Мама моя, как же они вопят! — поморщилась Мэла, садясь с питательным коктейлем за столик. — Дали б мне волю, я бы их отправила на самый верхний трёхсотый этаж. Пусть перекрикивают там шум волн и морских тахун. И не разрешила бы им оттуда даже щупальца сюда всовывать! Пока не научатся себя вести. Нечего мешать старшим!
— Да ну? — улыбнулась Лана, отпивая свой любимый коктейль со вкусом маниолы. — Какая же ты у нас суровая! А помнится, пару витков назад громче тебя здесь никто не вопил! Забыла, как тебя чуть не наказали за то, что ты наскочила на глубокочтимого академика Замэла? И он едва не полетел кувырком? Ты избежала общественного порицания только благодаря ходатайству твоего папы, уважаемого губернатора округа. А твоя мама, член Совета Итты, помнится, тогда не захотела за тебя заступаться. Сказала, что ты должна отвечать за свои поступки и неумение вести себя в общественных местах. Чтобы впредь была повежливее и смотрела по сторонам.
— Ишь, чего вспомнила! — недовольно фыркнула Мэла. — Да этот академик Замэл просто зануда! Я только чуть задела его. Он сам отлетел, заохал! Чтобы мне досадить! А потом поднял такую бузу! Сам виноват — шествует, не глядя, будто пит на океанском просторе. А тут народ вокруг, студенты! Смотреть же надо! И нечего ему было лезть в эту суету! У них своя штольня, у нас — своя!
— Ладно-ладно, ты же у нас просто ангел, а все просто так кувыркаются у тебя под ногами и мешают тебе шествовать спокойно, — усмехнулась Лана. — Не так-то просто было заметить пять «ЗЗ» академика.
— Ну да, где-то так, — кивнула Мэла невозмутимо. И перевела разговор на более интересную тему: — Слушай, Лана, ты мне лучше расскажи, что там случилось у Хрустальной Скалы между тобой и почтенным Донэлом? А то всё отмахиваешься от меня, как от малька неразумного! Сама на себя не похожа. Раньше ты бы всю голову мне замутила своими восторгами: «А он мне вот так сказал!», «А я, такая, растерялась!» Я-то думала, что у вас роман закрутится! А ты про него и не вспоминаешь. Что случилось? Ему понравился твой танец? Все поонцы в восторге, ты же знаешь. Да и в других городах все забульбились от восторга. Теперь у тебя полно последователей среди танцоров — заводил. И, говорят, что такой сюжет замутить ещё труднее, чем просто делать виртуозные пируэты. Я-то считала тебя так себе танцоркой, — недоверчиво оглядела она подругу. — Хотя я тогда и не поняла, чего ты там утворила? Слишком перепугалась. И главное было, что ты живаосталась. Обнимались хоть с Донэлом на террасе? Он так бережно тебя увёл.
Лана лишь махнула рукой и вздохнула. В этот раз ей надо что-то говорить, уйти в свою комнату, как дома, или закрыться библом не удастся.
— Я сама не знаю, как всё это случилось. Просто спонтанно взяла и освоила Танец. — Про Серого Гиганта она не хотела говорить, ещё примет её за сумасшедшую, беседующую с призраками Древних. — А Донэл… Да, ему понравились мои… выкрутасы. Но нам было не до обнималок! Мы знакомились! И я вдруг поняла, что моя влюблённость — иллюзия. Мы стали просто друзьями, — сбивчиво поясняла Лана, пытаясь объяснить свои сложные чувства подруге, адаптируя под её понимание.
— Во как? Друзьями? Шутишь! — подозрительно уставилась на неё Мэла. — А, может, и правда? — задумалась она, даже забыв о коктейле. — А то — куда делся твой мандраж, трепавший тебя перед каждой его блестящей лекцией и при случайной встрече? Я не узнаю влюблённую Лану! Он что, дал тебе потрогать у Скалы электрического ката? Или сказал там, в таинственной тени беседок, что навсегда убывает с Синой в экспедицию на Боруту? И этот низменный поступок навеки исцелил тебя от непреодолимой тяги к докторам наук? Да, Борута — ещё тот подарок! — закатила глазки эта любительница захватывающих саг и романов, — Я б тоже излечилась. Там же ни капли воды! — актёрствуя, воскликнула она. — Всюду один аммиак! Жить всё время в скафандре? Кошмар! Пусть себе едут! Правильно, дорогая!
— Типа того, — усмехнулась Лана. — Но всё не так печально, подружка. Он едет в экспедицию. Но не с Синой, а со мной! И не на Боруту!
— Да ты что? Вот это да! — возбуждённо уставилась на неё Мэла. — А куда?
— Пока не знаю. Да это и неважно.
Мэла пристально всмотрелась в её лицо, пытаясь прочитать мысли подруги. Но та тут же закрылась от неё.
— Что ж, твоё право, — скорбно пожала плечами Мэла. — Право на личную жизнь и всё такое. Но это же нечестно! Я твоя подруга и хочу о тебе знать всё! А ты что-то скрываешь от меня! Я теперь спать не буду! И приду ночью к тебе в куб с вопросами. Сонная, ты выдашь мне все тайны! — пригрозила она.
— Нет, поверь, — усмехнулась Лана. — Не надо — в куб. Я и так всё расскажу. Мы теперь с ним, и правда, друзья. Доктор Донэл отличный моллюск, но не мой идеал. Хотя он геройски выручил меня. Это я напросилась к нему в экспедицию — по дружбе. Он сказал, чтобы я в деканате записалась в его экспедицию. Хочешь со мной? Он разрешил и тебя взять. Только просил пока про таблички Баританы никому не говорить.
— Какие ещё таблички? — отмахнулась та. — И что, он с риском для жизни выдернул тебя из безумного танца со смертью, чтобы просто пригласить в экспедицию? Какой скучный тип! Занудный препод!
— Типа того. И я ему очень благодарна за это.
— А, я всё поняла! — радостно блеснула глазами Мэла. — Весь твой любовный бред и дикие танцы в Полнотуние это всего лишь хитрый ход! И всё из-за непреодолимой тяги к… успешной научной карьере! — радостно усмехнулась Мэла. — Вот уж не думала, подруга, что ты такая карьеристка! Аспиранткой хочешь стать? Как Сионэла? Научным сухарём?
— О! Ты меня плохо заешь! Я ещё та штучка! — рассмеялась Лана. — Так пойдёшь со мной в экспедицию? Доктор Донэл опять что-нибудь интересное замутит. Он замечательный! Я его обожаю!
— О, узнаю прежнюю Лану! — усмехнулась та. — Всё ж таки ты к нему до сих пор неравнодушна, а? Но нет, подруга! Я не пойду в эту занудную экспедицию с твоим занудным деканом. Что интересного может быть у нас на Итте? — отмахнулась Мэла. — Тайны, покрытые толщей веков и донных отложений? Это не моя стихия. Предлагаешь мне самозабвенно хватать в забытых веками пещерах грязные осколки прошлого и, подкатив от восторга глаза, радоваться им, как плодам голубой мокуты? Нет, это не про меня! Я люблю чистоту и более-менее обжитые места. Комфортные! И романтичные. Типа — космоса. Или книги о космосе.
— Жаль! Вдвоём было б веселее радоваться осколкам прошлого, — усмехнулась Лана, отправляя пустой контейнер в утилизатор в центре стола. — Ладно, пошли, подруга, а то опоздаем на лекцию.
И, выпорхнув в широкое окно буфета, они быстро спустились к окнам сто сорок третьей аудитории — входу в храм науки профессора Натэна Бишома — лауреата, дипломанта, эксперта и обладателя прочих степеней и учёных наград. Влетев в аудиторию, они оказались в родной атмосфере — в гомоне, спорах, мельтешении входящих и уходящих студентов. Лекции — дело добровольное. Передумал присутствовать лично или появилось дело — окна всегда открыты. Онлайн-режим и записи лекций доступны всегда.
***
Профессор космогонии Натэн Бишом давно приметил эту большеглазую студентку с четвёртого курса — Лаонэлу Микуни. На его лекциях она всегда задавала самые каверзные вопросы, а на практических занятиях выбирала самые сложные темы. Глядя на неё, профессор вспоминал свою юность. Он когда-то тоже был довольно тугристым студентом. Ему тогда казалось, что время идёт слишком медленно и самое интересное происходит без него, и что он не успеет открыть и сделать нечто важное. Его опередят. Натан всегда бредил космосом, тайнами вселенной и загадками неоткрытых галактик. Возможно, когда-нибудь он превратился бы в Вечного Астронавта, бесконечно путешествующего по неизведанным мирам, как это случилось с его лучшим другом Шанэном, ставшим легендой Цивилизаций. Но он не стал. На этом пути для юного Ната оказалось слишком много преград, создаваемых запретами и ограничениями, обозначенными строгими правилами КСЦ — Космического Сообщества Цивилизаций, куда входила и Итта. Его свободолюбивой душе были тесны эти рамки. Они казались ему слишком жёсткими и негуманными. И Бишом, лучший студент курса, успев лишь немного попутешествовать по мирам, вернулся в университет, избрав своим Полем деятельности науку. Ведь она, хотя и имеет ограничения в пределах возможностей разума, но в ней нет границ для интуитивных прорывов. Более того — в научной деятельности даже приветствуется стремление рушить стереотипы, раздвигать горизонты знаний и, не оглядываясь на общепринятые теории и установленные законы, открывать свои собственные. А также есть возможность, став наставником, щедро делиться своими знаниями и сомнениями с теми, кто ещё не закоснел, не утратил интерес к новому, кто не боится спорить с авторитетами, строя свои версии. Такими, например, как Лана — пытливыми и колючими, как морские беджи. Она не была отличницей, но всегда стремилась поспорить, ко всему подобрать свой особый ключик или низвергнуть авторитеты. Конечно, со временем все они да и Лана, как многие другие до них, станут сдержанными и консервативными — как того требуют должностные инструкции и правила КСЦ, являющиеся для космо-исследователей и космо-навигаторов основой профессии. Они изменятся, поняв и приняв причины и истоки этой жёсткости. А юношескую пытливость и эмоциональность сменит разумная мудрость. А пока он ос удовольствием наблюдал, как его студенты с азартом спорили с ним и меж собой, противореча и сомневаясь, изрекая глупости и свергая признанные авторитеты в неустанных поисках истины и понимания законов вселенных. Его это восхищало — профессор Натэн Бишом не любил равнодушных моллюсков. Сдержанных — да, ведь это главное качество осьминога, но не безразличных. А заодно он продолжал спорить и с собой, с прежним юным Натом. И, если честно, в этом споре всё чаще прежний Нат отступал под натиском аргументов или даже вставал на сторону нынешнего Натана — досточтимого профессора и авторитетного эксперта в области исследования космоса и тенденций его освоения. Наверное, он стал мудрее. Или, может, скупее в эмоциях. Возраст брал своё — Натану Бишому было уже почти тысяча витков. Девятьсот восемьдесят восемь, если точнее. Хотя — какая разница, разве дело в витках? Главное — опыт и выводы из его уроков.