«Володю там, наверное, уже в армию забрали… — тоскливо вздыхала Даша, — Когда-то мы теперь увидимся? Да и увидимся ли…»
Даша возвращалась домой грустная, еле ковыряла вилкой свой ужин, а потом ложилась на кровать и тихо плакала.
— Что с тобой? — как-то раз под вечер спросила мама, видя, что глаза у Даши на мокром месте.
— Мама, я в деревню хочу.
— Теперь только на будущее лето в деревню поедешь, — ответила мама, — Щас какая тебе деревня…
И Даше от этого становилось ещё грустнее.
Глава 28
В отличие от своей сестры, бестолковой ветреной Вали, Галина поступила в институт с первого раза. На факультет ПГС — то бишь, промышленно-гражданского строительства.
Трудно давалась Гале инженерная наука. Она и в школе-то у себя в деревне звёзд не хватала. Но цель, что твёрдо стояла перед ней — выучиться и остаться в Москве — заставляла её яростно вгрызаться в гранит науки даже по ночам. Ей казалось, что она скорей застрелится, чем вернётся снова в деревню месить навоз, к своим крикливым необразованным родителям.
Красавицей Галя не была. Из всех троих сестёр она вышла самая неказистая. Невыразительное, с мелкими чертами, лицо, плохая от природы кожа, и жиденькие серые волосы, стянутые сзади резинкой в крысиный хвостик. Неудивительно, что парни в институте совсем не обращали на неё внимания.
Однажды приглянулся ей на потоке один сокурсник — высокий, кареглазый. Аркадием звали. Она поглядывала на него украдкой, не питая, впрочем, особых надежд: по нему сохла каждая вторая девчонка в её группе.
И вот как-то раз он сам к ней подошёл, этот Аркадий. Когда шли после института к метро весёлой студенческой толпой.
— Галь, — сказал он, — Дай двадцать копеек…
Двадцать копеек у Гали лишними не были — сама тянула до стипендии. Ела одни пустые макароны, запивая кипятком без заварки. Тем не менее, загипнотизированная его взглядом, открыла свой кошелёк и протянула ему деньги.
Аркадий молча взял и тут же подошёл к ларьку у метро:
— Дайте эскимо!
Молоденькая продавщица протянула ему запотевший шоколадный брикет на палочке. Тот взял, заигрывая, подмигнул продавщице и с невозмутимым видом принялся уписывать купленное мороженое.
Галя так и застыла. У неё было ощущение, будто ей съездили по физиономии мокрой тряпкой. Сколько раз, проходя мимо этого ларька, она сама облизывалась на все эти «стаканчики» и «эскимо», но не могла позволить себе ничего из этих вкуснейших советских лакомств! В такие моменты она часто мечтала, что вот был бы у неё мальчик, угостил бы мороженым… А теперь, получается, она сама, того не ведая, угощает мужика!..
В ту же секунду слетела у неё с глаз розовая пелена девической влюблённости. Слетела раз и навсегда.
«Чтобы я ещё раз дала мужику хоть копейку… Да ни в жизнь!» — клокоча от негодования, думала она.
Эти двадцать копеек, отданные парню на мороженое, долго ещё отрыгивались Галине. С тех пор все мужики умерли для неё как класс — точнее, остались, но лишь как ступеньки для достижения её, Галиных, целей. И решила она тогда, что вернёт себе эти двадцать копеек. Вернёт, и под большие, очень большие проценты.
«Ты вернёшь…» — мысленно сказала она, когда встретила Юрку, сына хозяйки квартиры, где она, уже после института, снимала комнату.
Юрка, тихий очкарик-домосед, видевший дотоле девушек только издали, попал под её чары почти мгновенно. Напрасно его мамаша-каракатица хваталась за сердце и хрипела: «Врача! Врача!..», когда узнала, что они подали заявление в ЗАГС. Напрасно, оставшись с Галей наедине, когда сын побежал звонить в «скорую», тяжело ворочала языком, задыхаясь от ненависти:
— Аферистка ты, лимитчица… Я вам зелёную улицу всё равно не дам…
Галине долго не удавалось забеременеть. Юрка в сексе был полным нулём — ничего не умел, всему его учи. Подкидывала дровишек в огонь Каракатица, тихо, но изощрённо пиявила невестку, била по самому больному. Галя закрывалась в туалете и плакала. Вечерами, лёжа с мужем в постели, жаловалась ему на свекровь, на что тот неизменно отвечал, как заведённая кукла:
— Она моя мать.
Вообще, от Юрки, кроме московской прописки, оказалось мало толку. Не умел Юрка ни денег заработать, ни по карьерной лестнице подняться, хотя тоже по образованию инженером был — авиационный институт закончил. Раз сделали его бригадиром — двух месяцев не продержался, написал заявление.
— Ну его в болото, это бригадирство… Не могу я…
В тот день, когда жена потащила его с собой в лесопарк, и он сломал об дерево лыжу, сказал то же самое:
— Ну их в болото, эти лыжи…
Галина крутилась сама. Торчала до ночи на работе в своём проектном институте — домой не несли ноги. Когда забеременела Дашей — и то ходила на работу чуть ли не до родов.
Юрка очень хотел ребёнка. Сам вёл себя, как ребёнок, когда в дом принесли запелёнутую куколку — новорожденную. Стирал в ванне пелёнки. Кормил из бутылочки. Сам гулял в скверике с коляской.
Каракатица баба Зоя с сарказмом комментировала, будто обращаясь к невидимой публике:
— Девочка, наверно, когда подрастёт, будет его мамой называть. Мама Юра и папа Галя…
«Папа Галя» выскочила обратно на работу через три месяца после родов. А ещё через три месяца, вернувшись вечером с работы, заявила:
— Меня направляют в колхоз. На две недели.
Баба Зоя, сама ещё ходившая на работу, знала кодекс законов о труде. Размахивая этим кодексом, сама лично отыскала контору невестки.
— Кто здесь у вас начальник? — грозно заявила она с порога.
Грузный, с проседью мужчина лет пятидесяти, сидящий за столом у окна, повернул голову.
— Вы начальник? Что же это вы такое делаете?! — накинулась на него баба Зоя, — Какое вы имеете право кормящую мать с грудным ребёнком в колхоз отправлять?..
— Позвольте… — растерялся начальник, ошеломлённый таким горячим нападением, — Она сама изъявила желание…
Галина вернулась из колхоза весёлая, посвежевшая — в девять вечера. Юрий только что покормил девочку, уложил спать. Плотно прикрыв за собой дверь комнаты, вышел в коридор. И, ни слова не говоря, размахнулся и дал жене в глаз кулаком.
В ту ночь она забрала ребёнка и уехала поздним рейсовым автобусом в деревню. От села поймала попутку. И так и явилась на пороге родительского дома — с младенцем на руках и с большим фиолетовым фонарём под глазом.
А через несколько дней вдогонку приехал Юрий. Дед Лёша перехватил его на крыльце, с размаху дал по очкам:
— ПОди, гад, вон с мОего дому!!!
Галина, босая, выбежала из загорадки, догнала мужа на остановке. Целый день они бродили где-то по задам, выясняли отношения. Лишь под вечер вернулись в избу, притихшие и будто помирившиеся. Ночью Галя вызвала мать в огород.
— Мне в Москву возвращаться надо, мам… Работа у меня там… А Дашу мы пока у вас оставим… Как устаканится всё, заберём её…
Глава 29
За десять лет так ничего и не устаканилось.
Юрий сидел в своём НИИ, решал кроссворды на рабочем месте. Приходил домой, брал тарелку с ужином и кружку с чаем, утыкался в телевизор. Галина приходила домой поздно вечером; пахала на двух работах не покладая рук с одной только целью — съехать от ненавистной Каракатицы.
А потом грянули девяностые. Развалился, словно карточный домик, Советский Союз.
Рухнули кооперативы. Рухнула экономика. Начали массово закрываться проектные институты; сотрудникам нечем стало платить зарплату. Кто попроворнее да похитрее, ушли в так называемый «бизнес». В том числе и институтский приятель Юрия — Вадим Ковальский.
Ковальский решил уйти в торговлю. Открыл точку. Позвал к себе Юрия, вместе «делать бизнес». Юрия хватило только на один день.
Пришёл домой злой, как чёрт. Галина первая задала вопрос:
— Ну, как бизнес?
Юрий аж плюнул:
— Ну его в пиз… ду, этот бизнес!!! Только яйца там стоять, отмораживать…
Галина в бессильной ярости сжимала зубы и кулаки. И не накричишь на пентюха этого ленивого, бестолкового — Каракатица тут же примет боевую стойку, показав, кто в доме хозяин. Только и оставалось, что утешать себя скорым получением прибыли от банка МММ, чтобы внести, наконец, первый взнос…
В тот вечер она, как всегда, пришла с работы поздно. Муж в кресле молча, с каким-то нашкодившим видом, читал газету.
— Ты был в банке? — сходу спросила она.
— Нет больше банка. Лопнула…
— А деньги?
— И денег нет…
Не выдержали нервы у Галины. Глаза её налились кровью — точь-в-точь, как у сестры Людмилы, когда та приходила в бешенство.
— Как это нет?! — яростно прошипела она, хватая мужа за майку на груди, — Как это нет денег?.. И ты об этом так спокойно говоришь?..
— Ну, а что, плакать теперь, что ли, — хмыкнул Юрий.
Но Галина уже не могла совладать с собой.
— Ты не мужик!!! — истерически визжала она, тряся его, как грушу, — Ты амёба!!! Пассивный, аморфный лентяй!!! Трын-трава тебе не расти!!!
Каракатица баба Зоя тут же вкатилась в комнату, патетически всплеснула руками:
— Батюшки, орёт, как на базаре!.. За копейку удавить готова!.. Лимита подзаборная — одно слово…
Галина пулей вылетела на улицу. Бежала, не видя и не соображая, куда, зачем. Сунулась на проезжую часть. Резкий скрип тормозов прямо под ухом заставил её инстинктивно отпрянуть. Она грохнулась на асфальт, буквально в сантиметре от чёрного БМВ, из которого почти сразу же, матерясь, выскочил водитель:
— Куда прёшь, кегля тупая?! Глаза разуй!!!
Сухие, судорожные вопли и рыдания тяжёлым клубком вырывались у неё из груди. Растрёпанная, плачущая, с поцарапанными об асфальт грязными ладонями, она походила на городскую сумасшедшую.
— Э, тебе чего? Жить надоело? — склонился над ней хозяин БМВ.
Она подняла глаза. Мужчина средних лет, некрасивый, коротко остриженный. В малиновом пиджаке, в нагрудном кармане — чёрная рация сотового телефона. Галина догадалась, что он из «этих».
— Надоело, — пробормотала она, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.
Он поднял её с асфальта, посадил в машину. Протянул доселе невиданную ею пачку бумажных носовых платков. Привычным жестом завёл машину, поехал. Галина молча, покорно вытирала грязь и кровь со своих ладоней.
— Ты даже не спросишь, куда я тебя везу, — усмехнулся мужчина.
— Вези куда хочешь. Мне уже всё равно…
— А ты ничего… — он взял её двумя пальцами за подбородок, и Галина явственно почувствовала запах хорошего, дорогого парфюма, — Под колёса-то зачем бросалась? Может, расскажешь?
Она скосила глаза на его большую, холёную руку. На безымянном пальце блестело кольцо.
Галина украдкой вздохнула. Кольцо — значит, женат. Жаль…
Сбиваясь и путаясь, она вкратце поведала незнакомцу в малиновом пиджаке свою историю. Он слушал, привычно крутя свою баранку — праздно, как дальнобойщики слушают по дороге радиопередачи.
— Значит, свекровь, говоришь, поедом жрёт? А муж у нас кто?
— А никто, — раздражённо отрезала Галина, — Я даже говорить о нём не хочу…
— И квартиры своей нет?
Она отрицательно покачала головой.
— Квартиры нет это плохо… Но мы решим эту проблему.
И газанул, как только на светофоре загорелся зелёный.
Глава 30
Обещание отдать Дашу в музыкальную школу и записать в кружки баба Зоя начала приводить в исполнение почти сразу же. Устроив её в общеобразовательную школу по месту жительства, она повезла внучку на прослушивание. В музыкальную школу Дашу приняли и определили по классу скрипка. В художественный кружок тоже записали — в младшую группу. Но в школе балета Дашу забраковали.
— Растяжки нет, — пояснила тренер, — Время упущено. Балетом надо начинать заниматься лет с трёх-четырёх, пока мышцы ещё пластичные. Сейчас уже поздно.
Однако и без балета свободного времени у Даши почти не осталось. Утром — школа. Днём, после скудного обеда — художественный кружок. Вечером бабка везла её в музыкалку, и это было самое ненавистное, мучительное время.
Сначала они долго стояли с бабкой на остановке — автобус ходил как попало, в час по чайной ложке. Даша дрожала в своей брезентовой куртке на ноябрьском ветру; дышала на замёрзшие, покрытые цыпками, красные руки. Живот её сводило от голода: пустая овсянка на воде на завтрак и суп «из топора» на обед — вот и всё, что она ела за весь день.
Недалеко от автобусной остановки стояла закусочная — ларёк-фургон на колёсах с названием «бистро». В запотевшей витрине его были видны поджаривающиеся на гриле румяные сосиски. Даша заворожённо стояла перед этим бистро, жадно вдыхала горячие мясные ароматы, давилась голодной слюной. О, хоть бы одну из этих шкворчащих сосисок, ну хоть полсосисочки!.. Но нет, бабка, конечно же, не купит. Даша даже и подумать боялась просить бабу Зою хоть о чём-нибудь, не то, что рта перед ней раскрыть.
— И не рассчитывай, — металлическим голосом отрезает баба Зоя, перехватив Дашин голодный взгляд, — Пусть мать тебя дома кормит, а у меня пенсия не резиновая.
Иногда к «бистро» подходил какой-нибудь мужик, брал из запотевшего окошка пластиковую тарелку, на которой лежали две жареные сосиски, обильно политые кетчупом, и ломоть белого хлеба. Ставил свою тарелку на высокий круглый столик неподалёку. Жевал лениво, без аппетита. Даша стояла чуть поодаль и жадно следила за каждым его глотком. И поражалась: зачем он ест эти на вес золота сосиски, если не голоден?
Возле столика тёрлись разные бездомные дворняги. Мужик, не доев, бросал им по полсосиски:
— Эй, Бобик! На!..
Внутри у Даши всё так и переворачивалось. Отдать сосиску собаке! «Лучше бы мне отдал…» — с горечью думала она в эти минуты.
Тяжело, со скрипом подползал к остановке автобус-гармошка. Как всегда, набитый битком. Даша втискивалась туда со своей скрипкой вслед за бабкой. В автобусе хотя бы было теплее, чем на улице, и можно, пока едешь, подумать, помечтать о чём-нибудь…
Мечтать Даша любила. Она придумывала себе целые волшебные миры, населяла их всякой всячиной. Например, страны на радуге. Красная — страна цветов. Оранжевая — страна сладостей. Голубая — страна качелей. Розовая — страна любви…
Или, например, представляла себе встречу с Володей через два года — когда он придёт из армии, а она, Даша, будет уже совсем большая. Останется подождать ещё годик — и в четырнадцать лет можно выходить замуж, конечно, с согласия родителей. А родители согласятся, почему нет. Володька же хороший…
— Не поджимай ладонь!..
Даша вздрагивает, очнувшись от грёз. Она соображает, что находится уже в классе скрипки, пытаясь изобразить этюд. Учитель, еврей и психопат, выпучив глаза, орёт на Дашу:
— Фальшивишь! Фальшивишь! Неужели не чувствуешь?..
Даша вздыхает и начинает играть сначала.
— Выше скрипку! — орёт учитель.
Даша задирает свою скрипку чуть ли не к потолку и изо всех сил старается не заплакать.
— Ты дурочка или умственно-отсталая?! Сказано тебе: не поджимай ладонь!!!
Даша ненавидела свою скрипку. Но заикнуться об этом бабе Зое было себе дороже.
— Если человек не даун и не дебил, он может научиться чему угодно, — безапелляционно говорила баба Зоя.
Даше не хотелось прослыть ни дауном, ни дебилкой. Но с каждым новым днём, не справляясь с поставленными перед ней задачами, она именно так себя и ощущала.
Не по зубам ей была эта новая городская жизнь.
Глава 31
Весной, когда дороги, посыпанные реагентом, развезло слякотью, а сырые туманы начали съедать ноздреватый от грязи снег, обнажая то там, то сям груды собачьих экскрементов и трупы замёрзших за зиму бомжей, случилось то, что и должно было случиться. Даша тяжело заболела.
В тот день в школе была городская контрольная по математике. Даша готовилась к этой контрольной под руководством бабы Зои всю субботу и воскресенье. Но в классе, открыв тетрадь, она, что называется, зависла: за сорок пять минут так и не смогла решить ни одного примера…