Вихсара затрясло изнутри, он зло сжал зубы, отвернул лицо, вновь бросая взор на очаг. Сдавив пальцы в кулаки до хруста, он развернулся и вышел так же стремительно, как и зашёл, нырнул снова под прохладную морось, совсем теперь неприятную. Снаружи уже значительно потемнело. Нет, он не мог овладеть ей сейчас. Совершенно сбитый с толку, он ещё никогда не видел её такой надломленный. Борьба и гнев искрились в её глазах, а ещё ненависть и омерзение, но чтобы вот такая ранимость… Это расшатало его окончательно, и на короткий миг даже дыхание оборвалось, настолько её боль проникла в сердце, он ощущал её, как свою собственную. Вихсар поднял руки, быстро сдёргивая с себя мокрую рубаху, перекинул через плечо и зашагал к костру, решая окончательно оставить на сегодня свою бывшую пленницу в покое.
[1] Иже, Ръци, Животъ, Азъ — древнеславянские буквицы.
Глава 10
Арьян неподвижно смотрел вперёд, через весь длинный стол, тянувшийся посередине гридницы, уходящий вглубь теней. Его взгляд задерживался на той границе, где тускнел свет от факелов, закреплённых в держателях, и начинался сумрак. Огонь не отпускал. Он поглощал, забирая его всего в неподвижную глубь. Арьян невнятно слышал голоса бояр, гудящие, как в трубу, выделял из них изредка раздающийся низкий голос отца, который как бы отпечатывался в нём, как след на снегу. Холодный и неживой. Князь после разговоров с валганами выглядел бодро: пропала пресыщенность и пустота во взоре, он как крепкий дуб, напитавшийся корнями влаги — теперь не сломить. Арьян отвёл взор от глубины теней, глянул на стол и наткнулся на руки отца, крепкие, сильные, с извилистыми вздутыми венами, оплетавшими кулаки, их перекрывали старые раны, полученные в битвах, что зарубцевались давно и зияли буроватыми полосами. Арьян привык их видеть, но почему-то всё время задерживал на них взгляд, как и сейчас. Княжич поднял глаза. По левую сторону от его отца сидел Радьяр, сосредоточенный и хмурый, по правую восседал едва ли не на два места широкогрудый старейшина Вяз в лисьей шубе, накинутой на плечи. Широкие щедрые ладони мужа покоились на столе. Вяз был добросовестным и справедливым, отец его держал всегда рядом. Остальные старейшины расселись вдоль стола, важные, мрачные и озадаченные. Настороженно и пытливо наблюдали за теми, кто сидел по другую сторону стола, с кем разделяли ныне трапезу по случаю отбытия валгановской ватаги.
Посланцы хана приняли приглашение разделить братину, выказывая почтение, не взирая на имевшиеся к князю претензии. Найир был за главного среди их братии, что въехала в детинец ещё седмицу назад. Лицо батыра, словно из бронзы высеченное, было загорелым до лоска, карие, как у всех валганов, глаза, ястребиные и удушливые, под чёрными бровями, смотрели остро, недоброжелательно, но сдержанно, терпеливо. На голове его красовалась войлочная шапка, отороченная мехом, из-под которой падали на плечи чёрные, как дёготь, волосы, сплетённые в косицы. Плечи покрывали широкие листы кожи, с подшитыми к ним тонкими металлическими пластинками, что, как рыбья чешуя, блестели в отсветах огней, делая воина ещё могучее. Не стали даже за столом разоружаться, остерегались. Рядом его советник Тимиркай. Этот отличался тем, что был жилистей своего соплеменника, тонкие усы спадали по обе стороны весьма твёрдого подбородка, очерчивая жёсткие тонкие губы, вытянувшиеся ниткой в прямую линию, показывающие несгибаемый нрав. Впрочем, эта черта была присуща всем мужчинам этих кровей. Они сидели в окружении свои батыров, которые не отходили никуда, охраняя зорко. Видно, это были самые доверенные и сноровистые, остальная, большая, часть сопровождения осталась в дружинной избе.
В гриднице стояла духота, разбавленная светом огней и запахами свежего сена, расстеленного по доскам пола, и от неё гости совсем разомлели. Вскоре отроки, поглядывая с опаской на чужаков, внесли корыта с щуками, кондюшки с квасом, ендовы для распития да вкатили бочонки с брагой и пивом.
— Значит, не верите до сих пор, что княжны тут нет? — спросил Вяз, поднимая чару, едва чернь вскрыла с хлопком бочонки да разлила питьё.
Найир бросил в него меткий взгляд, протянув руки к чаре — наливали из одного бочонка, значит, не травлено ядом, можно пить.
— Когда ушли твои сыновья, следом пропала и женщина Вихсара, — скользнул острый, будто лезвие меча, взгляд батыра на Арьяна и рядом сидящего Данимира. — Потом дозорные наши видели, что она у княжичей. Они украли её, увели с собой, не спросив разрешения хана Вихсара, — с давлением и каменной твёрдостью закончил Найир.
— Мы её не уводили, — вдруг отозвался Данимир, прищуривая гневно глаза, — мы её подобрали и всего лишь, и отправили девку к родичам.
Арьян протяжно выдохнул сквозь крепко сжатые зубы, повернулся к брату, бросая короткий взгляд — болтает лишнее. Старался дышать ровно, но гневно дрожали крылья носа.
— Вы поступили нечестно, — отозвался скрежещущим голосом на своей речи Найир. — Хан принял вас с миром и почтением, а твои сыновья, — оторвав жёсткий взор от братьев, батыр обратил его на князя, — твои сыновья своровали её.
Данимир аж зубами скрипнул, отворачивая лицо.
— Он в гневе и не оставит всё просто так, если вы не вернёте ему то, что забрали.
Горло перехватило от всплеснувшегося смятения, но князь опередил Арьяна с ответом, укоризненно глянув на сына, призывая не кипятиться. Да только трудно и почти непосильно было то исполнить. Утешало одно, что Мирина сейчас далеко да за стенами надёжными, и этим гадам не добраться теперь до неё.
— Передай хану Вихсару, — сказал Вяжеслав, глаза его заполонила муть от смятения, — что сыновья поступили так, как поступил бы любой из нас. Но я по-прежнему хочу поддерживать мир да согласие, — заключил князь так точно и выверено, что у тех не осталось возражений. — И я буду решать это с самим Вихсаром. Верно случилось какое-то недоразумение.
Вяз, что сидел всё это время спокойно, закивал бородой длинной, соглашаясь, остальные мужи тоже поддержали.
— Не будем сейчас ссору разводить, — добавил Вяжеслав. — Нам и так хватило в своё время потерь, умыли землю кровью на долгое время, так зачем рубить с горяча? Нужно разобраться во всём. Передай Вихсару, что я жду его в своих чертогах и желаю поговорить мирно, выслушаю его, чтобы найти общий уговор. Как гостя дорогого, зову его в детинец наш. А пока, — князь поднял братину тяжёлую, дубовую, резную, — вы мои гости. Пейте, ешьте с нами.
Батыр смотрел протяжно, раздумывая, закручивалось в его непроницаемо-тёмных глазах беспокойство и недовольство, вызванное недоверием, но соглашаться пришлось, хоть и явно не желалось.
— Хорошо, князь. Я всё передам, что ты сказал, — согласился, наконец, валган, поднимая чару, — за твоё здоровье, — припал надолго.
— За здравие и во славу князя, — поспели догнать Вяз, Радьяр да и все остальные мужи.
Как распили первую бочку браги, каждый погрузился в свои размышления, переглядываясь между собой хмуро, но добрый мёд, который последовал после браги, всё же в скором времени ослабил сгустившееся настороженное молчание, развязались и языки, и теперь старейшины начли переговариваться вновь о нынешнем годе, который выдался на славу урожайным. Арьян чувствовал, как князь давит его взглядом. Вяжеслав как узнал, что нашлась княжна из Ровицы и что нашёл её Арьян да с собой взял, поддержал его, а когда по приезду чужаков выяснилось, что увезли молчком, не совсем был тем доволен. Арьяна это разозлило сперва, но потом, остыв и подумав, он понял, что поступок их и в самом деле казался со стороны и не совсем правильным, как бы ни скверно то было принять. Нужно было вернуться и потребовать её у него. Да теперь что сделано, то сделано, и ничего не изменить. Вяжеслав изначально не желал на рожон лезть к племени этому и потом так и остался при своём воззрении. Конечно, ему больше ведомо, как отцы его и деды сражались долго, отстаивая свои земли, и он знает, насколько сильно то племя и грозно. Он очнулся от раздумий, когда рука Данимира сжала его плечо. Арьян чуть повернул голову, вырываясь из плена сумрака в конце гридницы, в который он вновь уставился. Данимир, смотря на валгановского посланника Найира исподлобья, сказал тихо, к уху:
— У меня уже голова как котёл, разве что не дымится, кипит. Пойдём отсюда.
Арьян, окончательно выныривая из задумчивости, единым взглядом окинул присутствующих. С братом согласился. Они вошли сюда, ещё только солнце начинало скатываться с небосклона, а теперь уже приближается ночь глубокая.
По приезду чужаков всё княжество с ног на голову перевернулось — никак не ждали таких гостей. Арьян устал. Устал так, будто из ночи в ночь ворочал мешки. И усталость была от дикого напряжения, что охватило его за то время, пока валаганы пребывали в городище, и вроде оставались на посаде, а тревожили всё едино. Заварилась каша, уж ничего не скажешь. Как он и думал, Вихсар не оставил это всё, не пустил по ветру. И злость одолевала от того, что тому Мирина нужна, а значит, ценна она ему. Не отдаст просто так. Эта мысль не давала ему спать уж которую ночь. Да ещё и отец идёт на уступки. Арьян сцепил зубы.
— Пошли, — ответил Данимиру, бросая взгляд на отца.
Поднялся с лавки, кивнул Вяжеславу, тот моргнул, позволяя идти. Княжич невольно глянул на Найира, придавливая его взглядом, да тот посмотрел только невозмутимо и так же непреклонно.
Плечом к плечу братья покинули душную гридницу, вышли под открытое умытое прошедшем ливнем небо. Тянуло от земли сыростью, продирая до нутра, прокатываясь по спине зябким колючим холодком к самой шее. Арьян втянул в грудь жадно воздух, выдохнул и снова наполнил свежестью, ощущая, как тело наливается живительной силой — побежала застоявшаяся от сидения кровь по венам. Данимир прошёл чуть вперёд, раскинув по-мальчишески руки, радуясь неведомо чему, резко повернул голову, взбились вихры, сверкнули в темноте белые зубы — улыбнулся широко.
— Темница, ей-богу, надо было раньше уходить, — сказал он.
Арьян только усмехнулся, но всё равно нехорошо, ушли, оставив отца, пусть и с воеводой и старостами. Но чревато — мёд уже туманил голову, не хватало ещё ссору затеять, которая может закончиться неведомо чем. Арьян и так седмицу весь как на углях, за себя уже не отвечал. Под конец не натворить бы дел скверных. Завтра вся эта шайка-лейка уезжает, и пускай с миром едут.
— И что теперь делать? — спросил Данимир озадаченно, но в глазах его уже блестела догадка.
Что делать, Арьян знал, как только покинул Мирину там, в лесу. Возник перед глазами образ княжны, и желание сделать её своей отозвалось ударом сердца под рёбрами в предвкушении. Княжич словно омылся ключевой водой, и силы прибыли к нему, забили родником. Поскорей бы они уехали уж! И тогда он поедет к ней и будет просить у княгини Световиды отдать её за себя. Вот и всё решение, которое только крепло всю седмицу и доводило его до изнеможения от нетерпения, разрывая душу на части от того, что не может броситься за ней вслед. Внутри всё скручивало от ожидания, но теперь уже недолго осталось.
— Со мной поедешь? — спросила Арьян, возвращая из глубины взор на ожидавшего ответа брата.
Данимир приподнял бровь, прищурившись лукаво, и довольная гримаса застроилась на его лице.
— Понравилась, значит, глаза-то чего так сверкают, как у кота?
— Понравилась, — не стал таить старший.
— Когда отбываем?
— Завтра. Как только уедут они.
— Хорошо, а то как бы хан впереди тебя не оказался.
Арьян застыл, будто ледяной водой его окатили, а грудь камнем обратилась, и мысли одна за другой в голову полезли. И такое нетерпение нашло, хоть в пору прямо сейчас бросаться за княжной. Данимир опустил плечи, шагнул к Арьяну, посмотрел в глаза, в тёмные и влажные, как колодцы.
— Ты что надумал с Всеславой делать? — вдруг спросил брат, вытягивая из оцепенения. — Она уже целую седмицу мается тут. Отпустишь? А то как ты привезёшь одну невесту, а тут другая томится?
Арьян сжал челюсти, облокачиваясь о столб, подпирающий часть навеса крыльца, скрестил руки на груди. О Всеславе он думать забыл, как только она перестала маячить перед глазами.
— Отпусти Всеславу к родичам, пусть катится, может, найдёт себе счастье как-нибудь, попытается.
Арьян взором его колким пронизал, Данимир напрягся, смолкая.
Конечно, виноват он во всём, и вину эту уже ничем не искупишь, останется на сердце, как та самая рана на руке отца. Арьян неутешно выдохнул, сглатывая горечь от того, что так всё вышло нехорошо.
— А Гостяна сослать бы подальше куда. Ему-то что было делать, если баба подол подняла перед ним? Он и брал. А тем более, такая…
У Арьяна аж ладони зачесались, так злость прошибла, но тут же унялся, снисходительно глянул на брата и головой качнул. С Данимира станется. У того только бабьи юбки на уме. Хотя в женском стане теперь не пропадал столь долго, видно насытился своим подарком.
— Наскучила тебе девка валгановская? — вырвалось само. — Может, отпустим с послами, пусть возвращается?
— Нет, — ответил резко Данимир, и взгляд остекленел, дурным сделался, сползла и улыбка с лица.
Теперь пришёл черёд Арьяна улыбаться — без издёвки не получилось.
Арьян оторвался от столба, шагнул из-под навеса.
— Ладно, пойдём. Нужно выспаться как следует перед дорогой.
Данимир, шумно испустив выдох, последовал за Арьяном. В тереме разошлись. Хотелось уж до постели поскорей добраться, тело требовало отдыха. Княжич, выйдя за дверь к лестничной клети, вдруг впотьмах налетел на что-то мягкое, что пискнуло жалобно в его руках. Ладони нащупали плечи узкие худощавые, скользнули по шёлку волос. Арьян повернул девку на свет, лившейся из оконца высокого, и напоролся на жгучие чёрные глаза валганки.
— Что ты тут делаешь? — сжал Лавью крепко, да не рассчитал силу. Валганка дёрнулась от боли, вдохнув глубоко, прильнула всем телом к нему.
Пусть тело и мягкое, податливое, как тесто, в его руках, будто и костей в ней не имелось, сминать только, но ему не хотелось её даже видеть, не то, что касаться, а оттолкнуть прочь, обидеть девку не хотелось ещё больше, тем более, сейчас мог это сделать слишком грубо. Да сама она верно не уйдёт.
Губы алые приоткрылись, выпуская вздох. Невольно Арьян вспомнил, как ещё в лагере валганов эти самые губы доставили ему удовольствие. Недаром Данимир к ней прикипел, подкупала своей доступностью.
— Ты что здесь делаешь? — повторил Арьян чуть хрипловато, но уже жёстче, требуя ответа.
Валганка растерянно хлопнула тёмными ресницами.
— К тебе пришла, княжич, — не стала она юлить, ответила с придыханием, и губы изогнулись в смущённой улыбке.
И в самом деле, не дверь же попутала. Арьян сжал её плечи крепче и отлепил девку от себя, шагнул к лестнице. Да только путь она вновь преградила, взяла за руку. Ладонь её маленькая, узкая, с тонкими пальцами, была горячая, словно горсть углей с костра.
— Что же, тебе Данимира мало?
Губы Лавьи растянулись в улыбке ещё шире, а глаза туманом замутнённые прищурились, блеснули чёрными угольками хитро, потянули вглубь.
— А ты мне больше по нраву, княжич. С первого взгляда ты мне пришёлся по сердцу. И хочу ночь с тобой разделить, обещаю, не пожалеешь, что пустил меня.
Она замолчала и поцеловала его. Кожу обожгло влагой в ямочке ладони, в запястье, и внутри скрутило всё от притока крови, такого мощного, что дыхание перехватило, а по телу жар разлился жидким сплавом, против воли туманя голову, отяжеляя пах, и в штанах сразу стало тесно. Толк в ласках валганка знала.
Арьян дёрнул руку, перехватывая девку за тонкую длинную шею, пальцы его сдавили горло несильно, слегка, но валганка испуганно охнула, а взгляд её прояснился. Княжич склонился низко, в глаза её бесстыжие, всматриваясь, скользя по её вытянувшемуся от трепета лицу.
— Я тебя не звал, — проговорил он вкрадчиво и доходчиво, чуть сжимая пальцы, дёргая на себя, встряхивая, вонзая острый взгляд в её угольные глаза. — И больше не приходи сюда. Поняла?
— Прогони, но я не уйду, ты можешь выпороть меня, но я всё равно буду приходить, — глаза валганки сделались чёрными, чернее их Арьян и не видел ничего, они закрутили и утянули вглубь, опрокидывая в ледяную реку с головой, даже кровь в жилах застыла.