— Конечно, Ван, ты можешь это сделать. Но как быть со всей остальной страной? Ты полагаешь, что Армия США будет спокойно смотреть, как ты управляешь Калифорнией словно собственным королевством?
Ван Клик усмехнулся.
— Я это учел. Только что по радио было передано обращение ко всем дорожным техникам страны. Я рассказал, какие шаги мы предприняли, и призвал их к восстанию, чтобы добиться наконец справедливости. Если остановятся все дороги страны и люди начнут голодать, то, полагаю, президент сначала крепко подумает, прежде чем посылать армию против нас. Да, он, конечно, может послать спецгруппу, чтобы захватить или убить меня. Но я не боюсь смерти, а он не посмеет начать уничтожение техников как класса. Страна не может существовать без нас, значит, ему придется смириться с нами и принять наши условия!
Гейнс чувствовал, что в словах Ван Клика скрывалась горькая правда. Если забастовка дорожных техников станет всеобщей, правительство не сможет подавить ее силой. Такая попытка сродни попытке избавиться от головной боли с помощью гильотины. Хотя, с чего он решил, что возмущение будет всеобщим?
— Почему ты думаешь, что техники всей страны пойдут за тобой?
— А почему нет? Ведь это естественно. Сейчас век машин, реальная власть в руках техников, но они обмануты и не пользуются своей властью, потому что им ловко заморочили головы кучей вчерашних истин. А из всех техников самое главное место занимают дорожные техники. Сегодня они выходят на сцену, и это в порядке вещей! — он отвернулся, покопался в разложенных на столе бумагах и добавил: — Я сказал все, Гейнс. Теперь мне надо позвонить в Белый дом и сообщить президенту о положении дел. И скажи вашим, чтобы продолжали работу и вели себя смирно, если не хотят нарваться на неприятности.
Экран погас, но Гейнс еще какое-то время сидел неподвижно, осмысливая услышанное. Вот оно что, оказывается. Интересно, чего добьется Ван Клик своим призывом к забастовке? Скорее всего, ничего! Трудно предположить, что техники окажутся способны на подобные действия. С другой стороны, может быть зря он отказался обсуждать’ этот вопрос с кем-либо, кроме своих сотрудников? Нет, все правильно, если бы он начал тогда говорить с губернатором или газетчиками, разговор бы, наверное, не закончился до сих пор. И все-таки…
Гейнс позвонил Дэвидсону.
— Дейв, в других секторах без происшествий?
— Да, сэр.
— А как на других дорогах?
— Пока сообщений нет.
— Слышал мой разговор с Ван Кликом?
— Да, слышал. Я был на связи.
— Ладно. Пусть Хаббард свяжется с президентом и губернатором и передаст им, что я категорически возражаю против применения военной силы, пока беспорядки ограничиваются одной дорогой. Передай, что я сниму с себя всю ответственность, если они вмешаются прежде, чем я попрошу.
Дэвидсон не мог скрыть сомнения.
— Вы считаете, что это будет правильно, сэр?
— Да! Если мы натравим на Вана и его бунтовщиков армию, мы и вправду рискуем вызвать восстание по всей стране. Кроме того, он успеет разрушить дорогу так, что сам Господь Бог и вся королевская конница не смогут ее собрать. Какова сейчас загрузка дороги?
— Пятьдесят три процента от пиковой.
— Что на Двадцатой?
— Почти всех эвакуировали.
— Хорошо. Надо очистить дорогу как можно скорее. Лучше, если полиция выставит на подходах к дороге посты, чтобы снизить пассажирский поток. Ван может в любой момент остановить полосы, или я сделаю это сам в случае необходимости. Теперь слушай план действий: я вместе с кадетами иду в «преисподнюю». Мы будем пробиваться на север. Если встретим сопротивление — придется подавлять. Ты подготовь команды обслуживания из дежурных техников. Они должны следовать за нами. Каждый барабан, до которого они доберутся, должен быть переключен на контрольный щит сектора Стоктон. Делать все это придется быстро, отключив блокировку, поэтому пошли сюда побольше мотористов, чтобы они могли вовремя заметить все неисправности. Если наш план сработает, мы выкрадем управление сектором Сакраменто из-под носа у Вана, а после этого пусть он хоть сколько сидит на посту управления Сакраменто, пока не проголодается и не надумает образумиться.
Гейнс выключил связь и повернулся к дежурному инженеру подсектора.
— Эдмунде, дайте мне шлем и пистолет.
— Есть, сэр.
Он выдвинул ящик и протянул шефу пистолет. Пистолет был небольшой, но выглядел достаточно внушительно. Гейнс сунул его за ремень, затем втиснул голову в шлем, но наушники пока оставил открытыми.
Блекинсоп кашлянул, напоминая о себе, и спросил:
— Можно… э-э-э… мне тоже взять шлем?
— Что? — Гейнс не сразу понял, о чем его спрашивают. — Нет, он вам не понадобится. Вы пока оставайтесь здесь, если что, я вас позову.
— Но… — австралийский министр хотел было ему возразить, потом передумал и сдался.
Стоящий у дверей дежурный кадет обратился к Гейнсу:
— Мистер Гейнс, здесь техник, он хочет с вами поговорить. Его зовут Харви.
— Мне некогда.
— Он из Сакраменто, сэр.
— Из Сакраменто? Давайте его сюда!
Харви коротко рассказал Гейнсу, что видел и слышал на митинге в гильдии.
— Мне стало противно, и я ушел, а они еще продолжали трепаться. Я даже вспоминать о них не хотел, пока не остановилась Двадцатая. А когда я узнал, что в секторе Сакраменто беспорядки, то сразу решил встретиться с вами.
— И давно у них готовилось выступление?
— Думаю, что порядочно. Вы же знаете, как это бывает: маньяки, они везде, хоть несколько, да найдутся, и уж конечно некоторые из них окажутся функционалистами. Но не будешь же отказываться работать с человеком только из-за того, что у него не такие политические взгляды? У нас свободная страна, и я просто не обращал внимания на болтовню функционалистов.
— Пораньше бы вам прийти ко мне, Харви!
Харви угрюмо молчал. Гейнс внимательно посмотрел ему в лицо.
— Не расстраивайтесь, вы были правы. Следить — это моя обязанность, а не ваша. И насчет свободной страны вы верно сказали. Ко мне у вас больше ничего?
— Я… раз все так повернулось, я готов вам помочь… ну хотя бы выявить зачинщиков.
— Спасибо. Тогда пойдете со мной. Мы собираемся в «преисподнюю», попробуем разгрести весь этот бардак.
В этот момент дверь неожиданно распахнулась и в помещение поста вошли двое — техник и кадет, которые несли на руках тело третьего. Они осторожно положили его на пол.
Убитый оказался совсем молодым парнем. Грудь его была залита кровью. Гейнс вопросительно посмотрел на дежурного офицера.
— Кто это?
Эдмунде наклонился над телом и ответил:
— Кадет Хьюджес, связист, его я отправил в Сакраменто, когда оборвалась связь. Мы не знали, что с ним, и следом я послал Мартсона и кадета Дженкинса.
Гейнс что-то буркнул себе под нос и пошел к выходу.
— Идем, Харви.
Настроение ожидавших внизу кадетов было уже другим. Гейнс видел, что вместо юношеского азарта появилась злая готовность драться. Многие переговаривались на языке жестов, кто-то сосредоточенно проверял оружие. Гейнс кинул взгляд на кадетов, потом подозвал старшего. Между ними произошел быстрый обмен жестами. Кадет козырнул, повернулся к остальным и, подав короткий сигнал, резко махнул рукой. Кадеты один за другим направились в комнату сменного персонала. Гейнс двинулся следом.
Оказавшись в помещении, где не было шума, Гейнс сказал:
— Вы все видели Хьюджеса. Кто из вас хочет свести счеты с той сволочью, которая это сделала?
Трое кадетов отозвались немедленно. Сломав строй, они шагнули вперед.
Гейнс холодно посмотрел на них.
— Хорошо. Вы трое, сдайте оружие и возвращайтесь в казарму. Если кто-то еще думает, что нам предстоит месть или охота, — он может присоединиться к ним. — Гейнс выдержал паузу, потом продолжил: — Сектор Сакраменто захвачен самозванцами. Мы пойдем его отбивать, но надо стараться, чтобы все обошлось без жертв и чтобы не останавливалась дорога. План такой: двигаемся в «преисподней», отбивая один барабан за другим, и переключаем их на Стоктон. Всех, кто вам встретится на пути, захватывайте и обезоруживайте. Но помните, что большинство из них невиновны. Поэтому старайтесь использовать гранаты с усыпляющим газом, стрелять только в крайнем случае. Капитан, разбейте людей на десятки и каждому отделению назначьте командира. Отделение распределяется по «преисподней» цепью, садится на «жуки» и движется на север. Скорость держать пятнадцать миль в час, интервал между цепями — сто ярдов. Передняя цепь окружает замеченных людей, задерживает их и доставляет в транспортную машину, затем, став за последней цепью, вновь продолжает движение. Фургоны, которые доставили вас сюда, используйте для размещения пленных. Водители фургонов должны держаться поблизости от второй цепи. Выделите группу захвата центров управления подсекторами, но ни одного поста не атаковать, пока его подсектор не будет переключен на Стоктон. Особое внимание обратите на обеспечение связи. У меня — все. Вопросы есть?
Гейнс пробежал взглядом по лицам. Не услышав вопросов, он снова повернулся к старшему:
— Отлично, сэр. Выполняйте приказ!
Пока Гейнс ставил задачу, прибыла группа техников. Возглавлявший ее инженер тут же получил от Гейнса распоряжения. Кадеты уже стояли у «жуков» наготове, и кадет-капитан в ожидании смотрел на Гейнса. Тот кивнул, кадет сделал рукой отмашку, и первая партия, оседлав неслышно гудящие «жуки», двинулась вперед.
Гейнс и Харви, оба на «жуках», держались возле кадет-капитана ярдах в двадцати пяти позади первой линии. С тех пор как Главный инженер последний раз ездил на «жуке» — маленькой, Нелепого вида машине, — прошло немало времени, и сейчас Гейнс чувствовал себя не слишком уверенно. «Жук» не придает своему седоку внушительности, по размерам и форме он чем-то напоминает кухонную табуретку, гиростабилизированную на одном колесе. Но для патрулирования в тесном лабиринте под дорогой лучшего средства не придумаешь, он может пролезть в любой узкий проход, легко управляется и терпеливо сохраняет устойчивость, ожидая, пока наездник слезет.
Небольшая патрульная машина следовала за Гейнсом. Шныряя среди вращающихся барабанов, она старалась держаться поближе к Главному инженеру, с ее помощью обеспечивалось оперативное взаимодействие со всеми подразделениями. Первые двести ярдов были пройдены без происшествий, затем им попался оставленный неподалеку от роторного барабана «жук». Техник, хозяин «жука», в это время снимал показания с индикаторов контрольно-измерительного пульта и приближения их не заметил. Техника тут же арестовали — он и не думал сопротивляться, хотя и был до крайности возмущен.
Отделение отстало, пропустив на смену вторую цепь. Через три мили насчитывалось уже тридцать семь арестованных, но убитых, по счастью, не было. Двое кадетов получили небольшие ранения, и их отправили в тыл. Из всех пленников только четверо оказались вооружены, Харви узнал среди них одного из зачинщиков беспорядков. Самого себя Харви предложил в качестве парламентера, но пока такой нужды не было.
Гейнсу идея Харви понравилась. Он знал, что техник признанный профсоюзный лидер, и его авторитетом пренебрегать не стоило. Ради успеха надо было идти на все, кроме жертв и пролитой крови. Через какое-то время первая цепь обнаружила очередного техника. Его скрывал вращающийся барабан, и кадеты почти подошли вплотную, прежде чем на него наткнулись. Он не сопротивлялся, хотя и был вооружен, и происшествие не стоило бы внимания, если бы у техника не обнаружили потайной микрофон. Этот миниатюрный приборчик закреплялся во рту и, поскольку был нечувствителен к посторонним шумам, позволял говорить среди самого ужасного грохота.
Техника уже задержали, когда подоспел Гейнс. Он ухватил резиновый нагубник прибора и так сильно за него дернул, что послышался хруст зубов. Техник сплюнул обломок зуба, свирепо глянул на задержавших его людей, но все попытки заставить его говорить ничего не дали.
Гейнс хоть и действовал быстро, но пленник по переговорному устройству мог успеть предупредить противника об атаке. В этом случае внезапного удара не получалось. По цепи передали приказ продолжать движение, но с большой осторожностью.
Опасения Гейнса вскоре подтвердились — впереди показалась группа людей на «жуках». Не доезжая несколько сотен ярдов, они остановились. Людей в группу входило десятка два, точнее сказать было трудно — большинство из них укрывались за стальными барабанами.
Харви взглянул на Гейнса, тот кивнул и просигналил кадет-капитану остановиться.
Харви выехал вперед, высоко подняв над головой руки. Он вплотную приблизился к замершим на месте бунтовщикам и тоже затормозил. Один из заговорщиков, явно вожак, заговорил с Харви на языке жестов, Харви ему что-то ответил.
Они были чересчур далеко, а желтый свет слишком тускл, чтобы понять, о чем они говорили. Разговор продолжался недолго, затем наступила пауза. Вожак, казалось, был в нерешительности. Тогда из группы вперед выехал человек и, сунув пистолет в кобуру, заговорил с предводителем. В ответ на резкие жесты подъехавшего тот отрицательно помотал головой.
Парень начал опять, но получил тот же ответ. Тогда он в последний раз сделал недовольный короткий жест, потом выхватил пистолет и выстрелил в Харви. Харви согнулся, схватившись за живот. Парень пальнул еще раз. Харви дернулся и съехал на пол.
Капитан выхватил оружие раньше Гейнса. Пуля попала в убийцу, тот подался назад, с удивлением вскинув голову. Казалось, он не может понять, что же такое произошло, хотя куда ему теперь понимать — парень был уже мертв.
Кадеты открыли огонь. Передняя шеренга вдвое уступала числом противнику, но тот был явно сбит с толку. Заговорщики ответили беспорядочным залпом, и сразу сделалось ясно, что кажущееся их преимущество ничего не стоит. После выстрела, сразившего Харви, не прошло и тридцать секунд, а повстанцы были кто перебит, кто ранен или взят в плен.
Потери Гейнса составили двое убитых, считая Харви, и двое раненых.
Теперь Гейнсу пришлось резко сменить тактику. Враг знает о нападении, и значит, главное теперь — это скорость и сила удара.
Вторая цепь двигалась по пятам за первой, почти вплотную. Третья отставала всего на двадцать пять ярдов. Эта группа не обращала внимания на безоружных, оставляя их четвертой цепи, но должна была без предупреждения стрелять в каждого, у кого будет замечен пистолет.
Гейнс просил кадетов, чтобы, когда стреляли, старались ранить, а не убивать, хотя понимал прекрасно, что выполнить это практически невозможно. Будут смерти. Он этого не хотел, но выбора уже нет. Он не мог посылать своих ребят под пули, запретив им стрелять первыми. Любой вооруженный повстанец был потенциальным убийцей, и приказ открывать огонь был более чем справедлив.
Перестроившись, цепи взяли с места с той максимальной скоростью, которую только могли дать «жуки» — около восемнадцати миль в час. Гейнс ехал вместе со всеми.
Объезжая мертвое тело Харви, он невольно посмотрел на него. Натриевая лампа окрашивала лицо в неприятный желтушный цвет, но и на этой неживой маске отпечаталась суровая красота; даже сейчас, в смерти, был виден его сильный характер. Посмотрев в лицо Харви, Гейнс уже не так сильно жалел о своем приказе стрелять. Но тем безжалостней продолжало его мучить другое — сознание, что скажут теперь про него люди.
Некоторое время они двигались, не встречая сопротивления, и Гейнс с надеждой подумал, что кровь больше литься не будет.
Но тут он заметил, что ритмичный грохот машин, проникавший даже через наушники шлема, сделался каким-то другим. Он сдвинул шлем. Грохот машин затихал, роторные барабаны и ролики останавливали свой бег.
Дорога встала.
— Остановите людей! — крикнул он кадет-капитану, и слова его гулким эхом отозвались в неестественной тишине.
Откинулась дверца патрульной машины, и Гейнс поспешил туда.
— Шеф! — позвал из машины связист, — вас — к экрану.
Узнав Гейнса, девушка на экране сразу же уступила место Дэвидсону.
— Шеф, — сказал он, — с вами хочет говорить Ван Клик.
— Кто остановил дорогу?
— Он.
— Какие еще происшествия?
— Никаких. Когда произошла остановка, на дороге уже почти никого не было.
— Хорошо. Давай Ван Клика.
Лицо главаря заговорщиков было злее некуда.
— Ну что?! — с ходу закричал он. — Ты думал, я шутки с тобой шучу? Ну так получай, что хотел! Интересно, как ты теперь запоешь, мистер Главный инженер?
На Гейнса накатило желание выложить вслух все, что он думает о своем заме. Голос этого недоростка действовал на него подобно скрежету ножа по стеклу, но Гейнс не мог позволить себе роскоши говорить прямо. Он заставил себя говорить самым уважительным тоном, стараясь не выдавать чувств и успокоить болезненное тщеславие собеседника.
— С чего ты взял, Ван, будто я тебя плохо ценю? Я слишком давно тебя знаю, чтобы все принимать за шутку. Я знаю, что ты говорил совершенно серьезно и признаю, что в этом таймс победил ты. Дорога стоит, и с этим ничего не поделаешь.