И еще тише:
— Знала, что такой можешь быть?
Разве я могла знать, если прежде подобного не творила? Огонь без огня, так это Бренн называл? Теперь я четко уяснила, что он имел в виду. Огонь перекрывал собой все, превращал меня в другую девушку, как и его дар превращал войда в ледяного лорда.
Мое дыхание теперь было тяжелым, но пламя уже не опаляло, а снежная сила, напротив, перестала грозно щериться, став привычно опасной и холодной.
И теперь я увидала лед вокруг. Толстый слой, который покрыл и дорожку, и бревна ближних домов. Мной ощущалось, что лед не просто затянул корочкой поверхность, а прошел сквозь землю и сквозь дерево. Захочешь разбить, не совладаешь. Запоздало тряхнуло жутким осознанием: «Что значат мои всплески силы против его?» Что случилось бы, не выпусти он вьюгу нарочно в тот миг, когда упер ладони в стену позади меня? Тогда бы лед прошел сквозь тело одной чародейки, слишком неумелой, чтобы совладать с собственным даром и приструнить разошедшуюся огненную кошку, не позволить ей дразнить и злить ощерившегося снежного волка. Не было бы меня уже на свете. И здесь не как с ледяным духом, одной минуты хватило бы.
Я дернулась и почувствовала, что отцовский полушубок примерз намертво. Едва удержала вскрик, когда войд схватил, точно котенка, за шкирку и рывком отодрал меня от стены. Полушубок хрустнул и обзавелся такой огромной прорехой на спине, которую уже не починить.
Вьюга в глазах напротив погасла. Они стали почти привычными, как и голос, не злой, не шипящий, а тихий, без эмоций и чувств.
— Научу ведь на свою голову.
И словно вздохнул.
— Зачем же взялся, коли огонь противен?
— Затем, что хороший момент выбрала, чтоб настоять, — ответил и отвернулся. Не прибавил больше ни слова. Спокойно продолжил свой путь, словно по ровной тропинке шел, а не по обледенелой дороге.
Я взглядом его проводила, а когда сама шаг сделала, соскользнула вниз и растянулась на земле. Лед оказался ровнее, чем зеркало, пришлось едва ли не ползком обратно добираться.
Искристое морозное утро началось с довольного визга за дверью женской избы. Я поскорее вышла на крыльцо, чтобы увидеть, как от раскрытых ворот вниз по обледенелому склону несется целая ватага мальчишек. Их наставники стояли неподалеку и, пряча улыбки, наблюдали за веселившимися учениками. Они их еще погоняют, но не забирать же у детворы радость утреннего катания.
Быстро оглядев двор, я заметила, что ледяная дорожка осталась теперь только там, у ворот, а прочей, в руку толщиной, наледи уже и след простыл.
На заре войд времени не терял, быстро развеял следы собственной силы, оставив только вон ту горку, по которой теперь с визгом неслась вниз детвора. Даже самой захотелось, на них глядя, скатиться разочек к подножию.
— Ну что замерла? — Я повернулась на голос и увидела улыбающегося Сизара. — Тебе войд велел на поле явиться, как проснешься.
Князя тоже забавляла детская возня, и сегодня он обратился ко мне совершенно спокойно, а не как в последнее время задумчиво, чуточку напряженно. Я и видеть его стала реже, все больше Севрен разные вещи рассказывал, а Сизар часто отлучался по делам и подключался к моему обучению, когда друга требовалось подменить.
— Там теперь легко не спустишься, — кивнула на раскрытые ворота.
— А ты скатись, — рассмеялся князь.
Предупреждал меня Севрен, и не зря. Он знал, что теперь начнется, вот и подсказал, я же тогда не взяла на себя труд задуматься. Нынче на раздумья времени не имела, как и на все остальное. Из мыслей в голове только одна билась, и хотелось ее не высказать, а провыть.
«Пожалей!» — стучало в висках и разливалось в красном мареве, застилавшем глаза. Хотелось подползти к войду, вцепиться в жесткую ткань штанов и завыть в голос, умоляя дать мне передышку.
Но: «Войд у нас совсем жалости не ведает к ученикам», — говорила Белонега, и говорила не просто так. Вечность тренировок спустя я наконец уяснила, что просить бесполезно. Теперь каждый день для меня заканчивался, едва начавшись. После наших учений я уже была ни на что не годна. Войд учил использовать силу.
«Пожалей» — так и не произнесла это слово, рухнув точно подкошенная на колени. Уперлась ладонями в снег, который утром еще хрустел под пальцами здесь, на снежном поле, а в иных местах и даже в лесу на прогалинах подтаивал, открывая взгляду темную землю.
В бок ткнулся носом Эрхан, подбадривая, понукая поскорее встать на ноги. Войд долго ждать не будет, ударит опять, а если не успею закрыться, то буду стонать весь день на лавке, не чая покоя найти, желая, чтобы лекарство Белонеги совсем-совсем чувствительность забрало, потому что эту пытку телесную выносить невозможно.
— Поднимайся.
Ровный голос, как первое предупреждение. А второго не будет, потому что сразу последует удар. И я встала. На дрожащие, трясущиеся ноги, но встала. «А прежде ведь не поднималась», — мелькнула и исчезла мысль, когда войд качнул головой: «Нет, опусти руки ниже, следи, куда я направляю удар». Еще бы за мутной красной пеленой я могла уследить за его ладонями, за мерцающими полупрозрачными сгустками — скоплениями снежной силы. Сизар называл их снежками, а Белонега смазывала лиловые синяки по всему телу какой-то особенной мазью.
Я сжала зубы, взгляд немного прояснился.
Взмах, удар.
— Уклоняйся!
Испуганное, измученное тело выгнулось, убегая от очередной порции боли.
— Принимай! — Я выпрямилась быстрее, чем сама успела сообразить, выставила запылавшие жаром ладони, едва успев ухватить этот сгусток и рассеять до того, как ударит в грудь или в лицо, выбив воздух, лишив возможности дышать.
— Бей!
Почувствовать жар отдельно от ладоней, слепить такой же снежок, только горячий, оттолкнуть и направить не целясь, потому что спешу, потому что боюсь не успеть, иначе его сила ударит и сметет меня.
Он отбил с легкостью, с какой никогда не могла отразить его ударов, и вновь покачал головой.
— Снова.
«Это всего лишь снежки. Скажи спасибо, что мечом или копьями ледяными тебя не гоняет», — говорил, подбадривая, Севрен.
Спасибо, войд, и сжалься. Хоть на мгновение, хоть на минуточку позволь разочек вдохнуть полной грудью, разогнуть закоченевшую спину и сведенные в судороге руки.
«Сгустки силы лишь начало, — добавлял Севрен, — с помощью дара научишься формировать что-то мощнее. Как тебе плети или молнии?»
О чем князь говорил, если вызвать шарик требовало от меня невозможных усилий? Хотя раньше, кажется, он не выходил таким ровным и не складывался в ладони за долю мгновения? Не грушу ли напоминал, то и дело норовившую потерять форму, а потому даже не долетавшую до цели? Она лепилась в ладони слишком долго, а затем рассыпалась в воздухе. А сам войд? Он будто больше времени давал прежде на удар. Или нет? Он ждал, пока я сформирую ту грушу, или бил так быстро, как сейчас?
Уклонилась, выгнулась, отпрыгнула. Ведь невозможно терпеть боль до бесконечности, ведь рано или поздно проснется злость и желание ответить. Если кошку дернуть за хвост, она зашипит и выпустит когти. Я научилась выпускать свой дар от простых попыток растопить магический лед до умения создавать небольшие сгустки силы для нападения и обороны. Прежде казалось, не осилю разбить таким шаром летящий в меня снежок и от его попадания снова парализует невыносимой болью и уронит на снег. Как уследить, куда войд метит, как упредить удар? Мне требовалось предугадывать будущую муку в начинающемся движении мышц.
— Бей!
Вновь замахнулась и тут же свалилась на снег, скорчившись от боли в животе.
— Умей нанести удар, не открываясь тому, кто намерен тебя убить.
Я загребла ладонью холодный снег, отерла горевшее лицо о колючий покров и принялась подниматься на ноги, уже зная, что услышу: «Снова».
Эрхан до крепости опять возил на спине, а оба наставника-князя, закончив к тому времени гонять собственных учеников, вновь принимали у ворот и несли в дом Севрена. Укладывали на лавку и, чтобы впустую на ней не лежала, принимались ошибки пояснять. Севрен всякий раз говорил, как следовало правильно уклониться или ударить. Второй князь наглядно показывал с помощью удивительных своих снежных картинок. Белонега поила отваром, после которого тело немело, а боль отступала.
Сизар вновь стал реже отлучаться из крепости и пытался меня развлекать, потому что уныние росло день ото дня. Один раз, когда уйти выпало Севрену, князь сам донес меня до избы, но вместо того, чтобы уложить на лавку, усадил на колени и спросил: «Хочешь, Весса, сказку расскажу про одного войда и двух его учеников, тогда еще не князей?»
«Хочу», — ответила ему и даже вырываться не стала, устроилась удобно и прислушалась. А он начал говорить. Сперва завел речь о молодом снежном маге, у которого была невеста. Девушку маг любил столь крепко, что упорно не замечал всего, о чем давно догадались посторонние. Семьи этот юноша не имел, а чужих привык не слушать, полагаясь во всем на собственное мнение. Но какое мнение может быть у влюбленного? Говорят, прозрел лишь тогда, когда сбежала его нареченная с любовником, обокрав доверчивого юношу до нитки. Пришлось ему заложить все ценное, что в ту пору имел, но от ростовщиков это не спасло. Очутился снежный маг на улице, познал ту сторону жизни, которой лучше вовсе не знать. Из состоятельного и воспитанного юноши обратился он бездомным нищим. Однако злобным колдуном, готовым за плату вершить беззаконие, не стал. Силой своей во вред людям не пользовался, хотя мог. Позволил бы дар ему прокормиться нечестным путем, но маг не рисковал и на обманные дела не соглашался.
— Очернить собственный дар, — рассказывал Сизар, — просто, однако самому при этом остаться человеком едва ли удастся.
— А какая доля таких колдунов ждет?
— Поймают рано или поздно, а доля — смерть.
— И юноша знал?
— О наказании за чернокнижие каждый знает, но все равно находятся смельчаки или озлобившиеся.
— Значит, после всего маг не озлобился?
— Зол он был лишь на тех, кто его обманул. И эта ярость довела его до греха. Всякий талантливый снежный маг получает возможность хоть раз в жизни лицезреть богиню. Она озаряет нас своим благословением, когда дар обретает высшую силу. Стужа предлагает каждому желание и плату за него. Можно воспользоваться, можно отказаться. Севрен воспользовался.
Князь вздохнул, впервые назвав имя друга.
— Наказания попросил? — От волнения сомкнув пальцы на тонкой ткани светлой рубашки, я с нетерпением ждала продолжения.
— Попросил. Она и наказала.
— И он что?
— Богиня позволила ему увидеть последствия наказания. Скажу тебе, Весса, что хотя минуло с той поры много лет, Севрен по сей день забыть не может. Однажды, не помню за каким по счету кубком медовухи, он мне признался: «Не могу простить себе той ошибки. Лучше бы с миром отпустил». Стужа его после, конечно, поцелуем одарила. Пропал князь, влюбился в богиню, но свою клятву зла не чинить помнит и держит. Может, по этой причине он Бренну приглянулся, когда явился в крепость, чтобы вызвать войда на бой.
— Зачем на бой?
— Во славу богини, а как же иначе? Все мы головы теряем, стоит Стуже поманить. А ее эти поединки и проявления любви забавляют.
— Как же так? — Я даже привстала чуть-чуть у него на коленях. — Разве не должна она быть недовольна, что ее любимца другие убить пытаются?
— А ты попробуй Бренна убей, — хмыкнул князь, а я припомнила сегодняшний урок и осознала глупость вопроса.
— Стуже покоя не дает, что войд единственный, кто смог с себя ее чары сбросить. Как он этого добился, хотелось бы и нам знать. Вот богиня и бесится. Не упускает случая Бренна уколоть побольнее. А то и управлять пытается. Вдохнуть в него побольше собственной злости и ярости за подобное равнодушие. Он в такие дни сам на себя не похож, а мы стараемся под руку не попадаться. До тех пор длится, пока он с ее магией не справится.
Я мигом припомнила колючие кристаллы чужого злого льда в горле у войда, не позволявшие ему дышать, его боль, которая так взметнула и напугала мою силу. Вот что это было — подарок богини. Хорош же дар!
— А про второго расскажи, Сизар. Про второго ученика. Как он к войду попал?
— Ну, тот ученик всегда отличался собственными успехами. Происхождение, конечно, не столь хорошее, как у первого, но все же благодаря дару он нашел себе славного наставника.
Конечно, самолюбивый князь не упустил возможности прихвастнуть, описывая собственные достижения, что вызвало у меня улыбку. Сизар всегда развеселить умел. В отличие от спокойного и серьезного Севрена он любил пошутить. А еще умел найти подходящие слова, чтобы представить мои поражения в ином, радужном свете. Вот и сейчас отвлек от печальных мыслей своей историей. И ведь хорошо отвлек, я позабыла даже против крепких княжеских объятий протестовать.
— И был он дюже умел, настолько, что решил, будто может ледяного лорда на поединок вызвать. А что? Если вызовет и победит, то займет его место.
— А Стужа как же? Разве она не явилась к этому магу, когда его дар стал достаточно силен?
— Явилась. Она на тот поединок и надоумила. Обещала дать столько силы, чтобы лорда победить сумел. Говорила, будто злит ее тот своим неповиновением, но сильнее никого не сыскать.
— И что маг? — Я даже дыхание затаила.
— Уши развесил он, что ж еще. На богиню глаз положил. Ей поцелуй предлагать не пришлось, он сам пытался снежную деву соблазнить.
Сизар хмыкнул и крепче прижал меня к себе. Однако погладить, будто ненароком, по бедру забыл и задумчиво поглядел в окно.
— Умеет богиня подарить памятную ночь, умеет стать незабываемой и превратить в покорного раба даже того, кто всегда больше любил свободу. Я очень быстро отыскал крепость и бросил вызов лорду.
— А он что?
— Будто ты Бренна не знаешь. Я пришел такой гордый выбором богини, переполненный силой, что Стужа в меня вдохнула, и готовый с полным правом примерить алмазный венец власти.
— И?
— Он посмотрел на меня, на меч в руках, настоящий ледяной, искрящийся силой, как на обычную палку смотрят, и сказал: «Больно гонору много, сперва остынь, а после сразимся. Иначе ведь покалечишься ненароком». И приморозил меня на неделю за воротами.
Сизар расхохотался так весело и заразительно, что я тоже засмеялась.
— Ты разве не обиделся? — спросила удивленно, когда он затих. Ведь норов княжеский мне был известен.
— Я в бешенстве был. Первый день, второй, на третий задумался, как же при всей своей силе, которой богиня наделила, оказался слабее войда. В общем, недели на осознание хватило. Когда Бренн меня разморозил, сказав, что теперь к поединку точно готов, я попросил меня на службу принять.
— А он?
— Он взял и князем сделал, представляешь?
Сизар уткнулся в мои волосы и вздохнул, а я затаилась, вдруг ощутив, что его руки очень крепко держат, и я, пожалуй, напрасно не сделала попытки слезть с княжеских коленей. Маг мое напряжение уловил. Он всегда такое тонко чувствовал. Снова вздохнул и переложил меня на лавку. Поднялся, поглядел пристально.
— Вот доведешь до греха, Веска!
— До какого греха? — Я подтянула колени к груди, обхватила руками.
— Утащу из крепости к себе в княжество и научу, для чего боги деве огненную красоту даровали. И так уже из-за тебя больше дел переделал, чем за полгода до этого.
Я покраснела, осознав, отчего князь стал часто перекладывать обязанности наставника на Севрена, а со мной пытался реже видеться.
— Хоть бы выбрала кого! А то ведь не смотришь на остальных, мне надежду даришь.
— Не на кого смотреть, — опустив ресницы, приглушенно ответила, — после занятий у войда такая пелена перед глазами встает, что ни зги не видно.
Он качнул головой, я знала, и решительно вышел за дверь, не закончив рассказа о том, каково же пришлось ученикам в обучении у войда. Хотя что рассказывать, если оба они, и Севрен и Сизар, заявляли, будто меня Бренн жалеет.
Глава 12
О ПЕРЕХОДАХ И МАГИИ ЛОРДА
Думаю, я бы все равно однажды пала духом, несмотря на поддержку князей. Уж как я училась силой пользоваться, как старалась подчинить внутренний жар, так щедро плещущийся в моменты, когда его особо не просят, и испуганным котенком прячущийся внутри, едва только войд на урок позовет. Как порой из человека клещами слова вытягиваешь, так из меня ледяной лорд тянул на свет чародейскую магию. Заставлял не просто выманивать, но форму ей придавать, а она, упрямая, едва-едва меня слушалась. Хоть и умела уже не только снежком закругляться, но и лентой вытягиваться, однако прятаться ей больше нравилось. Той огненной кошкой, какую войд успел приметить, больше эту силу не ощущала. Кажется, она, как и я, боялась совсем разонравиться сильному снежному волку, так явно чувствуя его превосходство. Не рисковала больше дразнить, единожды ощутив, что в тот раз он мог убить ее одним лишь ударом. А лорд все равно заставлял урок за уроком, мучил и меня, и ее.